Белорусская литература - Плот у топи Страница 5

Такие мысли занимали его всегда одну и ту же часть пути, поэтому, выезжая к перекрестку, где машины носились во все стороны и громко сигналили, он уже вспоминал свою любимую жену Веру, которая до сих пор сладко спит в кровати, как и его маленькая дочь Катя. Он любил их больше всего на свете, как делает это лишь человек искренний и полностью отдающийся чувству. И если их у него отнять, то сама жизнь потеряет для него всякий смысл, потому что жизнь эта была уже нерасторжимо связана с двумя самыми близкими людьми.

Так подъезжал Макар к работе, и мысли заглушали неистовый шум снующих машин и автобусов, скрежет трамвайных колес и дребезжащего, трясущего все над собой метро. Лишь подходя к самой двери, он будто просыпался и сознавал, что еще одно утро побеждено, и если бы он был военным летчиком, то дорисовал бы себе еще одну звездочку.

– Доброе утро, Макар Алексеевич! – приветствовали все встречавшиеся на пути работники, пока Макар шел к своему кабинету.

– Доброе! – каждый раз отзывался он и пытался выдавить из себя приветливую улыбку, чтобы его впоследствии не обсуждали на курилках, обеденных перерывах и общих мероприятиях. Хотя он недолюбливал свою работу и плевал на мнение сотрудников, все-таки быть предметом всеобщих обсуждений не хотел. Несколько раз приходилось ему слышать сплетни о тех, кто угрюм и не здоровается, и это не могло ему нравиться. «А если человек слишком тихо отвечает, тогда что? Даже не так: да если человек нем и ответить ничего не может, ты им все равно ничего не докажешь!» – думал Макар, открывая дверь своего кабинета.

И теперь он был один, лишь время от времени секретари подносили новые стопки бумаг, скрепленные скрепками, какие-то дела в картонных обложках с пометкой «важно», характеристики, бланки, справки. И он должен был все рассматривать и изучать, а иногда просто расписываться. На столе его стоял маятник, песочные часы и еще один будильник. Все дивились этому: зачем, мол, столько приспособлений вам, раз часы на руке носите? А Макар смущенно и почти обиженно отвечал, что любит следить за временем, любит, чтобы все точно было. Он знал, что люди такому ответу будут рады и еще более уверятся в том, что работник ответственный, исполнительный и все сделает ладно и в срок.

Сами же они ехидно посмеивались за спиной и обсуждали Макара: что у него не то с головой что-то не так, не то дома не ладится. А он и не знал об этом, не то еще больше невзлюбил бы работу и окончательно бросил выгодное место. Ведь Макар трудился не ради себя – нет, он трудился ради жены и дочери, чтобы все они вместе жили спокойно и самодостаточно. Поэтому Вера сидела дома с Катей, а Макар зарабатывал, превозмогая ненависть к своему положению мыслями о безумной свободе природы и своей любви к семье.

Он подошел ко второму маленькому столику, на который обычно складывал уже готовые дела и материал. На нем лежали недавно подаренные открытки, поздравлявшие его с тридцатипятилетием и десятым годом службы на заводе. Одного взгляда на них хватило, чтобы злость окончательно пробрала его. Теперь он не знал, куда девать свои глаза и уже почти решил отнести открытки в туалет или просто изорвать их в клочья, потому что те то и дело отвлекали от работы. Макар не заметил, как судорожно сжимал в руке карандаш, пока тот не сломался и заостренные огрызки не вонзились в ладонь. С нервным выкриком швырнув их в окно, он встал и принялся ходить из угла в угол, посматривая на издевательские открытки. В кабинете столбами поднялась пыль – он стал выворачивать бумаги из картонных коробок, складывать их на столы, а потом истерически разбрасывать по всему помещению. Что-то давно сидевшее внутри и кусавшее, как змея, вдруг вскипело и поднялось к самому горлу. Не зная, как справиться с таким порывом ненависти, он решил, что, разворотив кабинет, уж точно выпустит пар. Но ожидаемого результата не добился. Казалось, он лишь еще больше распалился, и в голову теперь не приходило, что делать с самим собой. Он попытался снова подумать о любимой Вере – ее светлых локонах, миндалевидных глазах, которые всегда успокаивали, и той секретной родинке, которую знал только он. Но и это не помогло, как не помогли и воспоминания о первых встречах, разговорах под осенними тусклыми фонарями и их первой совместной ночи…

Макар закинул ноги на стол и закурил прямо в кабинете. Курение в помещениях было строго запрещено, и он это знал, но надеялся, что успокоится. Тут он вдруг вспомнил о маленькой Катеньке, которая уже совсем скоро пойдет в школу. «А ведь у нее такие же глаза, как и у Верочки!» – убрав ноги со стола и сделав затяжку, подумал Макар. Он уставился на бурый шкаф, стоявший перед столом, и пытался представить ее лицо. Это запросто получалось, и тело его постепенно становилось мягче, нервы успокаивались, а руки уже спокойно лежали на коленях, словно не было разбросанных сигарет, всклоченных и скомканных бумаг, подранных коробок и открыток…

Все же неуемная тоска сидела внутри Макара и скребла изнутри, а сама атмосфера работы и ее обиход способствовали его нервным срывам. «Но ничего: все живут, и мы выживем. Нужно только чуть-чуть отдохнуть», – подумал Макар и решил, что сегодня уйдет с работы.

Закрыв кабинет и оставив записку секретарю, что уходит на обед, Макар отправился в кафе, где заказал сто грамм водки, чай и бутерброд. Он присел за столик у окна и начал всматриваться в силуэты проходивших людей, размытые очертания машин и громадный дом, который не мог окинуть взглядом. Осушив рюмку, Макар задумался и даже забыл запить водку чаем – и снова ему стало беспокойно. Терзающие мысли окутали изнутри голову и не давали ничему доброму войти в нее. Люди, сидевшие поодаль, но все же и с ним, улыбались и разговаривали, курили и прихлебывали пиво. Девушки поправляли платья и юбки, а мужчины посматривали на их ноги и чуть выше, забывая о том, что хотели сказать. Они приходили и уходили, оставались на минут десять и подольше, а Макар все сидел и думал о своей жизни и о том, как он хотел бы все изменить. В какой-то момент ему даже почудилось, что он вовсе и не любит свою семью, а только страдает из-за работы. У него же есть возможность уехать далеко к брату или вернуться к матери, где его точно примут и даже не станут спрашивать, что случилось. И как представил Макар, что действительно ходит по лесу и дышит свежим воздухом, бегает по полю и плещется в речке, так тепло стало у него на душе… Или это водка уже растеклась по его телу – и он чуть захмелел и расслабился. Но тут вдруг он будто сам себя за волосы достал из той речки, с размаху шлепнул по лицу и сказал: «Да кому ты врешь! Что ты выдумываешь! Сам же знаешь, что нет ничего дороже Веры с Катей!»

И все же нужно было что-то поменять. Может, сказать жене, что ей придется пойти на работу? Взять отпуск? А может, всей семьей действительно уехать к матери или брату? Макар подпер голову руками и размышлял, пока не увидел точно такого же, как и он, одиноко сидящего за соседним столиком молодого мужчину. У того на столике лежала записная книжка и шляпа. Он покуривал и, видимо, кого-то ожидал. Но время шло, Макар уже успел допить чай и съесть бутерброд, а тот самый нужный человек так и не появлялся. Мужчина совсем не унывал и, казалось, даже не волновался. Он только покуривал и время от времени делал записи в своей книжке. Макар отчего-то не мог поверить, что ему одному плохо, и стал думать о том, что и этот человек в шляпе, наверное, страдает. А если это так, они ведь могут помочь друг другу. Ну, или хотя бы посоветоваться…

Макар не знал, как подойти, а самое главное – как начать разговор. Он взял подмышку зонтик и сумку, оставил на столе нужную сумму и неловко подошел к другому столику. Макар ужасно волновался, поэтому голос выдавал его, как и лицо, которое говорило, скорее, о том, что он сходит с ума, а не пытается познакомиться. Мужчина, наоборот, так же спокойно сидел, рассматривая Макара.

– Вы вот здесь сидите… Один сидите, – начал Макар. – Я подумал, может быть, мы с вами вместе посидим?

– Вы денег хотите одолжить? – прямо спросил мужчина.

– Нет, нет, что вы! – улыбнулся Макар. – Просто мне так одиноко. Я даже не знаю, что делать с этим. И мне почему-то показалось, что с вами происходит то же самое! Вы не поверите, но…

– Присаживайтесь, – прервал его мужчина, и Макар присел.

– Спасибо. Я хотел сказать, что вы сидите – и, кажется, с вами происходит то же самое. Но вот ваш блокнот… – Макар кивнул на записную книжку. – Что вы туда пишете?

– К сожалению, я пишу туда то, что никогда никому нигде ни под каким предлогом нельзя рассказывать, – подумав, сказал мужчина. – Я пишу туда ужасные вещи, потому что таким делиться нельзя.

– И что же вы туда пишете? – с интересом спросил Макар.

– Я ведь сказал: этим нельзя делиться.

– И что же там? Вы об убийствах пишете? – в этот момент Макар и себе показался ребенком.

– Хуже, – ответил мужчина и затушил сигарету. – Но я действительно советую вам записывать все, что с вами происходит, в блокнот или дневник. Так лучше для всех. И если вам на самом деле плохо, то, надеюсь, это вам поможет… Как и мне… – мужчина встал, накинул пальто и, на прощание кивнув Макару, ушел.