User - o bdf4013bc3250c39 Страница 65

справедливый… что на тебя можно положиться в тяжелый момент… И вот…

вот, я к тебе пришла… Помоги мне! – истошно вскрикнула она, снова

уткнулась ему в плечо и заголосила пуще прежнего.

Добряков стоял, как потерянный, и ничего не мог сообразить. Какие-то

глупые вопросы вертелись на языке, но он понимал, что это все не то, что с

ней произошло что-то такое, чему обычные слова не помогут. Но что именно

случилось, он не знал, и это мучило его.

- Что стряслось? – спросил он громко, пытаясь перекричать ее. – Что

произошло-то, можешь сказать?!

351

Но она все еще тряслась у него на груди, и тогда он крепко взял ее за плечи, тряхнул так, что ее голова заболталась на стройной шее, как голова

китайского болванчика, и снова громко, до боли в горле выкрикнул:

- Что случилось?!

Она замолчала и страдальчески смотрела ему в глаза воспаленным взглядом.

Казалось, она о чем-то напряженно думает и никак не может остановиться на

какой-нибудь мысли.

- Ты понимаешь, что если ты не скажешь мне всего (он сделал ударение на

этом слове), то я ничем, слышишь, ничем не смогу помочь тебе! Слышишь

же ты или нет? – и он еще раз тряхнул ее за плечи.

Она, кажется, пришла в себя, уже осмысленно посмотрела на него, потом

вытерла слезы рукавом куртки и, бросив:

- Ты прав, - прошла на кухню.

Села за стол, окинула взглядом помещение и резко спросила:

- У тебя выпить есть?

Добряков неприятно поморщился: очень уж не хотелось возвращаться к этой

теме.

- Может, ты скажешь, что стряслось-то? – начал было он, но она отмахнулась:

- Дай выпить, скажу, конечно… Просто трудно все это вынести…

Он достал из холодильника бутылку водки, налил ей в чайную кружку

граммов двести.

- Спасибо, - кивнула она. – У тебя и закуска есть, здорово.

352

Он поставил перед ней тарелку с остывшей колбасой, подал вилку. Зина,

поморщившись, посмотрела на кружку, потом поднесла ее к губам и,

зажмурившись, выпила, высоко задирая голову. Выдохнула, взяла рукой

кружок колбасы, запихнула в рот, вытерла пальцы о рукав куртки.

- Да что ты! – одернул он, подал ей кухонное полотенце и уселся напротив. –

Ну, рассказывай.

- Не могу-у! – проскулила она, растянув губы в плаче, и зарыдала мелко, со

всхлипами.

Он присел рядом, приобнял ее за трясущиеся мелкой дрожью плечи и стал

нежно нашептывать в ухо:

- Если ты про меня, то я… (У него едва не вырвалось «тебя простил», но он

вовремя удержался: кто он такой, собственно говоря?) Я уже про то и думать

забыл… Все в порядке… Все по-прежнему…

- О чем ты? – она вырвалась из его объятий, вскинула заплаканные глаза и

выкрикнула раздраженно, досадуя, что он ничего не понимает:

- Что по-прежнему? Что?!.. Ничего уже не будет по-прежнему! Все пошло

колесом!.. Видать, на роду нам такое написано!..

Добряков уже ничего не понимал. Однако поостерегся уточнить, что там и

кому именно написано, и лишь молча и сочувственно кивал головой.

Зина налила еще раз – на этот раз поднялась и наполнила водкой целый

стакан. Выпила и, не закусывая, закурила. Ему показалось, что она немного

успокоилась, но он по-прежнему молчал и выжидающе смотрел на крупные

кольца дыма, тяжело, лениво поднимавшиеся к потолку. В груди саднило и

ворочалось что-то неопределенное, какое-то тревожное предчувствие, он

ужасно мучился, но поторопить ее так и не посмел.

353

Встал, взял чистую стопку из шкафа, наполнил ее до краев из бутылки.

- Эх, бросишь тут! – ругнулся и залпом выпил до дна. Закурил и все так же

молча подошел к окну. На детской площадке копошились двое-трое детишек, заботливые мамаши собирали в песочнице лопатки и формочки, укладывали

их в целлофановые пакеты. Потом подняли детишек, посадили их в коляски и

покатили по домам.

Добряков обернулся и посмотрел на настенные часы. Восемь вечера.

- Ты мне скажешь все-таки, что случилось? – осторожно напомнил он Зине, молча сидевшей и отстраненным взглядом смотревшей в стену. Сигарета в ее

руке почти догорела, ровный столбик пепла вот-вот оторвется от фильтра.

Добряков взял пепельницу, поднес ее под руку Зины и хрустальным

краешком слегка поддел серый столбик. Он упал на дно пепельницы и

рассыпался на крохотные кучки.

- Выброси, - попросил он.

Зина посмотрела на него невидящим взглядом. Он взял из ее рук окурок и

задавил в пепельнице, потом погасил свою сигарету. Снова сел рядом и, взяв

ее обеими руками за виски, повернул ее голову к себе.

- Скажешь? – спросил тихо, глядя в глаза.

Она, кажется, только теперь увидела его. Вздрогнула, внимательно

всмотрелась в его лицо, узнала знакомые черты и с грустной улыбкой,

вымученно спросила:

- Это ты? Это правда ты, Любимка? – и сама прикоснулась к его волосам,

стала мягко поглаживать и ерошить их. – Ты правда меня любишь? И ты меня

не бросишь? Что бы ни случилось?

354

- Ну что ты, что ты, - успокаивал он и целовал ее в брови, в глаза, в нос, в

подбородок, по которому струился соленый ручеек. Он вытер слезы рукой и

снова поцеловал ее – на этот раз в губы. Она обмякла, обхватила его за шею и

прильнула к его губам крепко, как могла.

Через минуту она сама отстранила его, выпрямилась, наполнила свой стакан

наполовину и предложила ему:

- Выпей со мной, и я тебе все расскажу.

Ничего другого ему и не оставалось: выпитые сто граммов уже

подействовали, успокоившийся было организм вновь напрягся, требуя

очередной дозы. Он наполнил свою стопку, они чокнулись и выпили.

- Случилось такое, - начала Зина, закурив. – Одним словом, то, что

предрекали врачи, произошло.

- О чем ты? Кто что предрекал? – прервал ее Добряков, но Зина только чуть

повела рукой, и он замолчал.

- Слушай и не перебивай, пожалуйста, хорошо? – попросила она.

Добряков согласно кивнул, и Зина начала.

Из ее рассказа ситуация вырисовывалась невероятная, прямо-таки

фантастическая. Добряков слушал во все уши и не мог поверить

услышанному. Он просто предположить не мог такой разительной перемены

в человеке, которого знал спокойным и уравновешенным, этаким тихоней и

домоседом. Хотя Зина, как она говорила, всю жизнь боялась такого исхода

как одной из возможности развития наследственного алкоголизма. «Тогда тот

врач сказал, что эта наследственность рано или поздно скажется. Я тебе

рассказывала, - напомнила она Добрякову. – Сколько лет я тряслась, кому

только не молилась, и все напрасно. Вот оно, случилось! Проклятая

355

наследственность! Будь она проклята!» - она крепко выругалась и

продолжала. А ситуация и впрямь складывалась отнюдь не веселенькая.

Уехавший с полмесяца тому назад к отцу, Виктор внезапно, прежде

намеченного срока, совершенно не предупредив мать, явился позавчера

домой и уже на пороге вогнал Зину в оцепенение. Он едва стоял на ногах, куртка была порвана на локте и плече, а в руках у него болтался грязный

пластиковый пакет. В этом пакете переливисто позвякивало что-то. Судя по

тому, что от сына разило стойким запахом перегара, Зина догадалась, что в

пакете бутылки.

Первое время она шелохнуться не могла, только ошалело смотрела на сына, который, кисло осклабившись, пробубнил: «Привет, мать!» и попробовал

разуться. Осторожно опустить пакет на пол у него еще получилось. Но когда

он нагнулся пониже, чтобы расшнуровать ботинки, его вдруг что-то

подкосило, швырнуло куда-то в угол прихожей, и он, инстинктивно

ухватившись неловкими руками за вешалку с одеждой, сорвал и сами

крючки, и висевшую на них одежду. Однако удержаться это не помогло, и

Виктор, взмахнув для равновесия левой рукой с зажатой в ней ветровкой, в

полный рост грохнулся лицом вниз на кафельный пол прихожей и замер.

Вся кровь кинулась Зине в голову. Она всполошилась, кинулась к сыну,

перевернула его на спину и засуетилась, завозилась над ним, как наседка над

снесенным яйцом.

- Витя, Витенька, ты цел? – причитала она и разглаживала его слежавшиеся, давно не мытые волосы. – Вставай, пойдем спать!

Она попыталась приподнять его, но Виктор, как-то озлобленно посмотрев на

нее, отпихнул ее руки, живехонько вскочил на ноги и, схватив с полу пакет, проковылял, пошатываясь, на кухню.

356

- Плохо мне, понимаешь? Муторно, - бросил он вошедшей следом матери. –

Надо поправиться… Вот сейчас… будет полегче…

Он выставил на стол три непочатых поллитры «Хортицы», тут же отвинтил

пробку на одной из них и стал жадно пить прямо из горлышка.

- Со мной будешь? – спросил он, ополовинив бутылку.

Зина в ужасе глядела на переродившегося сына и слова не могла вымолвить.

- Чего молчишь-то? – развязно спросил Виктор. – Ты и сама, я вижу, тут

неплохо управлялась, а? – он понимающе подмигнул и кивнул на одиноко