Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута Страница 55

- А что получит отряд победителей? - взалкал Реннир.

- Как насчет барана и двух мехов вина? - ответ ярла не замедлил ждать и был встречен одобрительными воплями.

- Добрые воины, - Бейнир смотрел, как дружинники ставят щиты и размечают полосу для метателей. - С Этлавагром у нас, увы, вышло некоторое охлаждение, и такие новые друзья Килею были бы весьма кстати.

- Начали! - Горм махнул рукой.

Первый бросок Слоди ушел на полпяди в сторону от края щита. Топор Сигура вонзился в дерево чуть повыше середины его цели. Следующая попытка кривоногого Безногого была много удачнее - дерево затрещало. Сигур взял по топору в каждую руку. Замах правой - и второй топор Сигура воткнулся в щит под первым, развалив дерево надвое. Половинки щита еще не упали на камни, а Сигур уже метнул третий топор левой рукой, да так, что тот четырехугольным обухом ударил по обуху второго топора Слоди, вогнав его глубже и расколов щит. Раздался нестройный рев похвалы.

- Показушник, - пробурчал Слоди. - Два-один.

- Это потому, - попробовал объяснить Реннир, - что водохлебы, они от зависти были злобнее пивохлебов.

- Мы, едоки баранов и питухи вина, завидовали свиногузноотстойным псицеложным пивохлебам, в ухи вздрюченным мохнострахопоносным косопердолящим конем? - высказался Родульф, добавив длинное ругательство.

- «Косопердолящим конем,» - пробормотал знахарь, записывая разбойничье словотворчество на полях листа.

- Не то пишешь, Щеня! Занеси - победили водохлебы по принуждению! В три без малого часа пополудни! - Горм развел руками. - Выходит, права была Беляна Премудрая?

- Годи, - сказал Кнур. - Не пронесет нас наутро с жареной воды-то, вот тогда, поди, и будет права...

Сквозь щели в ставне, Бейнир смотрел на воинов внизу, невидимый им. После некоторого раздумья, он повторил:

- Весьма кстати. И нам, и им. Им наша поддержка может оказаться даже нужнее, чем наоборот.

- Верно, от Танемарка Йормунреково гнездо меньше чем в неделе пути по морю. Он, губитель, словно бич навий - города разоряет, святыни оскверняет, вежество назло губит, ни ближних, ни дальних не щадит. Горм с Кнуром рассказывали, из моих сестер-жриц Чарушу он на время при себе оставил, потом ее на северо-западный берег Пурпурного моря продал, вождю гутанов...

- Реккареду Плачущему. При всех его странностях, Реккаред и мухи не обидит, разве что подведет ей глаза и покрасит лапки в черный цвет. А Чаруша...

- Прямо с пристани в кандалах в море бросилась, едва ее от общей цепи отковали.

- Саблежуйные тигры, - под смех слушателей, повторил Ушкуй. По выражению его лица, можно было подумать, что он пересказывал священную сагу. - Но так как производство сабель в южном Гардаре было налажено только тысячу лет спустя, саблежуйным тиграм времен Фимбулвинтера было нечего есть, и они вымерли от голода. Тогда же вымерли и скалозубые тигры, но те уже со смеха над саблежуйными. Так у пещерных белок больше не осталось естественных врагов. Что касается врагов сверхъестественных...

- Ушкуй свет Овсяникович, Птаха свет Лютовна, - перебила рассказчика вошедшая в покой почтенного вида женщина, незнакомая Хельги и Асе. - Букан Ушкуевич совсем на меня осерчал, разбушевался, спать не идет, вас требует!

Спавший у огня ручной медведь приоткрыл один глаз, повел большим черным носом, и снова погрузился в дремоту.

- Сиди, Птаха, мой черед с нянькой Букана-зверя в берлогу укладывать, - исследователь севера хлопнул себя правой рукой по левому плечу.

Напугай, клевавший овощи в его блюде, какнул на стол и вспорхнул Ушкую на плечо, вцепившись мощными когтями в короткую мятль, благоразумно укрепленную простеганной в несколько слоев турьей шкурой. Шкипер Пря́мого встал и вслед за женщиной вышел через высокую двустворчатую дверь, закрыв ее за собой. На одной створке, резной Эла конунг со злорадным выражением сбрасывал Рагнара ярла в ров со змеями, радостно разевающими зубастые пасти и высовывающими раздвоенные языки. На другой створке, резной Ивар Рагнарссон слегка чересчур огромной секирой рубил Элу конунга (лицо которого было подобающе случаю печально) на дольки. В одном углу малого пиршественного покоя горел, разгоняя вечернюю сырость, очаг под медной вытяжкой, у которого дремал, во сне портя воздух, медведь. В другом, два игреца извлекали приятные звуки из устройства, привезенного с дальнего юга и называемого «гармонио.» Один нажимал ногами на рычаги, другой раздувал меха.

- Дитятю спать укладывает? Глазам моим не верю! - сказала Адальфлейд.

- Сам рано без отца остался, может потому? - предположила Аса.

- Птаха, дитя мое, у него братья есть? - с улыбкой спросила хранительница Меркланда.

Это было ее звание, хотя строго говоря, в последнее десятилетие, Адальфлейд наложила руку не только на Меркланд, и если какая часть Энгульсея не управлялась ее лендманнами напрямую, то платила ей дань. Адальфлейд, вся в белом, высокая, подтянутая, сероглазая, выглядела чрезвычайно величественно и моложе своих лет, увы, как раз пока не начала улыбаться, показав зубы странного бурого цвета, более уместного для землеройки, чем для властительницы.

- Нет, государыня, один он у матери, - Птаха тоже просияла очаровательной и совершенно белозубой улыбкой.

Неожиданно даже для себя, Хельги выдал:

- А у тебя сестры?

- У меня только младший брат жив, Беркут.

- Тот самый, что за тобой с Ушкуем подглядел и отцу рассказал? - неодобрительно справилась Аса, откладывая небольшой сакс с золотой рукояткой, закончив очищать от пупырчатой кожуры странный, но довольно вкусный, плод, привезенный с берегов Мидхафа.

- Тоже было, но он хоть охоч поканючить и ябеда, в остальном брат вполне сносный, - Птаха обменялась понимающими взглядами с Асой. Хельги счел благоразумным по уши погрузиться в обгрызание бараньей ноги, тушенной с морковью и чесноком.

- Не слишком ты к нему добра? - Адальфлейд приподняла бровь. - Скальды поют, что он поклялся тебя с мужем преследовать, где бы ваши ноги ни ступили на землю, и потому вы живете на корабле?

- Они с Лютом что-то такое наговорили, но это было до того, как Букан родился. С тех пор, мы у отца в Наволоке уже останавливались пару раз. Сильно отец на нас серчал, есть в песне правда, но как про внука прослышал, все простил. А на корабле жить мы уже привыкли.

- Теперь из песни слова не выкинешь, к тому же, новый совсем счастливый конец бы ее подпортил, - рассудила хранительница. - Скажи, дитя, а то, что в Хольмгарде море никогда не замерзало, даже во времена сумерек богов - тоже вымысел?

- Это как раз правда, государыня, часть Студеного моря у Хольмгарда никогда не замерзала, а в последние сто лет, можно было водой круглый год дойти до Мёра. Еще грамотники говорят, везде в кругу земном в последние несколько сот лет теплеет, а у нас лето прохладнее стало.

- Не только у вас. На Энгульсее тоже лето стало холоднее и дождливее, - вступил в разговор Тридвульф-грамотник, учитель Адальстейна.

Сам Адальстейн давно спал, уронив голову на стол посреди кучи перевернутых кубков и костей различных животных и птиц, пуская слюнявые пузыри, и храпя, как тролль.

- Слушай, Адальстейн, как он убил трех ярлов? - вполголоса спросила Аса у Хельги.

- Я думаю, он на них сел, - так же вполголоса ответил ей брат. - Так что, как жених он не впечатляет?

Дочь Хёрдакнута не удостоила этот вопрос ответом. Хельги шёпотом продолжил:

- А то смотри, выйдешь за него, он будет храпеть, ты - Энгульсеем править? Только чтоб не заспал ненароком...

- Во-первых, Рифвадер конунг троллей, и тот, верно, обходительней и учтивее, чем этот двуногий мех с вином, во-вторых, у Энгульсея уже есть правительница, - прошипела Аса. - Слушай, что она говорит!

Адальфлейд продолжала разговор о погоде:

- Я даже думаю перенести столицу на юг в Глевагард. Город был заброшен после Фимбулвинтера, но каменная работа там уж очень добрая - сухая кладка, глыбы так друг к другу притерты, даже травинку между ними не просунешь. Что там - опять нянька, или Ушкуй вернулся?

- Рррра? - медведь встрепенулся.

Створки дверей распахнулись, и в покой вбежал небольшой воин, перепачканный в грязи с носков сапог до навершия шлема, так что только его глаза и зубы отличались цветом от общего мокро-глиняного покрытия. Он пал на одно колено перед столом, за которым сидели Адальфлейд, Аса, и Хельги, и лежал Адальстейн. Пара-тройка кусков грязи шмякнулась на пол. Медведь окончательно проснулся, посмотрел на вошедшего, и начал подниматься.

- Хранительница!

- Кто ты? За глиной не видно...

- Я Они Гунвальдссон с вестью!

- Рефиль, свои! - негромко сказала Адальфлейд.

Медведь засопел и снова плюхнулся на пол у очага. Воин свинского образа принялся возиться с еще одним куском грязи, на поверку оказавшимся сумой, раскрыл ее, явив сидящим за столом свернутую в трубку веленевую грамоту, и замер в растерянности, не зная, что делать дальше. Затруднение разрешил Тридвульф, встав из кресла, подойдя к воину, двумя пальцами осторожно, чтобы не изгваздать, вынув грамоту из сумы, развернув ее, и протянув Адальфлейд. Та приблизила грамоту к огню светильника, фитиль которого горел в стеклянной трубке ярким огнем, питаемым китовым жиром, и принялась читать. Лицо хранительницы Меркланда было непроницаемо.