Станислав Меньшиков - Пражский Ватикан Страница 5

За столом я сидел рядом с Гэпбрейтом, которого видел впервые. Он меня засыпал вопросами о советской экономике. Я пригласил его в Институте, где мы обсуждали и наше планирование, и экономику США.

Осенью 1967 года Президиум Академии наук направил меня прочитать лекцию на Всемирную выставку в Оттаве (ЭКСПО-67). Это было элитное выступление в ряду видных фигур из разных стран. Узнав об этом, Гэлбрейт пригласил меня после лекции побывать гостем в его доме. Это трехэтажное деревянное строение в десяти минутах ходьбы от Гарвардского университета казалось мне тогда верхом удобства и уюта. Мне выделили овальную гостевую спальню на втором этаже, отделанную голубым сукном, в окно которой просились могучие деревья небольшого сада.

Когда мы после ужина уселись в большой уставленной диванами и креслами гостиной, я начал с того, что не могу пользоваться его гостеприимством, не познакомив со своей критикой серии его недавних лекций о конвергенции. После чего перевел ему с листа свою критическую статью в журнале "За рубежом".Внимательно выслушав, Гэлбрейт отреагировал так:

Вам стыдиться нечего. Вы критикуете, как ученый. Ваши аргументы можно обсуждать, с некоторыми мыслями я встречаюсь впервые. Некоторые факты я просто не знал. Но с Вами можно вести полемику на уровне науки. А вот я Вам дам почитать, что обо мне пишут некоторые мои здешние коллеги профессора. Почитайте это, и Вы увидите, на какие пакости они способны.

Прочитанное меня крайне изумило. Такими грязными помоями у нас поливали разве только "безродных космополитов" в сталинское время. Моя критика Гэлбрейта по сравнению с этим поносом была верхом объективности и вежливости. После этого эпизода наши отношения с Кеннетом стали товарищескими с очевидной поправкой на разницу в возрасте и известности. В то время ему было 59 лет, у него за плечами были долгие годы научного творчества и государственной службы, а также с десяток всемирно известных книг. Я же в свои 40 лет был мало известен у нас и за рубежом и кроме двух изданных только на родине книг ничем не мог похвастаться. Тем не менее он уже тогда относился ко мне, как равному.

Через некоторое время вышла книга Гэлбрейта "Новое индустриальное общество", и мы с директором ИМЭМО Н.Н. Иноземцевым решили, что ее надо перевести и издать у нас. Николай предложил мне заручиться согласием А.Н. Яковлева, который тогда был первым заместителем Отдела пропаганды ЦК КПСС и которого я лично знал. Во время очередной посиделки на бывшей даче Горького я рассказал Яковлеву о нашем замысле. Наши ученые и молодежь должны иметь возможность читать ведущих западных экономистов в оригинале и у себя дома, а не только в спецфондах или в пересказе наших "специалистов по критике буржуазных теорий". Если при Сталине не боялись печатать Кейнса, то нам тем более бояться нечего. Яковлев согласился с моими доводами и велел действовать.

Я позвонил в "Прогресс" Флоре Абрамовне Хабинской, которая заведовала редакцией по экономике, и передал указание Яковлева вместе с предложением издать книгу под совместной редакцией Иноземцева, моей и Абрама Герасимовича Милейковского. Работа пошла быстро, книгу перевели и подготовили к печати.

Но вдруг мне звонит Хабинская и сообщает, что некий инструктор из ЦК запретил печатать книгу и велел привлечь Флору к партийной ответственности. Возмущенный, я позвонил Яковлеву и устроил нечто близкое к истерике. Тот попросил меня успокоиться и обещал дать соответствующую команду. Буквально через день Хабинская сообщила, что тот же инструктор снял запрет. Книгу вскоре издали, она пользовалась большой популярностью, особенно у студентов. Впрочем, это не помешало потаскать Хабинскую по партийным инстанциям. Видимо, требовался предлог для снятия ее с работы.

Издание книги Гэлбрейта еще больше сблизило нас. Мы не раз после этого встречались, особенно в годы моей работы в Нью-Йорке. И вот я снова на хорошо знакомой ферме в Вермонте. Это большой, преимущественно лесистый участок земли в несколько десятков гектаров, купленный Кеннетом вскоре после второй мировой войны, когда земля в этом районе была очень дешева. Когда-то здесь, действительно, жила и работала фермерская семья, и до сих пор сохранился ее просторный побеленный двухэтажный дом посреди большого поля. Недалеко от главного дома Кеннет построил себе небольшое помещение с кабинетом для занятий, где мы и работали. Метрах в ста пятидесяти от по другую сторону от главного дома находился окруженный лесом пруд, где я купался утром и в перерывах между работой. Запруду поддерживали бобры, по ночам работавшие над сохранением нужного уровня воды. После восьми дней работы я прилично загорел и посвежел от свежайшего воздуха, чистейшей воды и яркого солнца, Мне стукнуло в тот год шестьдесят, я был полон сил и творческих порывов, а мой соавтор, в его 79 лет также проявлял завидную для его возраста энергию. За неделю мы сочинили книгу "Капитализм, социализм, сосуществование"

Получилась она не маленькая - целых 200 страниц и 15 глав. Говорили мы о состоянии наших обществ и о том, что их ожидает. В центре оказалась горбачевская перестройка и куда она ведет. Собственно, тогда было только самое ее начало, прокапиталистическая направленность еще не определилась. Мы дискутировали в августе 1987 года, когда т.н. "ускорение" уже проваливалось, антиалкогольная кампания была в разгаре, а заря "гласности" еще только занималась. А появилась книга в продаже в Америке в мае, а у нас в сентябре 1988 года, когда до падения берлинской стены оставался только год. Время бежало быстро, и нам успевать за ним было крайне трудно. Тем более интересно вспомнить, что я тогда говорил о будущем социализма.

Я предложил на обсуждение три сценария развития событий в СССР - (1) бюрократический саботаж реформ и отступление к старой командной системе; (2) движение к необузданному рынку; и (3) смешанную экономику, в которой стихия рынка ограничена разумным регулированием государства.

Перечитывая книгу заново, я вижу, что не питал никаких иллюзий относительно опасности авантюрного направления рыночных реформ. Я совершенно четко говорил, что неограниченная либерализация цен приведет к неудержимой инфляции, прежде всего из-за отсутствия конкуренции между предприятиями. За этим следовала бы резкая социальная дифференциация, т.е. переход к капитализму. Я, конечно, не мог предвидеть пиратскую раздачу государственной собственности и ошибочно надеялся, что государство найдет в себе силу противостоять полному перерождению. В 1987-1988 годах для этого еще были возможности.

Гэлбрейт же не верил в сдерживающую роль государства. В его модели нового индустриального общества крупные корпорации, освобожденные от диктата крупных акционеров и руководимые менеджеристской техноструктурой, являются главными двигателями технического прогресса. Он никак не мог себе представить, что экономика нашей страны будет отброшена к олигархической структуре, характерной для США конца 19-го и начала 20-го столетия.

Не буду вдаваться в наши споры по другим вопросам - о сравнительных достоинствах рыночной конкуренции и оптимального планирования (в духе модели Канторовича), о геополитических конфликтах двух сверхдержав. В чем мы были согласны - даже если конвергенция двух систем и не состоится, надо уходить от безысходности холодной войны.

После выхода книги в Америке мы с Ларисой участвовали вместе с Гэлбрейтом в рекламном турне, организованном издательством "Хоутон Мифлин". Объездили почти всю Америку, побывали в Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго, Миннеаполисе, Сан-Франциско и Вашингтоне. Много раз выступали по телевидению и радио, в университетских центрах и бизнес клуба. Нас возили по Нью-Йорку на чудовищно длинном лимузине, селили в самых шикарных гостиницах, потчевали обедами с местными знаменитостями. Встречали нас хорошо, не было ни малейших признаков враждебности. Это, конечно, больше относилось к имиджу Горбачева, как коммуниста нового склада, больше подходящего Америке, чем его предшественники. Но нас не могла не расстраивать вопиющая ограниченность знаний и представлений тамошней элиты о нашей стране. Буквально в каждой аудитории, например, повторялся один и тот же вопрос: "Когда, наконец, вы сможете свободно выбирать между подливками к салату". Вкушать салат за обедом американцы считают признаком состоятельности. А набор подливок у них стандартный - четыре, от силы пять-шесть. Пришлось отвечать, что у нас зеленый салат (именно о нем шла речь) не очень любят, а подливок и блюд у нас много больше, чем в Богом благословенных США. Слушатели не никак не могли поверить, что по части соусов мы их давно обогнали.

Ответный визит четы Гэлбрейт в Москву был обставлен куда скромнее, но по-своему совсем неплохо. Наш бедный "Прогресс" не мог, конечно, потянуть ни шикарных лимузинов, ни изобильных ресторанов. Мы с большим трудом устроили гостям желанный Кеннетом номер в "Национале" с видом на Кремль (по звонку из ЦК команду давал зам. начальника "Интуриста" в ранге генерала КГБ). Сводили мы гостей за свой счет в единственный тогда в столице частный ресторан на Кропоткинской, где Кеннет поговорил о бизнесе с хозяином. Отужинали они и у нас в нашей скромной квартире, куда мы их умышленно повезли на метро. Великий Гэлбрейт, не спускавшийся под землю лет двадцать, пережил легкий стресс.