передний - o 496d70464d44c373 Страница 6

будто выгораживая своих обидчиков. Еще я выгораживал Валентина, не

мог допустить, чтобы моего любимого затянули в историю какой-то

сифилитички. Конечно, это было по-детски, наоборот, Валентин мог мне

помочь – но я сжал в кулак записку с его телефоном и готовился к пыткам.

– Мне нужны деньги, – начал я, – собираюсь сдавать свою

трехкомнатную квартиру, отсиживаясь в этой дешевке.

И плевать на последствия.

– Вы владеете трехкомнатной квартирой?

Я оценил построение вопроса и обратился к своей коронной роли.

Пустил слезу и признался:

22

– Я – сирота. Мать от меня отказалась, а отец умер. Приходится

выживать.

И приходится пользоваться чужой жалостью – участвовый смягчился и

на время оставил меня в покое.

Отец погиб, когда мне исполнилось семнадцать лет. Это было заказное

убийство, он что-то не поделил с партнерами по нефтяному бизнесу и

вскоре валялся нашпигованный пулями в коридоре нашей трехкомнатной

квартиры. Я не видел лица киллера, но все-таки на некоторое время ко

мне приставили телохранителя. Иронично, но приставили все те же

коллеги по папиному бизнесу. Год до совершеннолетия я прожил с

бабушкой, после чего непризнанная скульпторша отправилась за своим

сыном.

Мстить за смерть отца мне почему-то никогда не приходило в голову, а

скульптурой бабушки любой может полюбоваться на ВДНХа. Какая-то

краля с овечками. Если память не изменяет.

Совсем никому я не рассказывал, что радовался вынужденному

одиночеству. С определенного момента я престал нуждаться в людях,

способных служить мне совестью или идейным ориентиром в этом мире. И

с детства я искренне надеялся на самостоятельность и безнаказанность.

– Где вы были в момент убийства?

Вашингтон подмигнула мне, услышав этот вопрос.

– В чем вы меня подозреваете?

– Вопросы здесь задаю я, – еще одна причина моей ненависти к

правоохранительным органам.

– И все же во сколько произошло убийство?

– Еще не знаю, – участковый явно изображал из себя крутого спеца, но с

ролью не справлялся. – Где-то утром.

– Утром я был на даче, – ответил тихо.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

– А вы не думали, что вместо алиби вам в первую очередь надо

интересоваться мотивами.

– На вашем месте я бы не умничал.

Вы и на своем не очень стараетесь.

– У вас был мотив для убийства? – спросил так, будто я сейчас брошусь

ему в ноги с признаниями.

23

– Нет. Не было.

– А с алиби, что у нас там?

– У меня крепкое алиби. Во время убийства я был на даче. Это может

подтвердить мой сосед.

– Телефон.

Я вспомнил.

– Он живет на даче. Там нет телефона. Он поссорился с родителями и

живет на даче. Могу сказать адрес – всего-то 150 километров от Москвы.

– Дайте телефон его родителей.

Участковый звонил из коридора. Я слышал.

– Позовите к телефону Колю… Что я не знаю? Я из милиции и хотел бы с

ним поговорить… Прошу прощения… Давно?.. Очень жаль, извините.

Вернулся на кухню и огрел меня испепеляющим взглядом.

Испепеляющим? Случайно сорвалось – это слово больше подходило к

случаю с Колей. Как выяснил участковый, он заживо сгорел во время

пожара на даче. Не смог выбраться из дома. Это произошло после того,

как я вернулся в Москву. Кажется, у меня все-таки нет крепкого алиби.

– У вас проблемы, молодой человек.

– Я с ног валюсь от усталости. Я хочу спать.

Он улыбнулся. Доброй улыбкой. Наверное, милиция относится к

преступникам, как строгие матери к непослушным детям – бьют, но любя.

Я верну тебя на путь истинный! Он разрешил вселиться в комнату Нелли

после того, как оттуда уберется следственная группа. Правда, от меня

требовалось ничего особенно не трогать и быть под рукой на случай, если

худшие подозрения все-таки оправдаются. Не оправдались. Дело закрыли

утром, когда, наконец, выяснилось, что девочка покончила жизнь

самоубийством. Как же надо обозлиться на жизнь, чтобы лежа на

раскладушке, со всей дури всадить себе нож в живот, а потом аккуратно

прикрыться простыней. Я избавляю себя от подобных размышлений.

– Если бы я не напилась вчера, все бы слышала, – сказала мне

Вашингтон на ночь. Неужели это общее горе нас сплотило?

Я посмотрел на Борщика и предположил его реплику. Если бы не

прогероинился вчера, спас бы бедняжку. Кришнаитско-олигофреническое

лицо этого персонажа говорило само за себя. Спокойной ночи, дорогие.

Я спал прямо на полу, на матрасе, который вручили добрые соседи.

24

Одежду не снял. Если уж ночлежка – постарайся придерживаться

заданного стиля. Еще додумался перед сном заглянуть в зеркало.

Кошмары обеспечены. Прыщи, пыльные волосы, лицом брат-близнец уже

мертвой Нелли.

Я погасил свет и выкурил сигарету. Пепел стряхивал на пол. Появилась

возможность осмыслить все, что со мной произошло за день. Эту

возможность я с радостью отверг.

*

Проснулся разбитый и какой-то несочувствующий. Я не буду грустить по

угоревшему Коле, тот факт, что прошлым вечером здесь лежал труп

девушки, меня не волнует. Хочется есть, мыться и наконец переодеться.

Как очаровательно, что в квартире №44 нет горячей воды, никогда не было

и не будет. В 20-е годы ходили в баню – вряд ли я могу позволить себе

нечто подобное.

Кипятить воду для умываний – целое искусство. Искусство терпения –

наблюдать чугунные ведра, не думающие закипать. Интересно, существует

ли занятие созерцательней?

Все у меня валилось из рук. Не хотел себе в этом признаваться, но я

очень скучал по Валентину. И злился. Мне как-то приятней знать, что я

имею право на претензию. Однако он не дал мне ни малейшего повода.

Чем я могу утешиться? Квартира, заселенная придурками и тараканьим

игом, невыносимый запах на кухне, полное отсутствие ванной, прогнившие

трубы, навечно грязный пол. Я десять лет кирпичик за кирпичиком строил

свое одиночество, перебиваясь редкими случками, ему же только

появиться стоило, чтобы абсолютно все испортить.

Я попросил у Вашингтон немного денег в долг и несколько дней питался

только сладким форменным печеньем. Такие съедобные буквы русского

алфавита – собирал из них имя Валентин и жадно ел. Надеюсь, меня

никто не видел в тот момент. Буквы «в» и «а» попадались часто, «н» и «т»

были в дефиците – по три-четыре штучки в каждом пакетике. Я ел

Валентина, и в этом было что-то вудуистское. Только магия получилась

нечестная – вместо полноценного «Валентина» я чаще питался «Валети»,

«Ваетом», «Валетом» и, что уж совсем неприлично, «Валенином». В

ритуалах надо быть последовательным и посвященным, а у меня не было

25

даже зубной щетки, чтобы хоть как-то походить на современного,

уважающего себя адепта.

Валентин не появится. Я знал, что общаться с ним в момент его

отсутствия – более чем абсурдно. Такие лаконичные и почти гениальные

мысли все-таки посещают меня время от времени. Какой смысл думать о

чем-то, если ты этим не обладаешь, не слишком ли близки к шизофрении

постоянные выяснения отношений с людьми, которые не присутствуют во

время диалога? Может быть, Валентин уже умер, как Коля и Нелли, а я все

еще жажду случайно столкнуться с ним на улице. Тем более что я почти не

выхожу на улицу.

По-моему, кто-то на Востоке сплавляет прах покойного по реке. Цветочки,

свечки, и отрешенным жестом подталкиваешь плотик к ближайшему

водовороту. А западная мудрость гласит, что по не ответившему

взаимностью горевать перестаешь через сорок дней. Увидим.

От моего внимания не ускользнула косолапая Вашингтон, скромно

заглянувшая в мою комнату, чтобы вынырнуть оттуда уже с кофеваркой. И

я знаю, кому на самом деле принадлежит мексиканская трубка Борщика. И

любимые наушники Шурика, и игральные карты Дэна.

Стервятники. Теперь у меня на вас компромат.

Я решил, пока не поздно, выбрать из скромного наследства самоубийцы

что-нибудь и для себя. Из кучи барахла извлек тетрадку в бархатном

переплете. «Дневник Нелли» школьным почерком на обложке – вот и чтиво

на ночь. Первые несколько страниц неаккуратно вырваны.

Остальные вещи забрали в отделение, обнаружить родственников так и

не удалось. В комнате стало намного просторнее, когда все вынесли. На

прощание участковый предостерег меня: