Дмитрий Виконтов - Дыхание бури Страница 47

Насчитав пятьдесят вдохов, я выдернул посох из камня. Оставалось совсем немного – обойти еще раз по кругу, а потом я ступлю на широкую каменную перемычку, соединяющую две колонны. Если бы не все усиливающаяся неясная тревога – можно было бы считать, что все окончилось. Может, это из-за трещины внизу? Я прикинул – стоит ли еще раз попробовать посмотреть вниз, – и покачал головой: нет уж, хватит. Внизу, перед тем, как начать подъем, я рискнул – и потом ползком убрался подальше. Высоты я не боялся, но вид черной бездны засасывал, втягивал в себя, гипнотизировал, призывал прыгнуть.

А летать я не умею.

«Наконец-то!» С довольной улыбкой я похлопал ладонью по узкой пирамидке, сложенной у края выведшей на перемычку дорожки. Огляделся.

На перемычке было много сталагмитов. Будь расстояние до верхнего яруса немного меньше, они давно соединились бы с растущими сверху сталактитами, превращаясь в копии колонн Разломов. Хотя, остроконечные шпили сталагмитов, похожие на высеянные кем-то гигантские клыки, тоже выглядели неплохо.

Теперь осталось определить, где этот лагерь, потом…

Движение я заметил неожиданно. Даже не движение, намек на него – совсем рядом, между двумя крупными сталагмитами, каждый из которых у основания был шире меня раза в три-четыре. Шевельнулись тени, ожили бугристые наросты на известняковых великанах – и тут чувство тревоги, упрямо предостерегавшее о некой опасности, напомнило о себе во весь голос.

В глаза ударило пламя. «Излучатель!» – появилась и пропала единственная мысль. Ко мне рванулась огненная полоса, от которой я не успевал ни отклониться, ни пригнуться – мне оставалось только умереть.

Шипящий, рвущий сознание звук, как и раньше, возник совершенно внезапно. Едва сводящая с ума вибрация проникла под череп, бывший уже рядом заряд плазмы лопнул, распускаясь в ало-черном сумраке пышным бутоном. Кулак горячего воздуха швырнул меня назад, ноги подломились, я покатился по перемычке, отчаянно цепляясь за каменную поверхность. Я не успел ни удивиться, ни обрадоваться чудесному спасению – гул превратился в оглушающий рев. Мне показалось, я вижу как все, куда достает взгляд, как каждый предмет, вплоть до мелких сколов раздваивается, сдвигается на миллиметр-другой в сторону – оставаясь в то же время на прежнем месте.

Все закончилось, как и предыдущие несколько раз – рев стих, оставив по себе неслышимую, почти угадываемую дрожь за гранью слышимости.

Между сталагмитами обрисовался контур поднимающегося килрача. Только контур – размытая, прозрачная фигура на таком расстоянии была видна только благодаря оседающем облакам пыли.

Теневик! Теневик в персональном камуфляж-поле. Я зарычал, обнажая клыки. Это был враг, несомненно, имеющий прямое отношение ко всему, что было со мною сегодня. И плевать, кто он – теперь, когда я видел его перед собою, все вопросы могли подождать.

Я перекатился через голову, подхватывая ас-саме. С шелестом посох раскрылся, громким щелчком просигнализировал о выскочившем и развернувшемся лезвии. Я рванулся с места, быстрее, чем еще недавно бежал от рухнувшего р'руга, быстрее, чем бежал к скалам от горропы. Забылась усталость, забылись сломанные ребра – имели значение только разделившие нас метры.

«Почему он не стреляет…» – я специально мчался неровными скачками, короткими, обманными нырками сбивая прицел. Потом увидел катящийся в стороне излучатель, раздвигающуюся в руках теневика узкую, длинную тень, завершающуюся с одной стороны полумесяцем лезвия – и понял.

Бой с ас-саме, когда оба противника на равных владеют оружием – это всегда бешеный вихрь движений, ударов, прыжков, понятный только самим сражающимся. Зрители, даже самые опытные, видят только два мига – до и после. Все, что между ними, превращается в яростный ураган, клубок сплетающихся теней, сквозь которые пробиваются сполохи иск от сталкивающихся посохов.

Я был очень хорошим бойцом, очень хорошо знал ас-саме. И тот, с кем я схлестнулся в сумраке Разломов, так же был великолепным бойцом. Мы оба с ходу взвинтили до предела темп боя, кружась между сталагмитов, окруженные смазанной стеной, в которую превратился оставленный нами мир.

И в этой стене было только два цвета: черный и красный.

Я парировал выпад, пригнулся. С места прыгнул, оттолкнулся от сталагмита, выбросил руку с посохом вперед и вниз. Чистый, долгий звон – ас-саме столкнулись, блокируя друг друга. Противник, уловив момент моего прыжка, перекатился по земле, и, привстав, широким взмахом попробовал сбить меня.

Не получилось.

Приземлившись, я пригнулся, пропуская мелькнувшее на уровне шеи лезвие. Ту долю секунды, которая потребовалась теневику, чтобы восстановить равновесие после промаха, я потратил на раскрутку ас-саме вокруг себя, вживаясь в ритм движения оружия, в холодный свист рассекающей воздух стали. Шажок вперед, разворот – заканчивающее восьмерку за спиной посох по инерции движется именно туда, куда я и хочу его направить. На вид такое легкое оружие вдруг становиться совершенно неуправляемым, почти выворачивает руку из сустава, – больше не противясь ему, я прыгаю, лишь немного подправляя его полет.

Звон удара! Боль в руках, в которые передалось столкновение ас-саме. Нас отшвырнуло друг от друга – недалеко, но шестым чувством я понял, что мы сражаемся уже почти на краю перемычки, над распахнувшей ненасытную пасть бездонной трещиной. Над Разломом.

Удар! Стремительный, опасный – я едва успел закрыться. Скорости были почти равны, мастерство – может, небольшое преимущество было за мной, но первоначальный задор исчезал. Бешеный ритм боя выматывал, высасывая полученные благодаря стимуляторам силы. Теперь ему даже не требовалось особо активно атаковать меня: еще немного движений в таком темпе, и я сам свалюсь от перенапряжения.

Кто он? Парируя метящий в глаза выпад, пытаясь поймать его на замахе, я впервые попытался понять, с кем же сражаюсь. Я не мог не знать его, мастеров, способных на равных сражаться со мной на ас-саме, я знал почти всех, да и было их немного. Но этот стиль боя… у меня просто не было ни времени, ни возможности отвлечься, подумать, сравнить с тем, что я помнил. В нем было нечто знакомое, в стиле, в манере построения атак, в плавных движениях, все чаще, по мере того, как я терял концентрацию, кажущихся движением капли воды.

Я снова закрутил посох. Я сражался с горропой! Я победил ее! Так неужели я спасую здесь?! Перед тем, кто, возможно, подстроил аварию р'руга, или ответственен за приманку для горроп?! Перед тем, кто осмелился презреть бывшие сотни Оборотов нерушимыми традиции и сами основы нашей жизни?! Перед тем, кто посмел посягнуть на жизнь другого?!

Ярость прорвалась на свободу, опьяняя меня. Холодная, злая, подобная остро заточенному клинку, – она могла быть гибельна для воина, могла дать нешуточные силы для последнего боя. Я испытал это в схватке с горропой – теперь настал черед этого теневика.

Его следующий удар я видел хорошо. Просто, неприхотливо – и опасно. Я легко блокировал бы выпад, но перейти в атаку не мог – секунда, пока я восстановлю равновесие, хватит ему для ухода в защиту. А не блокировать – на проскальзывании он может остановиться на миг раньше, чем я успею что-то сделать…

Я подставил ас-саме под удар, ослабляю хватку. Ас-саме легонько чиркая по камню под ногами. Лезвие высекает сноп искр, вздымая струйку пыли. Посохи со звоном сцепились между нами. Теневик тянется за своим посохом, проскальзывая почти вплотную со мной. Я больше слежу за его оружием – и в самый последний миг замечаю летящий мне в голову кинжал. Но этот бросок запаздывает – мне достаточно слегка отклониться, чтобы сталь прошла в двух-трех миллиметрах от виска, взъерошив шерсть.

Посохи еще вместе, мы давим друг на друга, разворачиваясь на месте. И когда мы расцепились, я разжимаю левую руку, ударом сердца позже – правую. Ас-саме как легкая тростинка прокручивается вокруг моего запястья, я перехватываю его – и резко, от себя распрямляю руки вперед и вверх. Зажатая между рук центральная часть посоха с хрустом врезается в скрытую камуфляж-полем голову теневика.

Сдавленный вскрик – укол узнавания: и голос, и эмпатический всплеск. Я почти вспомнил, почти узнал теневика – имя крутилось на языке, рвалось из памяти, но в этом бою опаздывала даже мысль.

Красное и черное смешивается, мчится вокруг нас. Еще можно остановиться, придержать удар, подумать – но ярость, гнев, вся боль за этот жуткий день, вбитые бесчисленными тренировками рефлексы сильнее меня, сильнее рассудка, и они не дают мне ничего изменить.

Посох, рвется в руках назад, и я, еще не до конца завершив поворот, со всей силы посылаю его за спину, где должен быть враг…

Я сбросил с себя лист металла, в моих руках мнущийся как лист бумаги. Да и был он не толще бумаги – широкое, сверкающее полотно, медленно отлетающее в сторону. Я проводил его глазами, с трудом свыкаясь с мыслью, что пару секунд назад это был каркасный брус палубы по толщине не уступающий моей ноге.