Станислав Меньшиков - Страсти по разрядке Страница 6

БАШ НА БАШ

Через несколько дней в Нью-Йорке я вновь встретился с Гаррисоном Солсбери и осторожно завел разговор о двойной игре госсекретаря. Я сказал, что, насколько мне известно, договоренность между руководителями наших стран была такова: мы помогаем американцам уйти из Вьетнама, а они соглашаются с идеей широкого развития торговли.

— В общем и целом – да, — ответил Солсбери. – Два года назад для Никсона самым главным было выбраться из Вьетнама и покончить с потоком похоронок. Думаю, что перспектива перемирия во Вьетнаме обеспечила ему небывалый успех на выборах 1972 года.

Я сказал, что американская сторона перестала соблюдать правила игры. Отказываясь от торговли, она по-прежнему хочет от нас помощи во Вьетнаме. Но Солсбери встал на защиту госсекретаря:

— Киссинджер делал, что мог, но во всем виноват Джексон. — С еврейскими организациями шутить опасно. Даже Генри, несмотря на иудейскую кровь, не рискует с ними ссориться. Я согласен, что он не очень старался и не сильно мешал Джексону. Но, — тут на лице Гаррисона появилась характерная для него хитроватая усмешка, — имеет ли смысл соблюдать свои обязательства, если уже получил то, что ожидал от партнера? Прежние соглашения были хороши для своего времени, но ситуация изменилась, и их можно не соблюдать. К тому же у нас теперь новый президент, и он вовсе не связан с предыдущими соглашениями, тем более не оформленными юридически. Вы, русские, слишком доверчивы. Вы доверяли Киссинджеру, а он прирожденный прагматик и хитрец. Ну зачем ему открывать вам ворота торговли, если он вас может на этом крючке держать еще немало времени?

Солсбери сделал паузу и продолжал:

— Все не так просто. Генри боится русских потому, что вы можете наделать Америке массу неприятностей в разных точках планеты. Кроме того, он за сближение в вопросах ядерного оружия, и разрядка в большой мере его личное детище. Он рассчитывает на терпение Москвы, потому что торговлей отношения наши вовсе не исчерпываются. Есть и вопросы поважнее.

— В том, что Вы говорите, — ответил я, — много правды. Москва действительно слишком доверчива и терпелива. Но до определённых пределов. Мы не любим, когда нас принимают за простаков, которые проглотят любые нарушения правил игры. В карточной игре достаточно проучить шулера канделябрами. В геополитике есть средства и покруче. Генри получил Нобелевскую премию за перемирие во Вьетнаме. Но придет время, когда ему придётся признать, что она получена напрасно.

— Я, кажется, Вас рассердил, — сказал Солсбери. – Но я Ваших предостережений не принимаю. Во Вьетнаме-то дело кончено, не так ли?

Я не стал уточнять, только пожал плечами и откланялся.

Расплата пришла довольно быстро. Вопреки соглашению о перемирии северовьетнамская армия вместе с южными силами освобождения перешли в решительное наступление и к апрелю 1975 года уже штурмовали Сайгон. Мы не без злорадства наблюдали по телевидению живые кадры бегства американских дипломатов из своего осаждённого посольства. Вертолеты садились прямо на его плоскую крышу, и последние сотрудники поспешно забирались в их кабины, унося кейсы с остатками документов. Брали и некоторых местных коллаборационистов, но желающих было слишком много, и американские солдаты толстыми подошвами своих ботинок отбрасывали тех, кто не помещался. Зрелище было запоминающееся и сопровождалось комментариями знаменитой телеведущей Барбары Уолтерс, периодически восклицавшей:

— Как это должно быть неприятно для наших дипломатов.

Это было и началом заката личного влияния Киссинджера в вашингтонской администрации. Более того, это был сильнейший удар по престижу «великой» Америки, от которого она ещё долго не могла оправиться.

Как раз на эти дни пришлось моё выступление в нью-йоркском Совете по международным отношениям, Это был в то время ведущий внешнеполитический клуб американской деловой элиты, где обсуждалась и отчасти формировалась идейная основа глобальной стратегии США. Негласно им в то время руководил клан Рокфеллеров. Выступить там с докладом считалось весьма престижным, и я получил такое приглашение благодаря рекомендации Майка Форрестола, который в иерархии Уолл-стрита котировался достаточно высоко.

Совет располагался в четырехэтажном особняке старой постройки на Парк-авеню. Потолки на парадном втором этаже были настолько высоки, что к верхним рядам книжных полок в главном зале заседаний надо было взбираться по широкой винтовой лестнице из красного дерева. Этот старомодный интерьер создавал атмосферу непреходящей стабильности сильных мира сего. В таком зале было приятно выступать.

На моё выступление пришло около тридцати человек, главным образом бизнесменов и государственных чиновников. За полчаса я изложил несколько основных идей относительно состояния и перспектив отношений между двумя странами. Подчеркнул взаимосвязь между политикой и экономикой и необходимость придерживаться правил «улицы с двусторонним движением», где в выигрыше обязательно должны оставаться обе стороны, а не какая-либо одна из них. Не преминул намекнуть, что печальный для США исход войны во Вьетнаме не в последнюю очередь являлся платой за двойную игру в торгово-экономических вопросах. И в дальнейшем попытки США опрокинуть достигнутый баланс интересов в свою пользу в какой-то одной сфере могут для них отозваться неблагоприятным образом в другой. Например, сказаться на переговорах о стратегических вооружениях, где США сейчас затягивают подготовку нового договора ОСВ-2.

Я понимал, что рискую прослыть среди американцев «коммунистическим ястребом», потому что так жестко наши представители обычно не выступали. Но мне хотелось нарушить спокойствие этой внешнеполитической элиты, чванливой и самоуверенной. Тем более, что она обязательно воспримет мои слова не как личное мнение, а как «сигнал из Кремля». Так оно и случилось. В развернувшейся дискуссии один из выступавших призвал Москву не переоценивать свою независимость от поставок американской техники, которой она лишится, если пойдёт на обострение с США. Другой, наоборот, уверял, что трудности в торговле – дело временное и что ограничения постепенно будут сняты.

Более острую тему затронул некто Майрон Файн, представившийся специалистом в области вооружений.

— Ваша торопливость в области ограничения стратегического оружия, — сказал он, — вызвана тем, что вы боитесь отстать в его модернизации и хотите сдержать развитие нашего потенциала, чтобы под покровом секретности добиться собственных преимуществ и вырваться вперед.

— Не согласен, — возразил я, — ведь мы сумели догнать США и достичь примерного паритета по общему числу ракет и бомбардировщиков в условиях, когда ваша сторона всё это видела сквозь завесу нашей секретности. Если бы не этот паритет, ваше правительство никогда не пошло бы на переговоры, закончившиеся Договором ОСВ-1. Но Вы же прекрасно знаете, что сейчас речь идёт об ограничении качественно новых систем – ракет с несколькими боеголовками. Мы не строим свою политику на обмане и действительно хотим остановить гонку стратегических вооружений, потому что их уже слишком много, число боеголовок продолжает расти, теряет всякий смысл с чисто военной точки зрения и становится просто опасным, повышая вероятность случайного ядерного конфликта.

После дискуссии Файн подошел ко мне и протянул свою визитную карточку. Она гласила, что он является директором центра стратегических исследований в Вашингтоне.

— Заходите к нам, — сказал он, — поговорим поподробнее. Но запомните мои слова: наши военные не доверяют вашим мотивам.

— Если так, — заметил я, — то разрядка невозможна.

— Думаю, это так, — заключил Файн. И скоро нашим лидерам придется это признать.

Заглянув дома в биографический справочник, я обнаружил, что в недавнем прошлом мой собеседник занимал высокий пост в одном из учреждений, близких к ЦРУ. Желание продолжать с ним общение отпало.

Через несколько дней мне позвонили от Дэвида Рокфеллера и сообщили, что он хотел бы со мной встретиться. То ли он прослышал о моем жестком выступлении в Совете по международным отношениям, то ли у него были иные соображения, но он просил меня зайти в определённый день и час в его офис на 86-м этаже Рокфеллеровского центра на Пятой авеню.

Я знал Дэвида еще с 1962 года, когда он был президентом «Чейз-Манхэттен банка», а я во время длительной поездки в США собирал материал для книги об американской олигархии. Встречался с ним и в Москве, куда он периодически наезжал. Со временем Дэвид стал активным участником Пагуошского движения, которое способствовало сближению наших стран по ограничению ядерных вооружений. Это был внешне очень осторожный человек с вкрадчивыми манерами, к которому в наших верхах относились положительно и рассчитывали на его поддержку в дальнейшем улучшении взаимных отношений.