Эдуард Глиссан - Мемуары мессира Дартаньяна. Том 1 Страница 49

Горничная, более лукавая, чем я мог вообразить, не поддалась на обман, и ответила мне, что какой бы ревнивой она ни была, она еще больше заботится о моем здоровье, потому никогда не допустит, чтобы я отправился на столь близкое свидание; сегодня у нас была суббота, и когда я передам ее госпоже, что приготовлюсь к следующей среде, то это все, на чем она может со мной поладить. Я смирился с ее решением, не имея возможности поступить иначе. Итак, я отослал ответ Миледи… в соответствии с ее желаниями, и так как она не знала ни моего почерка, ни почерка Маркиза де Варда, она легко приняла один за другой. Однако, отдавая мою записку своей госпоже, горничная сказала ей, будто я переменил решение после того, как ее написал, вспомнив, что Король должен был уехать в этот вечер ночевать в Венсенн, и, вынужденный поехать вместе с ним, я умолял ее перенести встречу на следующий день, то есть, на четверг.

Миледи… чистосердечно ей поверила, хотя все это было изобретено только из-за резонов, какие я объясню через один момент. Настала среда, и я явился к горничной; она по-прежнему должна была проводить меня к месту свидания, но она сказала мне, что ее госпожа не могла увидеться со мной этой ночью, поскольку одна из ее подруг заночует с ней. Я был весьма обескуражен этой новостью, хотя она мне сказала, что ждать мне всего лишь двадцать четыре часа, и все произойдет на следующий день. Наконец, вынужденный утешиться помимо собственной воли, я собрался возвратиться домой, [255] когда горничная сказала мне, — если я и не могу позабавиться с ее госпожой, я распрекрасно смогу сделать это с ней, она постелила белые простыни на своей кровати, и, по крайней мере, будет иметь удовольствие привести меня в такое же состояние, какое бы я имел, выходя от ее госпожи; она приложит к тому все свои старания, и, в конце концов, несправедливо, что она всегда пользуется остатками от другой.

Умирающий от холода и голода…

Эти слова, более, чем достаточные, чтобы показать мне, насколько она была лукава и корыстна, весьма меня огорчили; но, наконец, очутившись пойманным, все, что я должен был сделать, это поберечь себя, дабы не попасть впросак подле ее госпожи. Но так как я имел дело с женщиной коварной, она завела меня гораздо дальше, чем мне бы того хотелось. Настало утро, и она не пожелала оставить меня в кровати под тем предлогом, что в ее комнату должны были явиться торговцы и принести что-то для ее госпожи. Действительно, она назначила им встречу на этот день, чтобы не дать мне времени восстановить силы; она заставила меня перейти в кабинет рядом с ее комнатой, и, заперев за мной дверь, оставила меня там без огня, хотя погода не позволяла еще без него обходиться. Она сделала гораздо больше, она оставила меня там на весь день, не принеся мне даже хлебной корки, потому что хотела окончательно меня доконать прежде, чем провести меня в комнату ее госпожи. Я прекрасно разгадал ее хитрость, но, не в силах ничем воспротивиться, мне пришлось запастись терпением до тех пор, когда ей будет угодно вытащить меня из заточения. Наименьшим из моих бедствий был волчий аппетит; я продрог до мозга костей, и никогда человек не был менее предрасположен, чем я, являться на любовное свидание.

Наконец, в час ночи, коварная горничная отперла мне дверь, и, желая принести мне извинения за то, что оставила меня так надолго без всякой помощи, заявила, будто бы ей невозможно было поступить иначе; я счел себя необязанным принимать их [256] без того, чтобы не высказать ей все, что я об этом думал. Она довела свою хитрость до того, что еще и потушила огонь, обычно пылавший в ее комнате с той минуты, как она вставала, и до того момента, когда ложилась спать. Итак, не имея никакой возможности согреться перед тем, как идти на свидание с моей любовницей, я молил ее дать мне, по крайней мере, хоть одну вязанку хвороста, чтобы развести пусть даже совсем маленький огонь. Она мне ответила с определенным видом злорадства и ревности, что выставит меня в дурном свете перед своей госпожой, если расскажет ей, как я требовал огня, когда зашел вопрос о том, чтобы пойти ее повидать, она не будет говорить ей об этом из страха, как бы не погубить мою репутацию в ее глазах; влюбленный, имеющий весь пыл страстей, как я должен бы его иметь, скорее будет от него перегрет; одним словом, мне не оставалось больше ничего, как отправляться на свидание, не теряя ни минуты.

Она не стала дожидаться моего ответа, чтобы провести меня в ее комнату, и когда она взяла меня за руку, я подумал, что ее оледеню, настолько моя была холодна. Радость видеть меня в таком состоянии была так велика, что она не поостереглась той печали, какую все это мне причиняло. Я позволил ей себя вести, видя, что мне совершенно бессмысленно о чем бы то ни было ее просить; она меня оставила, когда я был возле самой постели Миледи…, и так как я не осмеливался приблизиться из страха, как бы не оледенить ее саму, она меня спросила, почему я не устраиваюсь рядом с ней. Я ей ответил, что ее горничная продержала меня несколько часов в своем кабинете, не разжигая огня, и я промерз до такой степени, что это было просто невероятно; мои зубы, стучавшие одни о другие, еще лучше подтверждали ей мои слова, и, сжалившись надо мной, она сказала мне поскорее ложиться, дабы я мог согреться. Я сделал, как она хотела, но никоим образом не почувствовал себя влюбленным. Она приникла ко мне и сжала меня в своих объятьях; любовь, какую она [258] питала не ко мне, но к тому, за кого меня принимала, заставила ее поначалу не чувствовать ледышку, какую она обнимала. Она пускалась на все ухищрения в мире, лишь бы меня отогреть, и долго не могла ничего добиться; она нашептывала мне самые нежные вещи на свете, стараясь дать мне понять, насколько она обязана мне за то, что я подвергался такому неудобству ради любви к ней.

…или неудовлетворенная Госпожа

Не понимая, однако, почему горничная заставила меня так долго ждать в том месте, где она меня заперла, и еще меньше, почему она оставила меня там без огня, она меня спросила, не знаю ли я какой-либо причины. Я поостерегся не открывать ей ни этого, ни того времени, что я провел в кабинете. Как бы там ни было, силы не вернулись ко мне; либо выстраданное мной время так их ослабило, или же горничная истощила их в бесчинствах, какие она вынудила меня с ней разделить, и Миледи была столь мало удовлетворена свиданием, что не попросила бы меня о другом, если бы поверила, что и при следующем все произойдет точно так, как в эту ночь. Я поднялся с ее постели в том же виде, в каком я на нее и улегся, а горничная еще имела коварство явиться за мной за четыре часа до рассвета. Я нашел тогда не только добрый огонь в ее комнате, но еще и то, чем я мог как следует подкрепиться. Я ел, как человек, имевший в этом насущную необходимость, и, вытерпев множество насмешек от этой лгуньи, утешался лишь мыслью, что ее госпожа устроит ей славный нагоняй за ту манеру, в какой она со мной обошлась. Та действительно не упустила случая это сделать, и я узнал от самой горничной, что ей стоило большого труда внушить той, что она поступила таким образом только потому, что в тот день в ее комнате постоянно толпились люди.

Миледи… кому пришлось по вкусу первое назначенное мне свидание, получила недостаточное отвращение от второго, чтобы не попросить меня о третьем. Горничная, которой все это начинало не нравиться, решила положить всему конец советом, [259] казалось, данным ее госпоже единственно с целью доставить той самое полное удовлетворение. Она заявила ей, что та лишает себя половины удовольствия, какое она могла бы получить, если бы пользовалась моими объятьями при свете дня или, по меньшей мере, при помощи другого освещения, заменявшего нам то, что дает солнце; она не должна больше церемониться и взглянуть, наконец, своему кавалеру в лицо; кроме того, свидания, назначаемые ему, станут от этого более долгими, а, следовательно, более приятными для нее. Ей стоило великого труда убедить ту на это решиться, но она добилась своего, непрестанно ее урезонивая. Миледи договорилась с ней, что она еще раз приведет меня в ее комнату в следующий понедельник, как обычно, то есть, не принося с собой никакого огня, но, вместо того, чтобы явиться за мной за два или три часа до рассвета, она оставит нас вместе вплоть до самого того времени, когда уже пора будет вставать.

Этот совет должен был заставить меня воздержаться от дальнейших визитов к ней из страха, как бы не подвергнуться справедливому негодованию, если она раскроет то надувательство, каким я воспользовался, дабы украсть ее милости. Правда, поскольку горничная была моей сообщницей, ей следовало не меньше, чем мне, опасаться этого разоблачения; но так как она могла отвести от себя угрозу, или предупредив меня о намерении Миледи…, или же покинув ее службу, она уверилась, будто сможет принять свои меры, лишь бы не испытывать больше ревности, какую вызывали у нее наши частые свидания. Я был весьма изумлен, когда горничная поведала мне о намерении своей госпожи, и, не догадываясь, что это она сама подала ей такой совет, я сказал ей, что даже не знаю, как бы нам выкрутиться из этого дела; было бы почти так же опасно оказаться в настоящее время на свидании с ее госпожой, как и уклониться от него после того, как я на него согласился; если бы я от него уклонился, это бы подало ей повод обратиться к кому-нибудь другому помимо [260] горничной, чтобы узнать от самого Маркиза де Варда, чья в том была вина, особенно когда она увидит, что ей не смогут дать вразумительных ответов; а с другой стороны, если я туда явлюсь, легко понять, что все может кончиться еще хуже.