Клэр Шеридан - Из Лондона в Москву Страница 5

Даже если они вырастут без меня, из них непременно что-то получится, потому что у моих детей есть индивидуальность. Но на всё воля Божья!

Питеру я оставляю доверенность на мою мастерскую. Мои драгоценности – Маргарите. Книги и дневники – Дику. Я не поклонница вещей и придерживаюсь того мнения, что по жизни надо идти налегке, без сожаления освобождаясь от лишнего груза. Думаю, что у меня достаточно средств, чтобы оплатить кое-какие долги.

Мне всё равно, что станется с моими работами. Я всегда творила увлечённо и с душой. Надеюсь, я сделала себе имя. Отлично выполненная работа – предмет моего честолюбия. Творчество – это долгий и трудный путь, но увлекательный и полный неожиданных открытий, и я хочу и дальше идти по этому пути. Беспокоит неизвестность грядущего, но хочу надеяться на лучшее. Четыре года я прожила счастливо, отдавшись любимому творчеству, и мои чудесные дети станут моим продолжением.

Своим детям я говорю: «Работать, работать, всегда работать!». Не бойтесь новых влияний времени, даже если это грозит какой-то потерей. Если есть что терять, теряйте, но ради цели. Боритесь за эту цель, но только при условии, что это верная цель. Помните о миллионах несчастных людей, кому нужна помощь.

Милые дети, я так вас люблю! Да поможет вам Бог!

Пусть написанное здесь будет рассмотрено в качестве завещания на случай, если со мной что-то случится.

3 сентября 1920 года. Пятница.

Я поехала в Лондон и сразу направилась в официальное представительство большевиков на Бонд Стрит. Оставив багаж в такси, я попросила шофёра подождать. В отличие от прошлого визита, меня не сразу провели в кабинет к Каменеву. Пришлось обождать в приёмной, где уже находилось шесть или семь человек. Между собой они начали обсуждать меня на итальянском, французском, немецком и русском! Я старалась держаться с достоинством и надменно. Уверена, в ряды большевиков они меня не зачислили. Во мне взыграло моё английское воспитание! Вскоре появился Питер, мой брат, решивший, что я уже освободилась. Разговаривая с ним, я успокоилась. Затем вошёл восьмой мужчина с огромной кипой бумаг, и гудящая кучка людей сразу притихла, все расселись вокруг стола и, как мне показалось, начали что-то горячо обсуждать.

В это время мимо открытых дверей прошёл Кличко. Заметив меня, он пригласил нас с Питером в свой кабинет. Я поинтересовалась, почему в приёмной так много народу. В ответ он только пожал плечами.

Наконец, объявили, что господа Каменев и Красин готовы меня принять. Я прошла в кабинет Красина. Тут же я узнала то, чего так опасалась: мы не уезжаем завтра. Москва задержалась с ответом на моё прошение о въезде. Оставалась слабая надежда, поскольку в это самый момент расшифровывалась телеграмма из Москвы, но рассчитывать на удачу почти не приходилось.

Красин спросил, удобно ли будет привести его жену и дочь ко мне в студию к четырём часам, после чего Каменев пригласил меня в свой кабинет. Он выразил надежду, что мы непременно уедем в начале следующей недели. Ещё есть шанс.

У Красина оказалась очаровательная семья, но несколько нервозная жена. Как только они покинули мою студию, я отправилась на встречу с господином Х. Мне думалось, что, благодаря своей должности, он мог бы помочь в получении визы в Ревель (Таллин). С моим паспортом всё в порядке, и я могу ехать в Стокгольм. Но Кличко не смог сделать мне эстонскую визу, потому что для этого требовалось разрешение Комиссариата Иностранных дел.

После почти часовой беседы с господином Х., я поняла, что ничего не получится. Он просто разделял общие предрассудки. Я лишний раз убедилась, что не следует посвящать в свои планы посторонних людей, и рассчитывать можно исключительно на Сиднея и S.L. Только эти два человека способны понять меня.

Но мне так необходима эстонская виза, что я решила идти до конца. В противном случае меня ожидала неопределенность.

Господин Х. долго и вежливо объяснял мне, почему он против моей поездки. Он заверил меня, что нависла угроза перемены государственной политики, в результате чего моё пребывание в России станет невозможным. Более того, я подвергну себя большому риску, поскольку меня просто могут расстрелять, как иностранную шпионку. Он поделился со мной своим мнением о Ленине и Троцком (это очень напоминало мнение большинства людей). Сказал, что Каменев ничуть не лучше других, и что русский легко может предать даже друга. Наконец, он прямо спросил, почему я хочу ехать в Россию. С артистическим жаром я призналась, что мечтаю сделать бюст Ленина и привезти его голову в своих руках в Англию!

Затем господин Х. поинтересовался, почему «они» хотят, чтобы я ехала вместе с ними. На этот вопрос у меня не было чёткого ответа, потому что я сама терялась в догадках. Тогда он перевёл разговор на тему о большевизме и спросил: «В чём вы видите главную цель большевиков?».

Это был не простой вопрос. Я подумала и сказала: «Они – очень большие идеалисты. Их идеализм, скорее всего, никуда не приведёт и ничего не изменит, но это не имеет значения».

Он совсем не удивился, и произнёс тихо, обращаясь больше к себе, чем ко мне: «А достаточно ли у них ума, чтобы…». Думаю, он рассуждал, насколько они расчётливы, чтобы вовлечь и меня!

В конце разговора я задала вопрос: «Вы читали в газетах, что и Герберт Уэлс собирается поехать в Россию?». Господин Х. заметил, что Уэлс способен сам за себя решать. Я заявила, что имею такое же право, на что он сразу отреагировал словами: «Значит, вы по-прежнему хотите ехать?».

Я объяснила, что готова ко всему. Он казался озадаченным, но заверил меня, что постарается сделать всё от него зависящее, чтобы у меня с паспортом не было проблем. Я должна буду увидеться с ним снова через неделю.

Я вернулась домой, и у меня ещё оставалось время, чтобы поужинать с Каменевым в ресторане “Canuto’s”. После ужина, в этот восхитительный и тёплый вечер, мы взяли такси и решили прокатиться в Hampstead Heath. Доехав до парка, мы оставили машину на дороге, а сами пошли прогуляться по утоптанным тропинкам, подальше от людей и световой иллюминации.

На берегу я расстелила свою белую меховую накидку, и мы просидели здесь более часа. Это было так замечательно! Высокие стволы сосен чётко вырисовывались на фоне пылающего заката, а где-то вдали сверкал огнями Лондон. Уединённость, отдалённость от всего и загадочная ночная тишина… Я рассказала Каменеву о разговоре, в котором один серьезный человек предостерегал меня о грозящей моей жизни опасности. Я добавила, что готова идти на риск, но меня волнует судьба детей. Каменев отреагировал забавной тирадой, но с нотками раздражения. Это настолько возмутительно, заявил он, что ему не терпится уехать немедленно, чтобы я своими глазами правду, а, вернувшись, рассказала бы всем и каждому в отдельности, как они заблуждаются относительно реально происходящих событий!

Он заявил, что не имеет значения, какую позицию займёт Правительство здесь (а он был готов к тому, что Ллойд Джордж может предпринять что-нибудь в любой момент), на меня это не сможет никак отразиться. Я прибуду в Россию только как скульптор, а не политик.

Затем, смеясь, Каменев сказал, что в России ему следует поставить меня к стенке, скрестив руки на груди (а не завязывать глаза, как делали аристократы!); и когда солдаты вскинут ружья, он бы спас меня в самый последний момент. Пусть бы я пережила весь этот ужас, зато все мои друзья остались бы с носом!

Он поведал, что Врангель потерпел поражение и полностью дискредитировал себя (... хотя только что говорил совершенно другое: крестьянство перешло на его сторону, Врангель намеревался создать новое правительство и совершить контрреволюционный переворот). Поэтому я спросила: «Так где же правда?». И Каменев ответил: «В этом мире нет правды, у каждого – своя правда».

9 сентября 1920 года. Четверг.

Сегодня у меня День рождения, самый беспорядочный за всю мою жизнь! Утром я поработала относительно спокойно. Окончательно завершена композиция «Победа». Мой помощник Смит очищал её поверхность от остатков отливки. Другой помощник, Ригамонт, под моим руководством обтёсывал кусок мрамора, из которого выйдет бюст принцессы Пэт, и мелкие осколки, как шрапнель, разлетались во все стороны. Тем временем пришёл Харт, чтобы получить мои указания относительно мраморных подставок под незавершённые бронзовые работы. В довершении ко всему, появился Фиорини.

Он был очень расстроен, поскольку отливку бюстов Красина и Каменева я поручила выполнить не ему, а Парланти. Фиорини очень хотелось сделать эту работу: один из работников его литейной мастерской симпатизировал большевикам и каждый день спрашивал, когда же привезут эти бюсты. Он сказал, что это большая честь для него, и он готов работать над ними бесплатно… Я чувствовала себя такой виноватой перед ним! Этот маленький итальянец настоящий энтузиаст своего дела. Он встретил Каменева здесь, в мастерской. Каменев пожал ему руку, и Фиорини был так польщён, словно перед ним оказался сам король. Он встал за пьедесталом и настолько тихо простоял весь сеанс, что мы забыли о его присутствии.