Томас Мертон - Новые семена созерцания Страница 5

В корне всякой ненависти — гложущее, мучительное чувство недостоинства. Тот, кто способен ненавидеть сильно и со спокойной совестью, самодовольно слеп к своим недостаткам; он видит свои недостатки в других. Но тот, кто сознает свое собственное недостоинство и видит недостоинство своего ближнего, искушается более тонкой и более мучительной ненавистью: всеобщей, опаляющей, тошнотворной ненавистью всего и всех, потому что все заражено недостоинством, все нечисто, все грешно. Эта слабая ненависть на самом деле является слабой любовью. Тот, кто не может любить, чувствует себя недостойным и в то же время, что каким-то образом никто недостоин...

В подлинно христианском понимании Божьей любви идея достоинства теряет свое значение. Откровение Божьего милосердия делает всю проблему достоинства чем-то почти смешным. Открытие, что «достоинство» не имеет особой ценности (ибо, строго говоря, никто и никогда сам по себе не может быть достойным такой любви), является подлинным освобождением духа. И пока это открытие не сделано, пока это освобождение не совершилось божественным милосердием, человек закабален ненавистью.

Гуманистической любви недостаточно. Покуда мы убеждены, что никого не ненавидим, что мы милостивы, что мы добры от природы, мы обманываемся; просто наша ненависть тлеет под серой золою самодовольного оптимизма. Мы по ви­димости в мире со всеми, потому что мы думаем, что мы достойны. На самом же деле мы просто потеряли способность подойти к вопросу недосто­инства. Но когда милость Божия избавляет нас, «недостоинство» не имеет больше смысла.

Ненависть пытается излечить разъединение уничтожением тех, кто не объединены с нами. Она ищет мира, исключая всех, кроме себя. А любовь — своим приятием боли разъединения — начинает залечивать раны.

Вот хорошая примета «Божьей воли» в судьбе человека: она есть во всем, что требуется от нас, чтобы мы были едины друг с другом в любви. При желании это можно назвать основным принципом естественного закона: с другими надо обращаться так, как мы хотим, чтобы они обращались с нами, не делать другому того, чего мы не хотим себе. Другими словами, естественный закон состоит попросту в том, что мы должны признавать в каждом человеке ту же самую природу, те же самые потребности, те же самые права, как в нас самих. В самой простой форме это звучит так: обращаться с другими, как с людьми. Не вести себя так, как будто только я человек, а каждый другой человек — животное или мебель. Ясно, что жить поистине человеческой жизнью нельзя, последовательно нарушая этот основной принцип.

Но невозможно относиться к другим людям как к людям, если нет к ним сочувствия. Должно быть хотя бы настолько жалости, чтобы понять, что когда другие страдают, они чувствуют при­мерно то же, что чувствую, страдая, я. И если я не испытываю такого сочувствия к другим непроизвольно, тогда воля Божия в том, чтобы я делал то, что в моих силах, чтобы научиться этому. Надо научиться разделять с другими их радости и страдания, их мысли, их нужды и желания. Надо научиться этому не только в тех случаях, когда эти другие принадлежат к тому же классу и профессии, к той же расе и нации, что и я, но даже и тогда, когда они принадлежат к тем группам, которые считаются враждебными. Поступая так, человек подчиняется воле Божией, отказываясь от этого, он нарушает волю Божию. И здесь нет места для собственных мнений и настроений.

Поскольку это воля Божия о каждом человеке, а созерцание не дается тому, кто не подчиняется воле Божией, оно недоступно тому, кто не старается вырабатывать в себе сочувствие к другим людям.

Ибо христианство это не только доктрина или система верований, это Христос, живущий в нас и объединяющий людей друг с другом в Своей жизни и в Своем единстве. «Я в них и Ты во Мне, да будут они совершены воедино...» (Ин 17,23). «И славу, которую Ты даровал Мне, Я даровал им, да будут едино, как Мы едино» (Ин 17,22). «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин 13,35). «Не любящий... пребывает в смерти» (1 Ин 3, 14).

Тот, кто рассматривает созерцание главным образом как средство от горестей человеческой жизни, как уход от страданий, от борьбы за воссоединение с другими людьми, не знает, что такое созерцание, и никогда не найдет Бога в своем созерцании. Именно в восстановлении нашего единения с нашими братьями во Христе мы открываем Бога и познаем его. Его жизнь проникает в наши души и Его любовь овладевает нами, и мы получаем возможность узнать, кто Он, из опыта его милосердия, освобождающего нас из темницы самоинтереса.

Существует только одно настоящее бегство из мира, это не бегство от конфликтов и страданий, но бегство от разобщенности и отделения в единство и мир через любовь к людям.

Что такое «мир», о котором Христос не молился и о котором Он сказал, что Его ученики в нем, но не принадлежат ему? Мир — это неспокойный град тех, кто живет для себя и поэтому разделены сами в себе и друг против друга в борьбе, которой нет конца, которая будет вечно длиться в аду. Это град борющихся за обладание и за монополию на вещи и удовольствия, которые недоступны для всех.

Но если попытаешься убежать из этого мира, просто уйдя из этого града и укрывшись в одиночество, то только возьмешь этот град с собой в свое уединение; и в то же время можно быть совершенно вне мира, оставаясь в нем, если дать Богу освободить себя от своего собственного эгоизма и начать жить только для любви.

Ибо бегство от мира не что иное, как бегство от самоинтереса и самозаботы. И тот, кто запирается наедине со своим эгоизмом, ставит себя в положение, в котором зло в нем самом или овладевает им, как бес, или сводит его с ума.

Вот почему опасно предаваться уединению только потому, что приятно быть одному.

1

Ад можно представить себе, как постоянное отчуждение от нашего подлинного существа, находящегося в Боге.

2

Это не нужно понимать в том смысле, что человек действительно не имеет понятия о Божественной природе. Но в созерцании абстрактные понятия Божественной сущности не играют важной роли, ибо они заменены конкретной интуицией, основанной на любви Бога, как Личности, а не «природы» или «предмета», которые являются объектом изучения или собственнического желания.