Андрей Шляхов - Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза Страница 41

Но мы отвлеклись от санаторной темы. Из зарубежных курортов (а тогда советским людям приходилось выбирать между Болгарией, Венгрией и Чехословакией) Татьяна Ивановна предпочитала чешские Карловы Вары и бывала там довольно часто, благо всегда могла достать дефицитную путевку. В Советском Союзе она отдыхала на морских курортах Прибалтики. Татьяна Ивановна дружила с бессменным руководителем Всесоюзного дома творчества писателей Литфонда СССР в Дубултах Михаилом Бауманом, но у него отдыхала всего раз или два. Ей там почему-то не нравилось. А вот в военный санаторий «Майори» ездила с удовольствием. «Майори» предназначался для офицеров Балтийского флота, но отдыхали там и гражданские знаменитости. Отдыхать в одиночку среди незнакомых людей Пельтцер не любила, выстраивала свои планы таким образом, чтобы у нее на отдыхе непременно была бы компания. Желательно – играющая в преферанс. Впрочем, преферанс тогда был распространен очень широко, и без партнеров Татьяна Ивановна никогда не оставалась. Как и без мужского внимания. Курортные романы были практически непременной составляющей ее отдыха. Знакомые посмеивались над тем, какой таинственностью окружала свои романы Татьяна Ивановна (в Москве все тайное быстро становится явным, а в санатории и подавно), но для нее таинственность была составной частью любовной игры, добавляла романтики. Согласитесь, прийти в корпус под руку с кавалером не очень-то интересно. А вот если прийти порознь, да так, чтобы не привлекать к себе ничьего внимания, то это уже будет Приключение! Приключения Пельтцер очень любила. Главное, чтобы они были не опасными, а веселыми. Ее друзья никогда не могли угадать, что «отмочит» минутой позже неугомонная Пельтцер. Вдруг организует ночную поездку куда-то? Или вспомнит, что у нее сегодня некая очень важная дата, которую непременно следует отметить, а в конце застолья признается, что повод она выдумала, потому что ей вдруг захотелось встряхнуться. Или устроит конкурс танцев. Или бильярдный турнир. Играть на бильярде Татьяна Ивановна практически не умела, но могла с авторитетным видом порассуждать о тонкостях этой игры – набралась премудрости от своего отца.

Любила она и розыгрыши. В актерской среде вообще традиционно разыгрывают друг друга на каждом шагу. Когда в 1972 году актеры Театра сатиры обрадовали сидевшую в гримерной Татьяну Ивановну известием о том, что ей присвоено звание народной артистки СССР, она не поверила, пока не увидела свою фамилию в списке, опубликованном в газете «Известия». Думала, что ее разыгрывают, чтобы она на радостях выставила угощение.

Присвоение звания совпало по времени с днем рождения Татьяны Ивановны, так что она отметила оба праздника в один вечер, правда, круг приглашенных на торжество, традиционно проходившее в ресторане «Будапешт», был много шире. Пришлось снять весь зал. Татьяна Ивановна по этому поводу вспомнила, как любил снимать залы ее отец, чтобы кутить в своем кругу без посторонних.

К месту скажем пару слов о званиях. Звание заслуженного или народного артиста (какой-то республики или СССР) было не только выражением признания заслуг, но и давало целый ряд выгод – прибавку к зарплате, увеличение ставок за творческие вечера, концерты и съемочные дни, а также льготы в получении различных благ, начиная от прикрепления к особым магазинам для элиты (спецмагазинам), ассортимент которых был на несколько порядков больше обычных учреждений торговли, и заканчивая правом на дополнительную жилплощадь. Народным артистам СССР полагалось еще и место на престижном кладбище. В Москве – на Новодевичьем. Широко известна история о том, что известный актер Петр Алейников мечтал быть похороненным на Новодевичьем, но так и не успел заслужить этого права. После смерти Алейникова другой известный актер Борис Андреев пришел на прием к председателю исполкома Моссовета Промыслову и спросил: «Мне положено место на Новодевичьем?» «Вам как народному артисту СССР и лауреату Госпремии – безусловно», – ответил Промыслов. «Тогда кладите Петьку в мою могилу, а меня уж хоть за забором!», – сказал Андреев. Алейникова похоронили на Новодевичьем кладбище, а Андреева – на Ваганьковском.

Татьяна Ивановна одевалась элегантно, тщательно следила за модой, не упускала случая побаловать себя очередной обновкой, но вот к драгоценностям относилась равнодушно и пренебрежительно называла их «цацками». Имела что надеть – цепочки, серьги, колечки, но в небольшом количестве. Ольга Аросева, питавшая большую любовь к «цацкам» и знавшая всех, кто приторговывал стариной, не раз предлагала Татьяне Ивановне купить какую-нибудь антикварную вещичку, но та неизменно отказывалась:

– Зачем они мне? Кому я их оставлю?

А вот к столовому серебру Татьяна Ивановна относилась иначе. Не с обожанием (ну что там обожать-то?), но с уважением. Считала, что от серебряной ложки и суп, и чай становятся вкуснее. Серебряную чайную ложечку, ставшую для нее чем-то вроде талисмана, Татьяна Ивановна повсюду возила с собой.

Она очень любила Маяковского и часто спорила с Фаиной Раневской, у которой любимым поэтом был Пушкин. Но, от души наспорившись, две великие актрисы сходились на том, что черт с ней, с поэзией, а вот о русских драматургах спорить нечего. Лучший из лучших – Чехов. Если вдуматься, то любовь к разным поэтам полностью соответствовала характерам актрис. Раневская придавала огромное значение правильной речи, считая ее высшим и главным показателем интеллигентности и воспитанности вообще. Фаина Георгиевна была из тех, кто встречает по манере выражаться. Татьяна Ивановна, будучи человеком невероятно энергичным, в первую очередь ценила в поэзии экспрессию, ритм, темперамент. Пушкин, вне всяких сомнений, как поэт гораздо выше Маяковского. Но вот экспрессии и темперамента у Владимира Владимировича больше, чем у Александра Сергеевича.

В тринадцатитомном академическом полном собрании сочинений Владимира Маяковского самым зачитанным был последний том с набросками, а в нем закладка – листочек отрывного календаря чаще всего лежала на странице с вот этим стихотворением:

Любит? не любит? Я руки ломаюи пальцы   разбрасываю разломавшитак рвут, загадав, и пускают   по маювенчики встречных ромашекпускай седины обнаруживает стрижка и бритьеПусть серебро годов вызванивает   уймоюнадеюсь верую вовеки не придетко мне позорное благоразумие…[86]

К Татьяне Пельтцер «позорное благоразумие» не пришло до последних дней жизни. Она всегда была на удивление неблагоразумной.

– Мне семьдесят, а чувствую себя так, будто мне семнадцать, – сказала она во время празднования очередного своего юбилея. – Сама себе удивляюсь.

Великое счастье – сохранить молодость духа в преклонные годы.

Глава двадцатая

Главная бабушка Советского Союза

За ними поют пустыни,

вспыхивают зарницы,

звезды горят над ними,

и хрипло кричат им птицы:

что мир останется прежним,

да, останется прежним,

ослепительно снежным,

и сомнительно нежным,

мир останется лживым,

мир останется вечным,

может быть, постижимым,

но все-таки бесконечным…

– Я – счастливая старуха, – говорила о себе Татьяна Ивановна.

Когда известность приходит рано, это хорошо. Чем раньше, тем, как известно, лучше. Но ранняя известность не только дар судьбы, но и суровое испытание характера на прочность. Известно множество примеров того, как ранний успех оказывался единственным в жизни. Стремительно взлететь, так же стремительно рухнуть вниз и всю оставшуюся жизнь жить прошлым – хорошо ли это? Не лучше ли, если успех придет попозже, но зато надолго?

Впрочем, дело не в этом, а в разнице между ранним и поздним успехом. Ранний успех часто бывает случайным. Миловидная девушка попалась на глаза талантливому режиссеру, который снимал комедию с блестящим актерским составом. Сценарий был хорош, да вдобавок для главной героини написали замечательную песню… Свершилось – на кинематографическом небосводе взошла новая звезда! А спустя год-другой закатилась. Бывает.

Поздний успех всегда бывает заслуженным, заработанным, выстраданным. Иначе и быть не может. Рано или поздно, не завтра, так послезавтра талант выстрелит, заявит о себе в полную мощь. Как это случилось с Татьяной Ивановной Пельтцер.

В чем ее секрет? Актрис, хорошо игравших возрастные роли, в советском кинематографе было довольно много. Начиная с Веры Кузнецовой (соседка тетя Таня из «Дела Румянцева» и Марья Гавриловна Терентьева из «Кортика») и заканчивая Валентиной Сперантовой (тетя Глаша из «Большой перемены»). Но ни одна из этих замечательных актрис не заслужила почетного звания, а скорее даже – титула Главной Бабушки Советского Союза. А Татьяна Пельтцер заслужила.