Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 5 Страница 40

За кухонным столом, покрытым синей клетчатой клеенкой с обветренными краями, они втроем хлебали щи, и Костя, все больше развеселяясь (день пропал и начинал пропадать вечер, так что же теперь), отвечал на вопросы старика о современной музыке. Старик, Борис Борисович, Б. Б., интересовался странной темой – существует ли какое-нибудь патентное бюро, всемирная аудиотека, где можно выяснить, что сочиненное тобой действительно оригинально и не является мелодией, невольно (я говорю только про добросовестные случаи, намеренный плагиат меня не интересует) подхваченной на улице, в кафе ... на дискотеке, – поколебавшись, добавил старик, подыскивая современные слова.

Он ласково и внимательно смотрел на Костю. Тетка, казалось полностью перепоручившая старику развлекать Костю разговором, тем не менее слушала не отрываясь. Тепло пустых, но душистых и от чистого сердца щей разливалось по Костиному телу, погружая его в блаженную дремоту. Двор за окном начинал медленно сереть. Костя извинился и ушел в туалет.

Вера вопросительно взглянула на Боба. Она уже давно поняла, что он понял, и теперь хотела знать его мнение – четыре уха лучше, чем два. Боб медленно кивнул. Ему так понравился молодой человек, что, казалось, он полюбил в нем больше, чем голос. Нет, чисто внешне тот не был похож ни на Боба, ни на кого-нибудь, кого он знал, он был одет совсем иначе и – с удовольствием отметил Боб – воспитан гораздо лучше, чем в свое время товарищи Боба, он не дичился и не фыркал, как взнузданный конь, которого не понимают, и было видно, что ему здесь хорошо; искренне это или от воспитания, – и то и другое по-своему здὸрово, – думал Боб, невольно забывая о его утилитарном назначении, но в то же время и не забывая – именно такой молодой человек, вмещающий в себя дух эпохи (неважно, какой эпохи, важно свойство ее вмещать, думал Боб), он поможет нам выйти из этой тьмы.

А юный Орфей, назначенный возглавить экспедицию, сидел в это время на стульчаке, отдаваясь собственным плавнотекущим мыслям. Но что с них взять? – говорил он сам себе и сам же себе отвечал: – А квартира? Пусть запишут меня в завещание, прекрасно понимаю, что тетка еще долго протянет, но я готов ждать. Весь вопрос в том, чего они захотят взамен. Старик – тот, пожалуй, ничего и не хочет, отцовские чувства – похлебать щей, поболтать о музыке. А вот тетка – хитрая тетка...

Пока ждали Костю, Боб поплелся в комнату за книжкой. Он не сразу ее нашел – так, кажется, ни разу и не пользовались со времени переезда, год или два назад, когда явилась старушка – первая ли старушка, сестра, племянница, внучка? Только старушка уцелела в этой истории неменяющейся и в практическом смысле бессмертной – она подыскала более выгодных жильцов, чем вконец обнищавшие Боб и Вера. Естественно, – без обиды подумал Боб, хотя Вера сопротивлялась, – сюда надо вселить человек двадцать молодежи, так в сумме и набежит, – и безропотно переехал к Вере. Лишь бы в книжке хватило попыток! Как и Вера, он был уверен в попадании. С книжкой в руках он присел на кровать – ему было страшно возвращаться в кухню. Он пытливо сверлил книжку взглядом, словно пытаясь понять, что она еще может. Он рисовал себе сцену: Вера, приоткрывшая рот от возбуждения, приведенный в боевую готовность молодой человек, он сам, более сдержанный, чем остальные; он рисовал эту сцену не как групповуху, а как цивилизованный менаж-а-труа – и тут подведет книжка! Боб сидел на кровати и думал, думал...

Вера теряла терпение – никто не шел. Костя застрял в туалете и тоже все думал, и додумавшись, аж подпрыгнул на сиденье. «Старик не прост!» – вскричал себе Костя, вспомнив, с чего все началось. Он вспомнил нездоровую тягу тетки к молоденьким мальчикам, молчаливое соглашательство старика – и все понял. Так вот чего они хотят! Не дождутся! Ни за какие коврижки!

А Боб между тем взял себя в руки. Когда все закончится, он не выбросит этого мальчика на улицу, как щенка, он вознаградит его по-царски. Денег, положим, я ему не дам, – думал Боб, – и не потому, что жалко, а потому, что это изменит ход его – моей – истории. Я расскажу ему все, что с ним будет дальше, – вот настоящий подарок. Он будет молодой человек, вооруженный знанием о том, как правильно вести дневники, соблюдать договоры и всю жизнь прожить с одной женщиной. И Боб решительно встал с кровати.

Или проще, – думал Костя, – у них есть дочь-даун, они ее пока не показывают. Или просто очень страшная. Хотят устроить судьбу дочери... Нет, плохо. Может, она хочет, чтоб я его убрал, старикана этого? (Боб шел по коридору.) Или наоборот. Или вот! Старик – гомосек! (Боб приближался к кухне.) Или самому вселиться и ускорить развязку... Нет! Вот как будто правдоподобнее всего! Увлекшись, Костя не глядя вытер руки, вышел из туалета, будто его вели за веревочку, свернул вправо по коридору и, ничего вокруг себя не замечая, машинально снял куртку с вешалки, открыл дверь и стал спускаться по лестнице.

Вот как надо! – ликовал Костя. – Пока я терялся в догадках – дочь? секс? отцовские чувства? – старик раскололся. Он стоял передо мной на коленях, я еле его поднял, он стоял и лепетал, что жена его – вампир, ее покусали еще в ранней юности, но благодаря врожденной порядочности ( Костя вышел на улицу, и не придержанная им дверь хлопнула на весь дом), – благодаря врожденной... врожденной порядочности и тому, все-таки, что она его очень любила, самого его она не тронула. Да, не тронула! (Костя завернул за угол.) Всю жизнь устраивались, добывали донорскую кровь, движимые одной заповедью: не навреди, похорони в себе, не неси дальше. И вот замороженные запасы подходят к концу, связи с «Красным Крестом» утеряны, совесть не позволяет на старости лет сеять болезнь и несчастье... (Костя осклабился, переходя дорогу, – знаем мы эту совесть, старый дурак сомневается, что они еще в силах кого-нибудь догнать и скрутить, – но тут же и содрогнулся, осознав, в какой смертельной опасности находился все это время, – нет, он неправ, врожденная порядочность все-таки чего-нибудь да стоит). Молодой человек, помогите нам! Старик опять плюхнулся на колени. Чего вам стоит, здоровому, сильному, два стакана крови в месяц! Поймите, в полнолуние я просто не смогу с ней совладать, это невозможно! Не ради нас (я бы отдал всю кровь по капле, да я ее почти уж и отдал, но эта ли кровь способна держать ее в узде!) – подумайте о семьях, о судьбах... Оставалось приготовить им достойный конец (должность санитаров при травмопункте?), как вдруг пошел дождь, и от первых же капель Костя опомнился – дело не в том, с ужасом вспомнил Костя, хороша эта история или плоха, а в том, что нести ее больше некуда.

 И хотя, по логике, должен был замедлить шаг, вместо этого почти побежал, чтобы попасть в ногу собственным мыслям. Они замуровали дверь в его комнату, какого еще ему надо приглашения убираться? Идиот! Идиот! С кем он собрался играть?! (А пропадает такая история!) И, немного поколебавшись, пошел ночевать к Мише с Машей, хотя там собиралась совершенно чуждая ему компания – все они были серьезные торчки, и ему казалось, что при его появлении они специально переставали говорить о главном, как декабристы с приходом веселого Пушкина. Чтоб их не стеснять, чтоб самому не стесняться своей непродвинутости (он даже и не пил почти никогда), он быстро ушел спать, но спать не мог, а все вспоминал, как когда-то было хорошо и как моментально испортилось.

Поздний вечер, всё как обычно, народ на кухне, Леша варит в кастрюльке яйца по числу участников, Вера подшивает подкладку, Бобсик читает справочник «Банковская и финансовая терминология». Глядя в кастрюльку, Леша медленно говорит:

– Вера сходила к врачу, и ей велели сделать биопсию. На всякий случай.

Боб поднимает от справочника голову. «Наши гости» – друзья и знакомые, всегда прибивающиеся к огоньку – в панике переглядываются. Додик соображает первым и с облегчением разражается хохотом: это же уже история! Не поверю – и ничего не будет. Оценив реакцию, Леша продолжает, все больше входя во вкус:

 – Результаты биопсии – через неделю. Всю неделю моя жена делает последние приготовления, звонит разным людям, жалуется на преждевременную кончину и несостоявшуюся жизнь в искусстве, среди прочих – Храпункову, который возьми да и скажи: «Завтра же привози свои работы ко мне в клуб. Я расчищу место, это будет вселенский оргазм». Очень хорошо. Ну, назавтра она была занята, тем более что так, с бухты-барахты, эти вещи не делаются – работы надо отобрать, подготовить, уж даже не скажу – слепить. Так пробежала еще пара дней, а там и результаты пришли. Все чисто, не о чем было и волноваться. И вот прошло уже недели три, звонит весьма недовольный Храпунков и говорит: «Ты что, надо мной издеваешься? У меня люди сидят среди постаментов, все спрашивают: ”У вас что, ремонт?”. Пока я всем отвечаю, что смена экспозиции, но ты пошевеливайся все-таки, я из-за тебя четыре столика вынес». А Вера ему отвечает: «Спасибо, Сев, мне уже не надо».