Крепость на дюнах - Герман Иванович Романов Страница 4

— Ты как себя чувствуешь, родной?! Вот уже двое суток лежишь в этом госпитале в полном беспамятстве. Что я могу для тебя сделать? Отдала бы свою жизнь…

В женском голосе послышались еле сдерживаемые всхлипы, ладонь обожгло прикосновение губ, а еще он ощутил, как собственное тело начинает впитывать энергию, что шла от самого родного и близкого ему человека — Вера приехала из Вильнюса, причем намного раньше. Ведь должна была прибыть в Либаву восемнадцатого, а раз он двое суток пролежал без сознания, то сейчас 14-е июня.

«Четырнадцатое?! Осталось восемь дней, даже меньше!»

Мысль словно ошпарила разум, душа вырвалась из состояния умиротворения — время еще есть, и можно успеть сделать немало, если с пользой использовать отпущенные дни, даже часы.

— Верочка…

— Слава богу, ты очнулся!

Жена прижалась к нему, он чувствовал как лоб, щеки и губы обжигают поцелуи, и при этом в уши врывается горячечный шепот:

— Я люблю тебя, знал бы ты, как я тебя люблю! Слава богу…

— Негоже жене дивизионного комиссара на милость всевышнего полагаться, — Серафим Петрович открыл глаза, увидел склонившееся над ним чуть опухшее лицо жены — глаза заплаканные, на щеках «дорожки» от слез. И чуть не задохнулся от накатившей нежности — присел на кровати под жалобный скрип пружин, бережно обнял супругу, прижимая ее голову к своей груди. Она сцепила на его шее свои тонкие ручки, всхлипнула. Николаев погладил ее по волосам, негромко произнес:

— Все будет хорошо, не волнуйся — я полностью выздоровел. Какой сейчас час? Сегодня ведь четырнадцатое?

— Да, ты два дня в забытьи пролежал. Восемь вечера…

— Семь дней, — пробормотал Серафим Петрович, потерев ладонью лоб. Время уходило стремительно, как в пустыне пролившаяся на горячий песок колодезная вода.

— Николай Алексеевич несколько раз уже приходил. С лица спал, приказал ему сразу позвонить, как ты очнешься — он сейчас в штабе. Я сейчас вернусь, только схожу до дежурного врача.

Вера с видимой неохотой расцепила руки, прикоснулась губами к щеке и отпрянула. Быстро вышла из палаты, осторожно прикрыв за собой дверь — худенькая, в цветном летнем платье и белых босоножках. Николаев обвел взглядом свое больничное пристанище — узкий пенал с кроватью, столом и стулом. Высокий шкаф со стеклянными дверцами, на полках какие-то медицинские принадлежности, склянки с банками, резиновые трубки, жгуты, коробки, стерилизаторы и футляры. Рядом фарфоровая ваза умывальника с зеркалом в ажурной рамке, единственной деталью, что выпадала из строгого интерьера военно-морского госпиталя.

Именно сюда его и привезли, потому что ни в одну из лечебниц Либавы дивизионного комиссара просто не отвезут!

Серафим Петрович встал с кровати, хмыкнул, представляя, каким он выглядит со стороны — в нательной рубахе вместо привычной майки, и в кальсонах. Провел ладонью по колючему подбородку, щетина за двое суток оказалась изрядной. Внимание привлекли помазок с мыльницей на раковине, и он посмотрел на полку — подумал, что там должна лежать опасная бритва. И точно — искомое оказалось на месте.

— Бокс для высшего комсостава явно, одиночный, — Николаев усмехнулся, взбил пену в стаканчике, осмотрел лезвие бритвы — острота его устроила. И умело взялся за привычное дело, которое к своему 37-ми летнему возрасту выполнял уже многие тысячи раз. А закончив процедуру, во время которой даже не порезался, что бывало редко. Скинул рубаху и вымылся холодной водой до пояса, фыркая от наслаждения, вытирая ладонями больничный пот. И после умывания почувствовал себя совсем бодрым и свежим. Единственное, что немного раздражало — сильное чувство голода, желудок протестующе заурчал, требуя пищи.

— Больной, почему вы встали?! Немедленно в кровать… Хм, вы брились и при этом не порезались?!

Ворвавшаяся было в палату женщина лет сорока пяти, в белом халате, из-под которого виднелись зеленые петлицы с одинокой «шпалой», осеклась, удивленно смотря на Николаева.

— Мы диагностировали у вас инсульт, а вы сами побрились?! Удивительное здоровье. Давайте я вас осмотрю.

— Я совершенно здоров, доктор, думаю, или вы немного ошиблись с диагнозом, или мое здоровье оказалось более крепким.

— И все же я вас осмотрю…

Минут пять женщина терпеливо и прослушала его, и постучала кулачками по спине и груди. Потом попросила несколько раз присесть, покрутить руками и зачем-то улыбаться. Отошла в сторону, не скрывая удивления и неожиданно спросила:

— Сто двадцать умножить на двенадцать?

— Тысяча четыреста сорок, — машинально ответил Николаев. — Такие задачи не для военного инженера, товарищ военврач, сейчас готов ферму моста рассчитать на нагрузку.

— А где в Либаве найти «декавильку»?

— Хм, не ожидал, что женщина знает про узкоколейные железные дороги, названные так в честь французского инженера. В Либаве таких нет — ведь ее колея в полметра ровно, пятьсот миллиметров. Но узкоколеек, если их именовать «декавильками», три направления. К Руцаве идет германская дорога шириной в шестьсот миллиметров, до Павилосты метровая колея…

— Я думал, что комендант УРа при смерти лежит, а он выздоровел, раз об узкоколейках рассуждает. Хотя вы меня удивили, Зоя Михайловна, своим вопросом — не всякий военный о существовании «декавилек» знает.

— Так ведь у нас в госпитале, товарищ генерал, и саперы лежат, и военные железнодорожники — чего только не наслушаешься. Зато теперь я уверена, что товарищ дивизионный комиссар поправился, и его память и речь полностью восстановились. Как и вестибулярный аппарат с координацией движений. Видимо, кризис произошел на фоне хронической усталости, а сейчас организм определенно восстановился, хотя до полного выздоровления далеко. Как я понимаю, мне надлежит оформить выписку товарища дивизионного комиссара, так как служба ждать не может?!

— Совершенно верно, товарищ военврач третьего ранга, — и хотя генерал-майор Дедаев говорил с улыбкой, но обращение к женщине не по имени-отчеству, а строго по званию, свидетельствовало именно о спешности.

— Хорошо, товарищ генерал. Но лучше товарищу Николаеву прийти утром к начальнику госпиталя на заключительный осмотр. Я распоряжусь, чтобы обмундирование товарища комиссара принесли в палату.

Женщина удалилась, а Дедаев порывисто обнял Николаева, затем отпрянул. Смотрел без улыбки, цепко — оценивающе.

— Хватит тебе тут прохлаждаться, служба ведь не ждет. К тому же мне нужно задать массу вопросов. Но не здесь…

Либава, «Военный городок»

Командир 67-й стрелковой дивизии

генерал-майор Дедаев

— Ты знаешь, вот в это как раз поверить можно, слышал я про пророчества разные в жизни. В академии историю одну рассказали о двоюродном деде писателя Льва Толстого. Их четверо братьев было, и все в генеральских чинах ходили, Тучковы вроде по фамилии. Так вот жене одного из них сон приснился, что мужа убьют при Бородине — лет за десять до битвы той было. Они