Неизвестно - Батшев Мой французский дядюшка Страница 6

Агент опытный человек, у него в клиентах ходил Мишель Симон. И эта, су- масшедшая.Он мне рассказывал. Мы с ней снимались в каком-то фильме, я ее тогдашнего мужа знал. Как же ее?..

- Да что вы беспокоитесь? Договоримся!

- Угу.

- Пьер! Перестаньте! Не набивайте себе цену! Снимать будем в Испании. Море, солнце. Хорошее вино.

- Я не люблю испанских вин.

- Вы их не знаете, - ласково обещает Бунюэль. - А какой коньяк, знаете?

- Нет, - сержусь я. - Что я вам - пьяница?

- Узнаете и коньяк, - улыбается режиссер.

- Скажите хотя бы, как называется фильм?

- «Андалузская собака».

- Ага, сначала я понял, что - «Стеклянный глаз».

Он морщится.

- Нет, глаз здесь ни при чем.

- А какая порода?

- Чья порода? - не понимает режиссер.

- Собаки, разумеется. Если собака, то должна быть и порода.

Он смотрит на меня, как на дефективного.

- Никакой собаки не будет. Просто такое название.

Я вздыхаю - ему, в конце концов, виднее. Но сколько будет платить?

27

Черное пальто, седая бородка, котелок - годы неумолимы.

- Бонжур, господин генерал.

- Бонжур, господин артист, - тоже по-французски в ответ.

О варварский акцент, за версту слышен русский акцент генерала Кутепова!

28

Запись по фильму

Крупный план ладони, в центре которой кишат муравьи, выползающие из черной дырки. Ни один муравей с руки не падает. Наплыв.

Я посадил ее в такси, она отвергла мои попытки дать деньги шоферу (русско­му! - он понимал, о чем мы говорим!), и автомобиль отбыл в моросящий туман вечера.

Долго смотрел ей вслед, пока другие машины не заслонили перспективу, затем направился к дому - пройти надо было всего квартал от перекрестка, где стояли такси, и тут-то меня схватили двое: по удару в бок, а потом - удар в лицо, который отбросил меня в лужу, понял - из-за нее! - а они, эти двое, все пытались еще раз ударить меня в лицо, и один из них прошипел другому, кругломордому:

- Сделай ему из личика яичницу, Поль, - и тут я узнал обоих, резко перехватил ладонь и стал ломать ему пальцы, он заорал, а я отшвырнул его на кругломордого, отряхнул руки и сказал, задыхаясь:

- Прекрасно, господа сюрреалисты! - тут же отбил ногой попытку усатого прыгнуть на меня сбоку. - Мы будем уродовать друг друга профессионально, - я вытер лицо, почувствовал, что бровь и губа разбиты. - Вы мне лицо, а я вам - пальцы. Посмотрим, что вы завтра нарисуете ими...

- Гадина, - бормотал усатый, - молокосос, наркоман...

- Сам пидарас, - отозвался я и резко отшатнулся в сторону - квадратный Поль летел на меня, словно паровоз.

На счастье, на другой стороне улицы хлопнула дверь - кто-то вышел из дома.

- В следующий раз глаза выдавлю, - пообещал кругломордый.

- В следующий раз без пальцев уйдешь, педрила, - пообещал ему вслед я.

Это называется - драка на лестнице. Но нельзя за мерзавцами оставлять по­следнее слово.

Дали массировал пальцы, отходил, глядя на меня из-за плеча. Я узнал его сразу и бессильно показал кулак. Он скорчил в ответ зверскую рожу.

Я быстро пошел по улице, они следовали за мной.

На углу стоял полицейский, с интересом глядя в нашу сторону. Я поспешил к нему.

- Два хулигана напали на меня! - зло выпалил я. Он отодвинулся.

- Идите, идите, - махнул рукой в сторону.

Дали и Элюар остановились.

- Но хулиганы. вон они, - я показал на спокойно удаляющихся приятелей. Полицейский отвернулся в другую сторону, словно кого-то поджидая.

- Уходите отсюда, - нахмурился он, брезгливо оглядывая меня.

В витрине отражался некто в испачканном пальто с нахлобученной кепкой. Действительно, вид мерзопакостный - губа разбита, волосы всклокочены, под глазом синяк, царапины...

У, мерзавцы!

Я стал отряхивать пальто, осмотрелся. В знакомом окне бистро маячило лицо официанта Огюста.

Он вышел из дверей и вытряхнул скатерть. Пока я подходил, он таким же ма­нером вытряхнул коврик.

- Привет, господин артист, - приветствовал он.

- Привет, Огюст, - заходя в бистро, ответил я.

- Кто вас так отделал? - рассматривая мое лицо, поинтересовался официант, входя следом.

- Два негодяя, - направляясь в уборную, бросил я.

Я вымыл лицо, пригладил волосы (расческу, конечно, забыл!), вернулся в зал, сел у окна.

- Вам помочь? - подошел Огюст.

- Не надо. Все в порядке.

- Кофе? Молоко? Вино?

За столиками никого не было. Только у цинковой стойки маялись двое за­всегдатаев, Хозяин налил им из бочонка дешевого вина («Кот де Рен », не иначе, мелькнула мысль) и махнул приветственно рукой.

- Наверно, кофе с ромом, - решил я. - И что-то сладкое.

Огюст на секунду закатил глаза, гадая, что я имею в виду под сладким, затем, кивнув, отошел от моего столика.

Из окна виднелась улица Удино, в которую упиралась улица, где я сейчас сидел у окна кафе. Там у красного автомобиля-такси стоял давешний полицейский.

С чего бы ему стоять здесь? Никогда здесь не было полицейского поста. Чест­ное слова, за два с лишним года, что живу на улице Русселе, не видел ни одного полицейского.

Другой автомобиль, выкрашенный в грязный серо-зеленый цвет, застыл на углу. Возле него прогуливались два мордоворота в одинаковых желтых пальто.

Огюст принес кофе и большую рюмку с ромом.

- А сладкое?

- Только пирожное, - извиняющее сморщил он нос.

Я вздохнул - знаю ваши пирожные, но делать нечего, и кивнул. Очень хотелось сладкого. После глотка рома горячий кофе - именно то, что сейчас нужно. Комок в груди исчез, в желудке стало тепло, и я отправил следом еще глоток кофе.

- Ого, свинтили! - услышал голос Огюста. Он стоял у окна, прижав к нему нос. Я поднял голову. Мордовороты в желтых пальто заталкивали какого-то человека в машину, и влезли следом. Мелькнуло черное пальто.

Знакомое пальто.

На ком-то из моих знакомых я видел такое пальто. Стал вспоминать, и не мог вспомнить. Полицейский подошел к машине и сел в нее вслед за мордоворотом в желтом.

Автомобиль сразу же сорвался с места, выехал на рю Удино и повернул к Бульвару Инвалидов.

Следом рвануло и красное такси.

Огюст повернулся ко мне:

- Видали, Пьер? Сыщики схватили какого-то мошенника.

Я воспеваю ГПУ, которое формируется В сегодняшней Франции.

Я воспеваю ГПУ,

Которое нужно нам во Франции...

Луи Арагон

29

Запись по фильму

Чьи-то руки маленьким ключом открывают шкаф и достают галстук, за­вернутый в шелковую бумагу. Коробка, бумага и галстук должны быть покрыты косыми полосками, такими же, как полосы дождя, но только другой ширины. Та же комната. У кровати стоит девушка. Она неотрывно смотрит на детали ко­стюма персонажа - пелеринки, коробочку, жесткий воротничок, темный, одно­тонный галстук, - все это разложено таким образом, будто надето на челове­ка, лежащего на кровати. Наконец, девушка решается взять в руки воротничок, чтобы снять с него однотонный галстук и заменить полосатым, который был в коробке. Затем она помещает воротничок с галстуком на прежнее место и са­дится у кровати в позе человека, бодрствующего у ложа покойника. (Nota Вепе: Подушка и одеяло на кровати слегка смяты и придавлены, словно под тяжестью человеческого тела.) Вдруг ей кажется, что кто-то стоит у нее за спиной. Она оборачивается и видит того же самого человека, но теперь уже одетого без всяких ухищрений. Это отнюдь не удивляет ее. Он внимательно разглядывает что-то у себя в правой руке. Девушка подходит и тоже смотрит на его ладонь.

- Русский я. А все, что от русского исходит, непременно дерзостью пахнет: как - политика, как - вольнодумство, критика и все такое прочее... Потому... На­род мы скифский, русский. Народ мы сильный и дерзкий. Свет перевернуть хотим. Да-с. Как старую кадушку. А кто же под кадушкой-то сидеть будет? Ах, милые!

Не знаю. И потому - кончаю. На прощание только прибавлю свое малюсенькое изреченьице: «А все-таки - фиалка машинку победит!»

- Поэт, - хмыкнул Поплавский. - Привет, поэт Павел Бред! Наливай.

Я посмотрел на бутылку:

- Никогда не пил такого вина.

- Понравилось? - обрадовался Поплавский. - Хорошее вино. Именно такое вино мы пили с Куприным Александром Иванычем.

- С Куприным? - не поверил Горгулов. - Опять врешь.

С трудом я вспомнил, что Куприн - русский писатель, даже что-то читал, когда учился в гимназии. Но что читал - не помню.

- А разве я не мог выпить с Куприным? Я работал в зверинце.

- Ты? В зверинце?

- А разве я не мог работать в зверинце? В кафе заходил после работы. Куприна там знали. К нему приставал один мужик. То ли каменщик, то ли садовник. Звали Поль. Этот Поль напивался как свинья и приставал к Куприну: - Мэтр, я не Поль. Я - Артур. Как так? А очень просто. Когда трезвый, то Поль. А как напьется - раз­двоение личности, и уже он не Поль, а какой-то таинственный Артур... И Куприн восхищался: - Какая фантазия, а?!