Приговоренные к вечности. Часть 2. Не стать зверем - Ольга Белошицкая Страница 62

Оставшись один, я с трудом разжег камин в кабинете. Наклоняться было адски больно. От попытки выпрямиться у меня потемнело в глазах и, схватившись за стол, я кое-как дополз до дивана у противоположной стены. Найдя плед, я завернулся в него и вытянулся на животе, стараясь выровнять дыхание и перестать дрожать. Нигейр полоснул когтем-Легаротом поперек спины, оставив глубокую рваную рану, и прошил насквозь левое бедро. Раны сразу же обработали и наложили швы, но с тех пор у меня не было ни одной спокойной минуты, чтобы отлежаться, не меняя облик каждые несколько часов, дать швам схватиться и позволить бессмертной силе запустить процесс ускоренной регенерации, характерной для всех Вечных. Постоянная смена облика и нагрузки затормозили ее, и мне приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы не хромать, держать лицо и вообще делать вид, что я, как и положено Вечному, бодр, энергичен и абсолютно уверен в своих словах, решениях и поступках.

Закрыв глаза, я вспомнил наш со Змеем бой. До сих пор у меня не было возможности все хорошенько переварить и обдумать. Никогда раньше мне не приходилось сражаться с равным себе — сражаться с Вечным. Я знал, что поединки Вечных случались, и сам когда-то стал свидетелем боя Гевора с Эрлен — в конце той войны, когда погибла Марта. Но они сражались в человеческом облике, обычным оружием, и только в конце оба трансформировались, а здесь… здесь дрались не люди, здесь столкнулись две могущественные силы, и слабый человеческий разум никак не мог примириться с грандиозностью и обыденностью того, что случилось. Сейчас, оглядываясь назад, мне становилось страшно и от собственной самонадеянности, и от той бешеной, неконтролируемой ярости, что я увидел в глазах Нигейра. Для меня это было внове. Вечные, бывало, ненавидели друг друга, но это были отношения людей, а не божеств. Тут же… я не знал, кому принадлежала эта ярость — человеку по имени Саша или божеству по имени Нигейр. Возможно, позавчера я нажил себе смертельного и опасного врага, и мое дальнейшее существование, и без того непростое, станет еще более неоднозначным, а может быть, и недолговечным.

Как же я устал… Лежа один в каменной башне, мучаясь дурнотой, болью, вздрагивая от наиболее свирепых порывов ветра и громовых раскатов, я старательно гнал от себя пустоту, от которой все чаще и чаще хотелось выть. Кошку мне, что ли, завести, с ней хоть поговорить можно… Придет, начнет мурлыкать, лапами топтаться… Не умею я, как многие из нас, заполнять окружающее пространство льстивыми словоблудами и расчетливыми красавицами с влажными от жадности глазами. Вороны всегда были одиночками. Вон, даже Западная Башня — самая большая из всех башен Ворона — не предназначена для содержания там свиты. Был бы здоров, отправился бы куда-нибудь в бордель, коих полно в Ар Иллиме или в том же Элласаре, чтобы до тошноты, до отвращения к самому себе заглушить, залить эту пустоту чем попало. Или с Эйлой полетал. А тут даже этого не могу, сил нет.

В конце концов я провалился в мутный, неровный сон, в котором буря мешалась с то золотыми, то аспидно-черными петлями змея, яростно сверкали алмазные лезвия, прошивая меня насквозь и сбрасывая в океан, в котором я захлебывался, судорожно пытаясь обернуться и вырваться из-под накатывающих на меня тяжелых ледяных волн.

Проснулся я от странного ощущения, что я в башне не один. Ветер бушевал уже не так сильно, за окном пламенел огненно-бордовый закат. Камин почти потух, и я, еле поднявшись, принялся снова его растапливать. Прислушавшись, я уловил, что там, на верхней площадке, кто-то есть. Какой сумасшедший решился лететь в такую погоду, да еще и на крыльях? Накинув плед, я потащился наверх, все отчетливее различая характерный звук плохо повинующихся летуну и хлопающих на ветру крыльев. Выйдя на площадку, я с неожиданной радостью глотнул соленого влажного ветра, и, приободрившись, стал искать непрошеного гостя.

Демоны Маара… Как она вообще сюда долетела, с порванными-то крыльями?

Я помог ей расстегнуть фиксаторы крыльев и стал стаскивать отяжелевшую, перекошенную ветром раму. Ткань крыльев надорвалась в двух местах, вдоль боковых направляющих — типичный погодный разрыв. Хорошо еще, она сама не выглядела сильно пострадавшей, по крайней мере, все кости, кажется, целы, только ладони ободраны.

— Кто ж летает в такую грозу? — упрекнул я ее, пропуская вперед и показывая, куда спускаться. — Так же убиться недолго.

— А в Альбре никакой грозы нет, — возразила Юлька, все еще задыхаясь и вытирая ладошкой мокрое лицо. — Я даже не предполагала, что тут такие порывы… Когда начало швырять, до башни уже было ближе, чем до города.

— Здесь всегда ветер, — возразил я. — Крылатому на башню очень непросто сесть. Тут и виммы неопытным пилотам лучше подальше оставлять.

— Я думала, что не долечу, — призналась она, ежась и трясясь от испуга и холода: от здешней непогоды ее не спас даже полетный костюм. — Тут-то меня и нашли бы.

— Если бы вообще нашли, — сурово сказал я, завертывая ее в свой плед. — Могло ведь и в океан сбросить.

Она поежилась.

— Я ни разу еще в такой шторм не попадала, — вздохнула она виновато. — Ужас. Надо было действительно вимму взять или пешком дойти.

— Пешком тоже неблизко, — вздохнул я. Надо бы ее во что-то переодеть, а то простудится еще. В башне прохладно, а она вся сырая, вон, зубами стучит. — Вимма все-таки — лучшее решение.

— Ага, — согласилась она, придвигая кресло поближе к камину.

— Погоди-ка, — я поковылял вниз, в спальню, и через несколько минут вернулся, принеся ей полотенце, теплые носки и халат. — Переодевайся. Кончай стесняться, — хмыкнул я, глядя, как она напряглась от неловкости. — Я сейчас спущусь вниз, на кухню, принесу что-нибудь поесть. И вот еще…

Я показал ей дверь, замаскированную под нишу в стене.

— Туалет. Маленький, правда… рассчитан на одного худого мужика в перьях, — рассмеялся я, и она неуверенно улыбнулась мне в ответ.

Ходил я долго… еле дополз обратно. Она пристально вгляделась в меня, когда я вернулся, забрала поднос с тарелками и кастрюльками, и взяла остальную деятельность по организации ужина в свои маленькие уверенные ладошки.

— Он тебя ранил, — сказала она