Вадим Инфантьев - После десятого класса Страница 54

И вот, кажется, последнее совещание по главному вопросу — боевому использованию ополчения в войне с Турцией. На это совещание по настоянию Милютина был приглашен генерал Столетов.

Полненький, с круглым, добродушным лицом, с гладко причесанными седеющими волосами, Николай Григорьевич сидел, как бедный родственник на богатых именинах, держа на коленях кожаную папку, И хотя Милютин загодя посвятил его в то, как идут прения при дворце, ярость и личная неприязнь участников совещания друг к другу поразили генерала. Он никак не предполагал, что подобное может происходить в самых верхах, где, казалось, спокойно царит сама государственная мудрость. По крайней мере, так воспитывали граждан империи с детства и так изображали принятие решений государем в газетах...

Становилось ясным, что большинство и сам государь думают использовать болгар только для конвойной и гарнизонной службы на освобожденной от турок территории, Николай Григорьевич чувствовал, как рушатся планы генерального штаба и его личные. А они сводились к следующему.

После того как на правом берегу Дуная будет захвачен плацдарм, в бой двинутся ударные силы армии и пробьют бреши в турецкой обороне. В эти бреши устремятся полные отваги части болгарского ополчения для самостоятельных действий в тылу турок. Опасаясь всенародного восстания, турецкое командование будет вынуждено часть своих сил повернуть против ополченцев. И тогда главные силы русской армии перейдут в генеральное наступление, разрывая вражескую армию на куски и устремляясь на Константинополь...

На самом деле все будет не так. И генерал Столетов будет заниматься конвоированием пленных, охраной дорог, мостов и селений от башибузуков! Может, пока не поздно, отказаться? Но военный министр, Обручев, офицеры генерального штаба и друзья говорили, что, каким бы по численности ни было болгарское ополчение, оно будет основой болгарской армии и Столетов обязан использовать все возможности, чтоб в кратчайшие сроки обучить добровольцев военному делу. Что же касается боевого использования, то война будет не такой простой, как предполагают при дворе, время покажет, а на войне как на войне...

В кабинете императора сталкивались, переплетались и гремели голоса спорящих. Столетов подумал: почему же сегодня молчат военный министр и великий князь Константин? У Милютина как-то странно поблескивают глаза, словно у охотника в засаде. Он что-то выжидает. Такое поведение министра удивило самого государя, и он спросил его.

Над шевелюрами и лысинами поднялся раздражающе торчащий хохолок Милютина.

— Ваше величество, господа, доводы, приведенные здесь, довольно резонны, и возразить им трудно. Хотя в узковоенном отношении подобное использование болгар менее выгодно. Но я прошу при окончательном решении данного вопроса оценить его с политической стороны, а именно о нашем престиже в Западной Европе.— Милютин помолчал, нервно перебирая пальцами,— Ныне корреспонденты, дипломаты, государственные лица Запада утверждают, что император России не собирается освобождать болгар, а хочет превратить Болгарию в свою провинцию — и поэтому император Александр не желает иметь в боевых порядках своих войск болгарских добровольцев. Это во-первых. А во-вторых, действуя в составе наших передовых частей, болгарские ополченцы будут заняты только военным делом. Мы же сейчас определяем им конвойные и гарнизонные функции. Вся общественность России и Европы знает о зверствах янычар в Болгарии и — как результат — ненависть болгар к своим поработителям. И в данной ситуации мы возлагаем на болгарское ополчение только конвоирование пленных и охрану порядка в местах, занятых нашей армией... Точнее, прошу обратить на это внимание, в местах, которые освободила от неприятеля наша армия и ушла дальше!—Милютин повысил голос: — В местностях, городах и селениях, в которых уничтожена турецкая власть, а новая еще не установлена! В местностях, где состоятельные болгары потому и занимали высокое положение, что ладили с турками, угодничали перед ними! Ваше величество, господа, ведь вполне возможно, что при данной ситуации гарнизоны из болгарских волонтеров, став на время хозяевами положения да еще возбуждаемые революционно настроенными слоями интеллигенции и даже духовенства, возьмут и примутся избивать своих чорбаджиев, старост, чиновников и купцов. А мы в этом случае будем вынуждены повернуть часть своих сил, ослабляя армию, себе же в тыл на подавление возмущения болгар! — Милютин развел руками: — Признайтесь, господа, что большего козыря в руки наших недругов просто дать невозможно. Какой шум поднимется в прессе! Кто только не ополчится против нас! Как к этому отнесутся наши офицеры и солдаты? Как к этому отнесутся все слои нашего общества, не говоря уже о болгарах, столетиями ожидавших помощи России?

Кажется, впервые за все совещания по этому вопросу воцарилось молчание. Кто-то хрипло дышал, кто-то кашлял.

Потом заговорил великий князь Константин. Он сказал, что ситуации, упомянутые военным министром, просто неизбежны. Отсюда возможен поворот общественных сил Запада против России, так что нужно из двух зол выбирать меньшее, а именно то, что предлагает генерал Милютин: организованную силу болгар направить только против турок. И было решено использовать болгарское ополчение в составе передовых частей Дунайской действующей армии.

Милютин, вытирая со лба пот, поймал на себе восторженный взгляд Столетова и фыркнул, подумав: «Уставился на меня, как гимназистка на оперного тенора, а еще генерал!»

После совещания к Милютину подошел Горчаков:

— Ну, Дмитрий Алексеевич, сегодня вы превзошли самого себя. Не сомневаюсь, что сие выступление вы подготовили загодя, удивляюсь вашей выдержке и выбору момента, когда нанести удар оппонентам.

— Премного благодарен, Александр Михайлович, но иного пути у меня не было. Речь шла о судьбе целого народа и о жизни десятков тысяч солдат и офицеров.— Милютин оглянулся по сторонам: — Кстати, не видели, куда пропал Столетов?

— IIo-моему, он уединился с великим князем Николаем Николаевичем.

Побродив по залам, Милютин покинул дворец и, уже садясь в карету, увидел вышедшего из дверей Столетова. Он улыбался и походил на коммерсанта, обтяпавшего на бирже выгодное дельце, даже руки потирал от удовольствия. Заметив Милютина, он чуть не бегом направился к нему и, нарочито по-солдатски вытянувшись, сказал:

— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, я нарушил субординацию и, минуя вас, дал на подпись главнокомандующему проект приказа о подборе офицерского и унтер-офицерского кадра ополчения.

Милютин пригласил генерала в карету. Тот, сев рядом, продолжал:

— Вчера ночью я составил проект приказа, утром до совещания успел посоветоваться с генералом Обручевым. Он одобрил, но усомнился, что в такой редакции его подпишут, посоветовал показать вам и, ежели великий князь будет в приподнято-бравурном настроении, а в нем он пока пребывает, торжествуя свое назначение главнокомандующим Дунайской армией, попытаться дать ему на подпись. До совещания вы, Дмитрий Алексеевич, были заняты с государем, а после со светлейшим князем, а я попал на глаза главнокомандующему. Он стал мне говорить, что времени мало и надо тотчас заняться формированием ополчения, начав с подбора штаба и офицеров. Я ему ответил, что проект приказа у меня с собой, но еще не согласован с военным министром, и попросил назначить мне время для приема. Великий князь хлопнул меня по плечу и сказал: «Зачем нам китайские церемонии? Давай приказ». Бегло просмотрел его, потребовал перо, чернила и тут же подписал* Чудо, и только!

— Никакого нарушения субординации не вижу,— произнес Милютин, листая приказ.— Действующая армия, в которой отныне находитесь и вы, подчиняется только государю. Мое дело — обеспечение.— Читая приказ, Милютин одобрительно кивал и улыбался: — Та-ак. «Преимущества давать офицерам и унтер-офицерам, прошедшим сербо-турецкую войну». Правильно. «Особое внимание обратить на уменье офицеров чутко относиться к нуждам нижних чипов». Тоже неплохо. Ха! А это совсем отлично: «В случае ежели указанный офицер не будет обладать требуемыми качествами, то таковой возвращается в свою часть, при этом суточные и прогонные в оба конца удерживаются из жалованья начальника, его пославшего». Это ход. Шпоры! — Возвращая бумагу Столетову, военный министр рассмеялся:

— Вы не только умны, Николай Григорьевич, но и хитры. Да, получив сей документ из моих рук, великий князь ни за что бы его не подписал. Пришлось бы бороться за каждую фразу, доходя вплоть до государя.

— Великий князь не простит вам того, что вы возражали против назначения его главнокомандующим,— вздохнул Столетов.

— Мне многие многого не простят и в любой момент готовы съесть вместе с эполетами, пуговицами, орденами и шпорами,—усмехнулся Милютин.—Ну-с, Николай Григорьевич, теперь вся ответственность за подбор офицерского кадра ложится на вас. Мы поможем подобрать вам стоящих командиров. Отныне я ополчением заниматься не буду, ибо неотложных дел уйма... Хотя...— Милютин хитро посмотрел на Столетова и понизил голос:— Поскольку ополчение имеет не только боевую задачу, но и учебную — готовить офицерский и унтер-офицерский кадр будущей болгарской армии, я попытаюсь провести приказ о начислении жалованья офицерам и унтерам по штату военно-учебных заведений. Это сразу поднимет престиж ополчения. Но это, особенно сейчас, при финансовой нужде, очень трудно. Да и вообще правительству легче и дешевле наградить тысячу человек орденами и медалями, чем этой же тысяче прибавить месячное жалованье на четвертак или полтинник. Но добьюсь. Что еще?