Неизв. - Мгновения жизни Страница 6

– Нет, ты какая-то странная сегодня, – был сделан экспертный вывод. – Не такая, как всегда. Что случилось?

Об иероглифах судьбы я Александре не рассказывала – чтоб не пугать. Я мирилась с их существованием и не подавала виду – точно так же, как Джон Нэш в конце концов примирился со своими галлюцинациями, полностью отдавая себе отчёт, что они – порождение его разума, больного и гениального одновременно.

– Просто сегодня на улице я увидела девушку, которая играла на гитаре, – озвучила я «официальную» версию. – И вспомнила Яську…

Голос предательски дрогнул, и ангел-хранитель прошептал, привлекая меня к себе:

– Ну, всё, всё, всё… Ш-ш. Иди ко мне. Зря я спросила.

Дыша чуть уловимым призраком аромата «Ленора» от блузки моей «половины», я закрыла глаза. Слёзы щекотали веки изнутри, но уже как-то вяло… Сдержаться на этот раз удалось.

Увы, как ни чудесно было стоять в обнимку, в уютном коконе тепла и нежности, настала пора возвращаться к будничным вещам – таким, как недоделанный салат. Ещё пара минут – и витамины разрушатся! Надо успевать. Что поделаешь: пунктики имелись не только у меня, но и у моего ангела.

Яська… Яна. «И что мне от любви осталось ныне? Только имя…» В детстве я никогда не могла сдержать слёз, когда Д’Артаньян-Боярский пел эту песню. Сейчас они глухой болью пульсировали в глубине, не проливаясь по щекам, а нож методично стучал. Из ванной доносился шум воды: ангел полоскал свои крылышки под душем. Подарок – парфюм – ждал своего особого момента, а в древесном рисунке разделочной доски прорастали иероглифы, напоминая: белый конверт.

Конверт лежал в моей сумочке, когда я на следующий день пришла к обожжённым тополям и скамейкам. В двадцати метрах от меня слышался знакомый голос и звон струн, над головой шелестел беззаботный полдень, солнечная терпкость гречишного мёда разливалась в горле… Нет, рыдать больше не хотелось: я знала, зачем пришла, исполняя волю иероглифов.

Но как отдать конверт? Лера откажется, без сомнений: за смешливо-бесстрашным блеском её глаз вполне могла прятаться и гордость. Вот незадача… В задумчивости я прислонилась к жесткой шершавой коре толстого древесного ствола, ища под ногами подсказку. Она уже спешила ко мне на помощь, полупрозрачными усиками вплетаясь в асфальтовый рисунок. Мудрые старцы-тополя качали опалёнными безумным летом ветками, а под ними сквозь асфальт пробивалась молодая, нежно-зелёная поросль. «Молодняк», – шептала подсказка, намекая мне, чтобы я подняла взгляд на двух мальчишек лет десяти-одиннадцати, забивавших друг другу голы. За неимением других игроков, они сами были и за нападающих, и за защитников, и за вратарей. Постепенно выходя из оцепенения, я всматривалась в них. Один – рыжий и конопатый, будто солнышком поцелованный, а его приятель – ничем не примечательный пацанёнок с белобрысой чёлкой и белёсыми бровями. Не знаю, почему, но именно рыженькому я сделала знак подойти.

– Привет, малыш… Хочешь заработать сто рублей?

Конопатый парнишка с сомнением прищурил хитрый карий глаз, и я поспешила успокоить:

– Не бойся, ничего особенного делать не нужно. Видишь, вон там девушка на гитаре играет? – Я показала в сторону Леры, одновременно стараясь не попасть в её поле зрения. – Отдашь ей вот этот конверт, и всё.

– Деньги вперёд! – потребовал рыжий, проявляя весьма цепкую деловую хватку.

Я хмыкнула и положила в его ладошку пятьдесят рублей.

– Это аванс. Сделаешь дело – получишь остальное. Только не говори ей, что конверт – от меня. Просто положи его в кепку, куда ей люди денежки кладут, и сразу, безо всяких разговоров, пулей беги ко мне – за расчётом. Сможете с приятелем купить себе что-нибудь вкусненькое.

Рыжего пацана как ветром сдуло – только пятки засверкали. Прячась за необъятным двойным стволом старого дерева, я наблюдала издали, как мальчишка подбежал к Лере, кинул конверт в кепку и со всех ног припустил обратно. А бегал пострелёнок – будь здоров.

– Получи расчёт, – усмехнулась я, вручая запыхавшемуся мальчонке остаток заработанных им денег. – Всё сделал, как надо. Молодец.

Иероглифы подсказывали: делай ноги, и как можно быстрее. Добро должно оставаться не узнанным.

…Через пять минут я упала на скамейку в пустом дворе – без дыхания и с расплющенным о грудную клетку сердцем… Почти без чувств. Такого кросса я ещё не бегала – будто не сделала подарок, а, наоборот, что-то украла. Денег, что лежали в конверте, сестрёнке Леры должно было хватить на два месяца занятий в конном клубе. Какие-то высокие жёлтые цветы, высаженные у подъезда пятиэтажной «хрущёвки», укоризненно качали головками. Но в чём они могли меня упрекнуть? В том, что я выгребла все свои наличные и ополовинила общую сумму, которая лежала у нас дома на повседневные расходы? Да, я сделала это, но не потому, что воображала себя доброй феей. «Феей» была сама судьба, сама Вселенная, а я – всего лишь орудием, умеющим читать её письмена.

«Домой», – шепнули иероглифы, ласково подбираясь к моим ногам. Сердце вроде немного успокоилось, но в висках ещё постукивало. В боку что-то натужно пульсировало, готовое вот-вот разорваться.

– Саш… Ну, не сердись. У них просто нет в семейном бюджете лишних денег. Им едва на жизнь хватает, что уж говорить об исполнении детской мечты…

Ночь звёздным покрывалом окутывала и прятала от всех нашу наготу, наши сплетённые на простыне ноги. Но она могла не слишком стараться: крылья моего ангела защищали ещё надёжнее. Однако молчание Александры слишком затянулось, и во мне лёгким тошнотворным спазмом всколыхнулась паника. Потёршись носом о её коротко выстриженный висок, я шепнула последний, бронебойный аргумент:

– Ну, пусть это будет как бы от Яськи подарок. Не сердись…

За этот аргумент я заплатила солёным комом в горле, зато кокон молчания, в который закуталась Александра, был пробит.

– Да я не сержусь, – вздохнула она. – Вернее, не на тебя, не на эту девушку и уж подавно – не на её сестрёнку. Просто… Сколько ещё таких детишек? И всем не поможешь. На всех добрых фей не напасёшься.

Тёплый сумрак летней ночи поплыл вокруг меня: напряжение отпускало. Все мои переживания и страхи, связанные с объяснениями по поводу неизбежного вопроса «куда я ухнула столько денег?» были вот так просто и спокойно отметены мягким крылом моего ангела-хранителя. Можно было уткнуться в его плечо и дышать родным запахом…

– Эй… Ты там плачешь опять? – Пальцы Александры подняли моё лицо за подбородок.

Вместо ответа я потянулась к ней губами, напрашиваясь на поцелуй. Мурашки волнения паутинно-лёгкими прохладными шажками протанцевали по коже, сердце трепыхнулось, будто застигнутое врасплох… Как в первый раз. И, как впервые, разлетелось на миллион разноцветных искр, когда губ коснулась белокрылая ласка ангела.

Сиреневатая полутьма натянула перед взглядом густую вуаль, но если всмотреться в кожу на руке, можно было увидеть, как в её мельчайших морщинках растекается новый узор иероглифов… Письмена, которые мне ещё только предстояло прочесть.

Навсегда

Суббота. Сохранив рабочий файл и отправив последнее почтовое сообщение, я выключаю компьютер и бегу одеваться: мой ангел уже ждёт в прихожей. Там же стоит пакет с едой.

В поисках уединения нам вздумалось нырнуть под пушистую полу снежной шубы – в звёздно-морозный вечер. Беспокойный шлейф городской суеты мы оставляем позади, сбрасываем, как старую кожу, потрескавшуюся и тесную.

Я не люблю заставлять долго себя ждать и собираюсь с максимальной скоростью. В дверях прихожей врезаюсь в ангела, который, видимо, выглянул посмотреть, готова ли я.

– Ух ты…

Столкновение происходит хоть и со всего разгона, но ангел остаётся почти непоколебим, как скала, и мгновенно ловит меня в объятия. Элегантность сегодня тоже отброшена в сторону: на Александре – утеплённые лыжные брюки, пуховик и зимние ботинки на толстой подошве, а спортивную тёмно-синюю шапочку она пока держит в руке – чтоб голова не вспотела.

– Попалась!

Из сильных рук ангела не так-то просто вырваться: они сжимают меня крепко и надёжно, а в уголках глаз притаилась ласковая усмешка.

– Поцелуешь – отпущу, – получаю я условия освобождения.

Быстрым чмоком в уголок губ ангел не желает довольствоваться, и меня на какое-то время отгораживает от реальности глубокий, прочувствованно-долгий, головокружительный поцелуй. Но нам пора, и я, выскользнув из объятий, нагибаюсь и обуваюсь, а ангел, прислонившись плечом к косяку, беззастенчиво любуется моим видом сзади. Хоть мы давно уже родные друг другу, этот взгляд ещё не утратил способности вгонять меня в жар смущения, и я, раскрасневшись, выпрямляюсь. И утопаю в тёплой жемчужно-серой бездне. Внутри всё неистово ёкает и трепетно сжимается от бесконечной нежности…

Двадцатипятиградусный мороз придаёт особую звонкость хрусту снега под ногами, а льдистый мрак звёздного неба молчаливо смотрит на нас сверху. Но в груди тепло, а наши сердца соединены невидимой, стонущей от нежной песни стрункой. За рулём ангел сосредоточен, и его глаза снова подёргиваются колючим ледком собранности, но это – внешнее. Тех, кто не знает Александру близко, этот ледок может поначалу отпугивать, но только не меня. Ужасно хочется её обнять, но сейчас – неподходящий момент, и поэтому я просто наслаждаюсь трепетом этой струнки между сердцами.