Шаманская Юлия - Лесной житель Страница 5

Гриша смотрел на все это с нескрываемым изумлением. Дело в том, что процедура «знакомство с родителями», ранее проходила в их доме почти каждый месяц, и ровным счетом ничего не обозначала. Причина, по которой Гриша приводил девушек домой, была всегда банальна - денег до получки не хватало. Так без денег можно тоже хорошо время провести с очередной пассией. Привести домой, напоить чаем, а тут и под шумок, девушку, пребывающую в восторге от только что оказанного ей доверия, можно и в постель уложить (образно больше, до постели не доползали), прямо под носом у «ничего не подозревающих» родителей.

Обычно знакомство проходило так:

-Привет пап, мам. Это Люда (Сюзанна, Эльвира…)

-Очень приятно.

-Мне тоже, очень приятно

-Ну, мы пойдем в мою комнату.

Вот и вся процедура, поэтому поведение родителей в этот раз сбило Григория с толку. Что, собственно, происходит?

Ответ на этот вопрос он узнал, после того, как  проводил Аню и вернулся домой. Его ждали. Мама сказала:

-Молодец, сыночек! Наконец, повзрослел, за ум взялся. Теперь у меня с сердца огромная ноша спала?

-Мам, ты о чем? - не понимал Гриша.

- Об Анечке, конечно. Не думали мы, что ты так разумно поступишь и выберешь себе девушку «для жизни».

-Это правильный выбор, - вклинился в разговор  папа, - пусть она и неказиста (прости, не такая яркая, как другие), но зато и вертихвостить не будет.

-Семью ценить будет, и не только требовать, но и давать, продолжала мама.

-Детей воспитывать, а не по дискотекам шастать, - вторил папа.

Вот оно что! Теперь понятно, что они так расстарались, подумали, что сын поумнел и решил остепениться, то есть себе маму, прислугу и производительницу потомства в одном лице заиметь, и чтобы не высовывалась. Слушал Гриша мамины наставленья о том, как хорошо удобно красивому мужу иметь некрасивую жену, и поражался, как она такое может говорить, она же женщина. И что бы она чувствовала, окажись на Анином месте.

Хоть все это и дико было слушать, но не без пользы. Во-первых, Гришины родители уже видели в любимой жену, а во-вторых, для терзаемого страхами быть осмеянным так называемым «обществом», Гриши, находился выход, как объяснить, появление рядом с «крутым мачо», у которого «все самое лучшее», такого создания, как Аня. Просто сделает вид, что нашел себе послушную жену-домохозяйку «чтобы не вякала». Правда тогда и вести нужно себя с ней соответственно, свысока, понаглее. «Как бы она не психанула и не бросила меня,- подумал Гриша, - дело тонкое».

Вот тебе и страхи. Между прочим, совершенно идиотские. И все из-за того, что девушка полновата и маленького  роста. А то, что у нее потрясающие темные шелковистые волосы, глубокие зеленые глаза, изящные руки и ступни, нежнейшая кожа. То, что Гриша влюбился в нее с первого взгляда и каждый раз, находясь в ее объятьях, умирал, а затем опять воскресал,- в расчет не берется. Он боялся осмеяния и потому не мог вполне наслаждаться любовью, потому унижал с друзьями любимую за глаза, потому периодически, отправив свою, как ее все теперь называли, «благоверную» домой, «зажигал» с моделями, которые ему самому были просто катастрофически неинтересны. Как он в то время хотел оказаться рядом с Аней, а вместо этого «форс держал». И каким же он чувствовал себя идиотом сейчас в лесу, когда именно Аня снилась ему по ночам. Ее пышная фигура виделась ему среди деревьев, мерещилась по утрам, будто склоненная над его кроватью.… Здесь не было отца Герасима и некому. Было поплакаться, не кому успокоить и отпустить грех.

Он отгонял  видения крестом и молитвой. Теперь у него другая жизнь, теперь нельзя. Но как он горько жалел о том, как  бездарно себя вел, когда было «можно».

Отсюда из леса все по другому виделось Григорию. Теперь даже поведение жены, когда он по ее мнению «ударился в религию» и ее уход виделись ему совсем в другом свете. Не заслужил он любви, не заслужил такой жены, и все «за грехи». За прошлое свое расплачивается. А ведь оно это прошлое, со всеми его сомнительными удовольствиями, не стоит и ломаного гроша. По большому счету, поступки, о которых жалел сейчас, он совершал не для удовольствия, а из-за страха.

И решил Григорий твердо, свои страхи больше не кормить. И потекла его отшельническая  жизнь с тех пор совсем по-другому.

Глава 7

В Великую субботу перед Пасхой, читая соответствующий канон, Григорий, почувствовал, что не может молиться. Он сел на свое ложе, сооруженное из ивовых прутьев, покрытых мешковиной, уронил голову на колени, и принялся наблюдать за муравьем, занятым своими муравьиными делами прямо у него под ногами. В хижине царила полутьма. Огонь в очаге был нарочно потушен еще утром, а из приоткрытой входной двери в дом врывалась полоска солнечного света. Весна в этом году случилась рано. Уже в апреле она, отложив  свои капризы до следующего года, одарила белорусский лес лаской солнца и теплого ветра, пьянящим запахом распускающихся почек и оглушительным пением птиц.

Еще в марте, Григорий, почуявший весну, прыгал, как молодой козленок. Сделал генеральную уборку «дачки», устроил огородик и засадил его семенами, специально, по совету старца, принесенными из скита. Молодой отшельник истово молился, а в свободное время ходил к озеру (по воду или просто прогуляться). Григорий во весь голос пел песни, кричал «э-ге-ге-ге-гей», возвращающимся перелетным птицам, аккуратными ключами, наполнившим посветлевшее небо. К весне Григорий стал своим в этом лесу, его составляющей частью, привычным элементом, на который перестали обращать внимание местные лесные жители. Григорий был как-то просто, бездумно счастлив. Но сегодня, накануне самого значительного праздника, который именуется торжеством из торжеств, послушник вдруг повесил голову. А причина тому была самая банальная, - Гришу мучил голод. К Пасхе все, принесенные из скита припасы кончились, а посаженные на огородике овощи большей частью еще и не взошли, для ягод и грибов время еще не настало. Гришино положение казалось безвыходным. Напрасно он пытался утешить себя воспоминаниями о святых, которые по 40 дней не ели ни крошки, а только молились, факт заключался в том, что на 3-й день питания водой и молитвой, он понял, что последней уже сыт и даже пресыщен. Григорий не мог молиться.

Голод сделал его сначала неуклюжим и раздражительным, а затем вялым и апатичным. Хотелось лечь в свою импровизированную кровать и уснуть до Второго пришествия, не о чем не думая и не тревожась. За пределами дома, на солнце, в глазах еще больше потемнело, закружилась голова. Когда Григорий  сел на землю,  небо перевернулось, где-то над головой затряслись травинки. В следующую секунду он прикрыл глаза и провалился в какую-то сладостную тьму, где чувства перестали существовать, лишь звенящая тишина и угасающие одна за другой мысли.

Глава 8

Он стоял прямо над головою Григория, загораживая собою небо. Неряшливые кустистые брови, из-под которых лучились младенчески чистые голубые глаза, черные с проседью кудряшки, выглядывающие из-под черного монашеского куколя. Кажется, он только что брызгал в лицо Григорию холодной водой, потому что на щеках и глазах у отшельника появилась освежающая влага. Григорий никогда раньше не видел этого человека и лежа размышлял о том, кто это и откуда мог взяться, но спросить не было сил.

Капли на ресницах Григория красиво преломляли свет и незнакомец, казалось, был окружен ореолом дрожащего многоцветного радужного марева. Заметив, что послушник пришел в себя, человек в монашеском куколе подхватил его под плечи и подтащил к внешней стене сруба, где, скомкав холстину, покрывающую поленницу, устроил «кресло», и усадил в него отшельника. Григорий не в силах пошевелится, только молча наблюдал за тем, как его укладывают и передвигают, будто тряпичную куклу.

Человек в куколе, хоть и обладал недюжей силой,  казался послушнику ненастоящим. Его образ мутнел, двоился и прыгал у Григория перед глазами, но сопровождающая образ цветастая радуга, почему-то приносила ощущение покоя.

Григорий решил, что умирает, а этот монах есть ангел Божий, или один из Преподобных. Единственное, что смущало в таком раскладе, зачем Ангел, пришедший возвестить смерть, так суетится, приводя отшельника в чувство. После того, как больной был устроен со всеми удобствами на солнышке, незнакомец протянул ему неожиданный дар - большой спелый персик. Взяв плод в слабые руки, Григорий пару секунд любовался этим чудом, понюхал и несмело откусил, вкус у персика был и вправду неземной. Григорий ел жадно, захлебываясь свежим соком, наслаждаясь пьянящим ароматом райского плода. Он остановился только тогда, когда  в руках осталась лишь колючая косточка. Отшельник вспомнил, что человека, накормившего его, следует поблагодарить, но незнакомца в куколе поблизости не оказалось. Он исчез.

Григорий молился молча, не поднимаясь со своего места, через час он запел слабым неверным голосом, по щекам текли слезы. Он пел «Христос воскресе из мертвых…».