Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 4 Страница 64

В “Conkretnye” герои выгрызают внутренности литературных героев. В «Теллурии» единственный предмет, связывающий пятьдесят новелл, описывающих фантастический новый мир, – это теллуровый гвоздь, вбиваемый в голову специалистами – «плотниками» и порождающий иллюзии огромной силы. Он является главным предметом вожделения абсолютно различных враждующих между собой новофеодальных анклавов, в которые превратились Россия и Европа. Методологически, это такое же объединяющее начало, как «норма» в «Норме», что порождает мрачный символизм: предмет добровольно-принудительного потребления развитого социализма после долгих трансформаций перевоплотился в предмет «свободного потребления» сверхразвитого феодализма. Это уже не «норма», которую тебе навязывают (а там ешь, с вареньем или без), а мечта, почти недоступная для большинства (гвоздь очень дорог). Но вот незадача – мечта именно о наркотике, то есть о дарителе неестественного счастья. Коллективистская химера победно вытеснена индивидуалистской. Это, видимо, и называется прогрессом.

Абсурдность действий героев (табл. 1, 7) настолько часто встречается, что, наряду с абсурдизмом самих текстов, она породила множество исследований и даже отдельную книгу [8]. Абсурдность действий можно свести к отсутствию цели в поступках или, по крайней мере, к непрописанности ее в тексте. Цель очереди в «Очереди» не разъяснена, что немедленно апеллирует к пониманию того, что стояние могло быть за чем угодно. Цель бесконечной серии преступлений и тягот героев в «Сердцах четырех» неясна (может быть, самоубийство особого вида). Соответственно, используемые ими термины, намеки и проч. остаются туманными, вплоть до не известных никому технических терминов. Действия Романа в конце «Романа» абсурдны, при всей их тупой брутальности. Аналогично – цель «Отпуска в Дахау». Натуральные абсурдистские мотивы загадочных шуток Шекспира доведены до полного абсурда в «Дисморфомании». В «Заседании завкома» нормально текущее совещание по поводу прогульщика и пьяницы превращается в дикую абсурдную сцену насилия. Аналогично, полная немотивированность насилия – в рассказах «Вызов к директору», «Аварон», «День русского едока» и др. Шедевром бессмысленности (и одной из вершин творчества В. Сорокина, на мой взгляд) является «Пепел», в котором сложное переплетение триллера, криминальной хроники и политической сатиры завершается совершенно абсурдным концом. Эту вещь стоит рассмотреть подробнее, так как она соединяет в себе множество важных аспектов творчества писателя. Вот краткая фабула повествования:

1. Колбин, преуспевающий бизнесмен, получает звонок, бледнеет, бросает все дела и едет на своей дорогой машине за людьми.

2. Он собирает совершенно разных персонажей: бомжа, депутата Госдумы, азербайджанскую торговку и интеллигента.

3. Все впятером приезжают в запущенную квартиру (почему-то полную скульптурами фаллосов разных размеров). Выясняется, что хозяин (некий юноша) – лидер секты. Он их «благословляет на дело» и дает тяжелую сумку.

4. Они попадают на финал чемпионата России по Гнойной Борьбе (ГБ). Сообщник проводит их в темную комнату на стадионе.

5. Идет финальный матч, в котором Президент России говорит речь, и прочая. Победитель убивает своего противника (вся новелла про ГБ – блестящий пример политической сатиры, особенно актуализированный текущими событиями в Росии, но я опускаю детали).

6. Когда победитель проходит по коридору, Колбин шлет четверку бросить коктейли Молотова («ради веса», то есть во имя некой идеи) в борца и его охрану. Они бросают, при этом гибнут сами; Колбин выбегает последним и срезает автоножом загривок полуживого борца.

7. Колбин снова встречается с тем юношей, отдает ему пакет с загривком. Юноша убивает Колбина и едет в некий дом.

8. Там его ждут его товарищ и перекупщик. Юноша получает $50 000.

9. Перекупщик едет к Сереже и получает $100 000.

10. Сережа едет к Вите, который отдыхает в отеле с двумя проститутками. Тот дает ему кредитную карточку, то есть последняя цена сделки неизвестна.

11. Витя садится в персональный самолет и прилетает в Японию. Его встречают и привозят в шикарный дворец, где повара с нетерпением (укоряя его за поздний прилет) забирают загривок, из которого делается карпаччо.

12. Это блюдо торжественно вносится вместе с другими тремя такого же типа (из каких-то органов знаменитостей) в пустой зал с золотой статуей некоего персонажа в очках и предлагается ему как «трапеза».

13. На газовых горелках вся еда сгорает; оставшийся пепел ссыпается церемониймейстером в корпус статуи, который уже наполовину заполнен.

Каждая из этих линий ведется как самостоятельная; каждая погружает читателя в ее особый мир, с массой подробностей, которые очень хороши сами по себе, но, как очень скоро выясняется, «к делу» никак не относятся. Вот лишь маленький фрагмент:

«— Дорогие соотечественники! — заговорил президент бодрым сильным голосом. — Сегодня у нас большой праздник…Сегодня — финал чемпионата России по гнойной борьбе! — ... Первый финал первого чемпионата… Три года поднималась из пепла Россия. И поднялась! И встала во весь свой могучий рост!

Стадион заревел.

— Три долгах года мы боролись за нашу страну. За наше будущее. И в этой борьбе нам помогали Русская Православная Церковь и лучшие духовные силы страны. Одной из которых стал новый вид богатырского единоборства — гнойная борьба! … я хотел бы подчеркнуть — гнойная борьба — это не просто новый вид спорта. Это могучий сплав двух великих традиций — русского богатырского единоборства и православного великомученичества. «Через муки к победе!» — вот главный лозунг гнойной борьбы. Эти слова вошли в наши сердца! Это боевой дух нации! Это то, что объединило нас! Что помогло нам выстоять! …

Неистовый рев восторга сотряс стадион».

Вот другой фрагмент:

«Колбин кивнул, устало махнул рукой, хотел сказать что-то, но вдруг разрыдался.

— Что ты, легкий? — прищурился на него юноша.

— Я это... отец...

— Устал? — Юноша брезгливо посмотрел на его трясущиеся руки.

— Отец... отец... я не знаю... — всхлипывал Колбин.

— Чего ты не знаешь?

— Мне... о-ч-чень плохо, отец... очень, очень...

— Ты скажи, остальные все обиделись?

— Все, отец... все...

— Ну и хорошо. — Юноша достал платок. — Вытри влагу легкую. Учись плакать каменными слезами. – Колбин взял платок, приложил к носу, вдохнул. Едва он стал сморкаться, юноша стремительно вытянул из трости узкое лезвие и умело воткнул Колбину в шею под левую скулу. …

— Сразу в лес его? — спросил, не оборачиваясь, шофер.

— Ни в коем случае. Витя все сделает…»

Первый отрывок намекает на огромное количество явлений «большого мира», на характер страны, власти в ней и т.д. Второй – на туманные отношения внутри какой-то секты, с непререкаемым лидером, который, как выясняется, заурядный бандит, несмотря на таинственные «легкую влагу и каменные слезы». Жизнь показана чрезвычайно реалистичными фрагментами, каждый из которых никак не вплетен в общую канву, но есть лишь звено в цепи событий, лишь мостик для попадания на другой островок. Примерно такой же набор островков (или окошек в чужие квартиры) представляют собой и «Норма», и «Сахарный Кремль», и «Теллурия», но там они дают общую панораму жизни общества, а здесь – кинематографическую смену кадров триллера, в конце которого вместо happy end (или хотя бы horror end) – ничто, пепел. Не тот ли пепел, на который ссылался Президент в своей речи?

Подобное построение ставит под вопрос само понятие абсурда. Каждый из героев преследует вполне определенную цель: Колбин и его помощники действуют по убеждению («духовный компонент» жизни общества); юноша, перекупщик и Сережа – из-за денег («материальный компонент»); Витя, повара и церемониймейстер – по долгу службы («административный компонент»). Но к чему все это? Кто «заказал музыку»? Зачем нужен столь необычный и крайне дорогой ритуал? Это не разъясняется. Очень легко себе вообразить, что какой-то могущественный человек оставил завещание вот так вот «кормить его статую» и проч. – но и от этого «объяснения» не сильно полегчает, ибо его абсурдность тоже довольно очевидна. С другой стороны – не абсурдны ли гигантские гробницы фараонов? Принесение себя в жертву какому бы то ни было культу? Не абсурдна ли сама жизнь, как ни пошло это звучит?

«Пепел» отвечает на вопрос примерно так: действия воспринимаются абсурдными в той точке, где рассмотрение жизни человека вынуждено оборвать те нити, в которые жизнь и вплетена. Каждый из героев не догадывается о всей цепи интенций других людей, в рамках которых он действует. Колбин следует «моральному долгу». Бандиты просто получили заказ и выполняют. «Снабженец» Витя не задается вопросом, зачем вообще он этим занимается, – платят, и все. А таинственные хозяева всей системы, в свою очередь, подчиняются чему-то еще менее понятному – но и их действия отнюдь не абсурдны. То есть, по сути, никакого абсурда нет – но мощное художественное противопоставление крайне рискованных, кровавых и преступных действий множества людей со своими судьбами, характерами и т.д. ничтожности результата неизбежно порождает это острое чувство бессмысленности человеческих усилий.