Олесь Донченко - Школа над морем Страница 5

ГЛАВА ПЯТАЯ Ивасик слышит ночью выстрелы в море

Когда Сашко Чайка вернулся от Василия Васильевича, двери ему открыл дед Савелий.

- Вот полуночники! – забормотал спросонья дед. – Шатаются тут по ночам, будто нечистая сила какая!

Видно, очень уж было неприятно деду слезать с теплой лежанки и отворять внуку. Забравшись снова на печку, он все еще продолжал ворчать, переворачиваясь с боку на бок:

- Полуночники! Одно слово – полуночники!

Но, окончательно разгулявшись, приподнялся на локте и спросил Сашка:

- А как на дворе? Га? Что?.. Слышу, слышу, гудит! Вот так завируха! Ну что ж, пускай. Это хорошо! Гремит море? Слышу, слышу, гремит! И волны большие Тоже хорошо! Слышишь, я говорю- так и надо! Хорошо!

- Холодно, дедушка, совсем замерз я.

- А? Слышу, слышу! Вот и хорошо, говорю! Ты замечай, Сашок, будешь рыбаком – пригодится. Все время у нас теплая зима стояла, давно такой не было. Обрадовалась теплу паламида, к самым берегам приплыла. А? Паламида, говорю! А она, обрати внимание, паламида эта, ну, как тебе сказать, ну прямо морская щука. От нее всему лову порча. А? Слышу, слышу!.. Она, эта паламида, к нам от турецких берегов приплывает. Как теплая зима, так и плывет, плывет и всю скумбрию разгоняет. Вся скумбрия тогда от нее уходит. А захолодает, и конец паламиде! Ей конец, а нам хорошая ловля.

Сашка разделся и прыгнул в постель. Младший брат, семилетний Ивась, тихонько окликнул его:

- Сашук, ты где был?

- На берегу гулял. К школьному директору заходил.

- А журавлей видел?

- Какие же теперь журавли? - засмеялся Сашко. - Тебе, верно, приснилось, Ивасик!

- Приснилось, согласился Ивасик - И аиста не видел?

- И аиста не видел. Далеко теперь аисты, в теплом крае.

- И журавли?

- И журавли тоже за морем.

- А мама скоро приедет? Мне уже скучно без мамы.

Сашина мать повезла в Москву товарищу Сталину рапорт от рыбачьих артелей о выполнении плана до улову рыбы. Когда Марина уезжала, дед Савелий подошел к ней и сказал:

- Ну, Марина, вот такую дочку, как ты, мне хотелось иметь на старости лет. Так и скажи товарищу Сталину: «Я дочь Савелия Чайки, и зовут меня Марина, а прозвище мое Чайка» А? Вот так и скажи! И еще скажи: «Привет от деда Савелия: Он, скажи, когда- был молодым, тоже был неплохим рыбаком, старшиной в артели». – И дед поцеловал дочку, смахнув рукой старческую радостную слезу.

Все это сразу припомнилось Сашку, как только Ивасик спросил его о матери. Где теперь мама? Может, в Кремле, над которым горят пятиконечные звезды? Может, она сейчас разговаривает с товарищем Сталиным?

И так ясно представил себе Сашко Кремль, и пятиконечные звезды, и родное лицо Сталина, и мать, такую веселую и нарядную в ее лучшем, праздничном платье!

Слова сами зароились, в его голове:

Они цеплялись одно за другое, сплетались, соединялись и вот уже складывались в фразы, фразы - в строки, строки – в стихи:

Грохочут заводы стальные,

Могучая дышит земля,

И звезды горят огневые

На башнях высоких Кремля...

- Что ты там бормочешь? – окликает с лежанки дед Савелий. - Что? А ? Ну, слышу, слышу! Вот полуночник так полуночник! – и широко зевает: сон так и одолевал: деда Савелия.

Сашко перескочил мысленно на журнал. Он уже представлял себе его обложку, обязательно в красках и чтобы непременно море и на море – лодка с раздутым парусом. Можно еще, чтобы в лодке были пионеры – будто катаются по морю. Только для зимнего номера такая обложка, пожалуй, не годится. Какое там катанье, когда такая буря! Зимой можно будет нарисовать школу. Или школьника. Или школьницу. Из темноты выплывает лицо Гали Кукобы. Улыбается и будто спрашивает: «Сделал ли ты уроки?»

Вот уж сколько дней, как Гали не узнать. Ходит почему-то печальная, насупленная, и сколько раз ни спрашивал ее Сашко, не отвечает. Только плечами пожимает: «Да нет, что ты! Это тебе кажется». Но Сашко знает, что это ему не кажется. Сашко знает, что не такая была Галя раньше.

Думает Сашка о Гале, о матери, думает он в эту ночь и о старшем брате Лаврентии.

Лаврентий Чайка – краснофлотец, он пограничник, он стережет советские границы. За восемь километров от Слободки – граница. Днем и ночью сторожевые суда, остроносые и серые, как щуки, режут суровые морские волны. Хитер враг. По ночам темь, как. черная дымовая завеса, и легко можно спрятать шаланду или лодку со шпионом. Берега чужой земли всего лишь в нескольких десятках километров. И особенно нужно быть зорким вот в такие темные и бурные ночи. Враг не боится сердитых волн. Он боится другого: он боится грозного окрика с мостика сторожевого катера: «Приказываю остановиться!» Он боится слепящего луча советского прожектора. Он боится света, как боится солнца летучая мышь – кажан.

И Сашко думает о брате. Наверное, он и сейчас на катере. Стоит, может быть, на вахте и напряженно вглядывается в ночную темноту, а может быть, катер гонится сейчас за нарушителем границы и рука брата замерла на холодной стали пулемета.

Сашку начинает казаться, что это не брат, а он сам; Сашко, отбывает вахту и выслеживает врага. А буря на море такая, что слышно, как скрипит радиомачта, и могучие валы колышут стальной катер, как детскую люльку: вверх, вниз, вверх, вниз... Согрелся Сашко в теплой постели, и не буря качает его, а ленивые, сладкие волны крепкого сна.

Спит Сашко, спит дед Савелий, спит Ивасик. Спят. Но вот Ивасику снится страшный сон. Ему снится, будто его любимый щегол в клетке вдруг начинает свистеть, и свистит так громко, так пронзительно, что от этого свиста дребезжат стекла в окнах. Сон будит Ивасика. Он широко открывает глаза, всматривается в полночную темноту. За окном свистит ветер, в комнате слышно, как глубоко дышат во сне брат и дед.

Ивасик лежит и думает: «Почему это так свистел щегол? А может, он и не свистел? Может, это только приснилось?»

- Дедуся, дедушка!- зовет он. - А что, щеглы умеют говорить? А морские свинки? Дедушка!

Но дед Савелий не слышит. Он спит. Ивасик прислушивается к его дыханью и вздыхает. И зачем это люди ночью спят? Ночью можно увидеть столько интересною! Можно увидеть, как блестят звезды, как выплывает из-за моря величавая ярко-желтая луна, можно услышать, как в кустах между камнями шуршат травой ежи. Ивасик слушает завыванье бури и думает: бедные бычки, бедные крабы, как им холодно в море!Акулы плавают в ледяной воде. Дед Савелий говорит, что в нашем море акул нет, только Ивасик этому не верит: наверное, есть - хоть одна, хоть самая плохонькая, а все-таки есть. Непременно надо, чтобы была. С акулой еще интересней!

Мальчик снова вспоминает о своем щегле. Уж не холодно ли ему в клетке? Может, и холодно – удивляться здесь нечему: щегол же не укрывается, как дед, теплым овчинным кожухом! Правда, у птицы есть перья, только как они там ее греют? Небось, надень на деда Савелия такой кожух на птичьих перьев, он бы уж попрыгал в нем! И понятно, что, беспокоясь о щегле, Ивасик больше не может улежать в кровати. Он тихонько подымается с постели. Осторожно скрипят двери. Из темной каморки пахнет травами и сушеной калиной. И еще, кроме калины и трав, острым запахом зверинца. Мальчик зажигает огарок свечи и в одной рубашке входит в каморку. Тут и вправду помещается целый зверинец, и Ивасик – его хозяин. В том углу, где весной всегда стоит сито с наседкой и яйцами, сейчас приютилась деревянная клетка с морскими свинками. Встревоженные светом, зверьки зашевелились, сбиваясь в один комок.

Морские свинки! А вот дед Савелий говорит, что они вовсе никакие не морские, Что всю свою жизнь дед не видел в море ни одной такой свинки. И Ивасик совершенно согласен с дедом. Он думает, что эти свинки и плавать даже по-настоящему не умеют. Как он их ни рассматривал, как ни переворачивал, он не нашел у них не только настоящих плавников, а даже хоть чего-нибудь похожего на приспособление для плаванья! На клетке с морскими свинками стоит стеклянная банка с песком. Если верить Ивасику, в этой банке, зарывшись в песок, зимуют целых две ящерки.

И, наконец, последний экспонат: щегол. Ивасик поднял выше руку с огарком, чтобы. лучше рассмотреть своего любимца. Уцепившись одной ножкой за перекладину, щегол спал, спрятав головку под крыло. Неизвестно отчего, может быть, ему снился страшный сон, а может быть, и вправду от холода, щегол дрожал всем своим маленьким тельцем.

Как настоящий хозяин, который прекрасно знает, что именно ему нужно делать, Ивасик поставил свой огарок на глиняный пол. С гвоздя на стене он снял старый пиджак деда и тщательно со всех сторон обернул клетку. Птичка проснулась и запрыгала с перекладины на перекладину.

«Так ему не будет холодно, - подумал мальчик. - Спи, щеголик, спи!»

Внезапно он вздрогнул. Сквозь вой ветра и шум моря Ивасик ясно расслышал далекие, глухие выстрелы. Он бросился в комнату и отворил форточку. Холодной струей ветер рванулся в комнату и зашелестел бумагой на Сашкином столе. И снова долетели звуки далеких выстрелов.