Бер Саша - Степь. Кровь первая Арья. Трилогия Страница 66

   Её естество вздрогнуло, сейчас она была готова броситься на это говно в мужском обличии и порвать его голыми руками, ну или по крайней мере всю морду расцарапать. В глаза брызнули слёзы ярости, обиды от бессилия и жалости к себе любимой. С огромным трудом Зорька сдержала желание выплеснуть на него всё, что накипело внутри. Она медленно подняла на него затуманенные слезой глаза и как можно спокойней проговорила уже своим, привычным голосом, проговаривая каждое слово:

   - Я хочу быть твоей женой.

   - Вот это я и хотел от тебя услышать.

   Голос его неожиданно зазвучал обыденно, спокойно, как будто они говорили о чём-то незначительном и самом обычном. Этот резкий переход от злобного рычания к умиротворённому побулькиванию, на Зорьку подействовал, как увесистый дрын по башке. Оглушительно, или оглушая, ну в общем выбивая всё сознание на пол. Она растерялась. Он вальяжно прошествовал мимо её в глубину кибитки, проронив по дороге, как бы невзначай:

   - Ты спала?

   - Нет, - отрывисто буркнула она, на автомате, лихорадочно собирая остатки разума в кучу.

   - Ела?

   И тут откуда-то резко выползла стыдливость, как будто поев его еды, им же и предложенной, она совершила что-то неприличное и даже наказуемое. Поэтому ответ получился, лишь как лёгкий выдох:

   - Да.

   Он скрылся за занавеской в глубине жилища, за которой тоже заструился свет и выйдя обратно и указывая на срывающийся там закуток, продолжил вести вялый, домашний, ничего для него не значащий разговор:

   - Там твоя половина. Видела уже?

   - Нет, - ответила Зорька опять не своим голосом и вновь тихонько похыркала, прочищая горло.

   Тот факт, что для неё заранее, оказывается, было приготовлена её половина, говорил о том, что эта сволочь толстожопая уже всё за неё решил и заранее знал её ответ, и он лишь с ней играл, гоняя как волчара бедную зайчиху, способный сожрать её в любой момент, но не делал этого только ради удовольствия чуть-чуть побегать, так сказать, размяться для аппетита. "Ну, что ж, - подумала со злорадством Зорька, в которой проснулась оторва, - я тоже люблю такие игры. Давай посмотрим, кто кого".

   - Ну так иди смотри, - предложил он, спокойным, ничего не выражающим голосом.

   Она всей кожей почувствовала его самонадеянную ухмылку. Зорька медленно и грациозно встала, надменно расправив плечи и выбросив грудь вперёд. Поправила с достоинством меховое одеяние, которое постоянно норовило сползти с её гордого тела, но тут этот козёл вновь обломал ей весь антураж.

   - Одеяло моё оставь. Там у тебя своё есть.

   В лицо резко ударил жар. "Ты хочешь видеть мою голую красоту? - мелькнула шальная мысль в голове, - да, на!" И она, сознательно потупив глазки, эдакая святая невинность, выпустила из рук одеяло, вновь подавая грудь вперёд, отчего меховушка легко соскользнула обратно на лежак и прикрывая свою слегка покрытую волосиками щёлку концом косы, плавно, на сколько получалось в данной ситуации, двинулась на свою половину. Она не смотрела на него, а что-то очень внимательно выискивала у себя под ногами, но сама всем телом чувствовала, всем своим нутром, что он буквально пожирает её глазами. В добавлении ко всему, он что-то замямлил, явно смущаясь, как нашкодивший мальчишка:

   - Тут я для тебя всякие тряпки припас, платья, ещё что-то, какие-то бабьи безделушки, зеркальце, причесалки разные. Сама разберёшься.

   Зорькина сущность ликовала. "Знай наших, пацан сопливый, не таких зверей обламывали. Я ещё из тебя верёвки...", но тут её победная мысль была грубо прервана. Уже проскакивая мимо него, атаман жёстко ухватил Зорьку за корень косы сзади и зашептал в самое ухо:

   - Если ты будешь гадить, где не попадя, а не там, где я тебе указал, как щенка носом натыкаю.

   От неожиданности происшедшего и услышанного её лицо опять вспыхнуло жаром, а звонкий шлепок по голой жопе выбил из Зорьки всю спесь и гонор в один момент и заставил стрелой влететь на свой лежак, заваленный горой каких-то тряпок.

   Он опустил занавеску и судя по спокойно удаляющемуся голосу, вполне доброжелательному, Зорька поняла, что он уходит. Но как только она сообразила и поняла смысл того, что он говорит, очередная волна паники окатила её с ног до головы и руки опять задрожали. А он просто, как бы само собой разумеющиеся выдал:

   - Разберёшь барахло, приведи себя в порядок. Оденься получше. Сегодня я буду тебя показывать народу.

   Потом он ещё что-то пробубнил себе под нос, но Зорька уже не разобрала. Ей хватило того, что услышала "...буду показывать тебя народу".

   Разве могла эта мразь знать, что подобное девке говорить нельзя ни при каких обстоятельствах. Любая доведёт себя до истерики, зная, что её будут выводить на показ, а ей не в чем блеснуть. Любая доведёт себя до белого каления в бесчисленных попытках хоть как-то стать красивее и привлекательнее, чем есть. Зорька не стала тратить время на доведения себя до истерики и разрыдалась сразу. Перебирая груду различных нарядов и вытирая слёзы о каждую тряпку, она плакала по поводу своей никчёмности и того, что ей просто нечего на себя надеть, не в чем себя показать. Все эти яркие тряпки были красивые, но абсолютно непонятные. Она попыталась в одной из них разобраться, но тут же вновь залилась горькими слезами, расписавшись в своей беспомощности. Только где-то под конец этой кучи, она обнаружила нечто знакомое. Нарядную верхнюю рубаху речных баб. С виду она была новая, но сшита не на неё, а на взрослую бабу, но это было единственное одеяние, которое она знала, как одевать и как носить. Поэтому недолго думая Зорька напялила рубаху, пытаясь уменьшить её сборками и мало-мальски аккуратными складками. В конце концов, не выходить же ей голой, а свои рубахи где-то возле бани валяются грязные, их ещё стирать и стирать. Но тут ей под руку попало удивительно красивое зеркальце и костяной гребень, очень тонкой, мастерской работы, что её значительно успокоило, так как позволило заняться привычным девичьим занятием - разглядыванием себя любимой и наведением на ней красоты.

   Она даже не заметила, как пролетело время, и он снова вернулся. Зорька затихла. Атаман прошёл, улёгся на лежак и как-то устало проговорил:

   - Утренняя Заря, ну ка покажись.

   Зорька встала. Она была спокойна. С каким-то полным безразличием вышла из-за занавески и предстала перед хозяином кибитки и только тут почувствовала всю несуразность своего наряда, одёргивая расползающиеся складки и пытаясь собрать их обратно.

   - Да, - протянул он, - а что аровы платья тебе не понравились? Там же много красивых.

   Он сел и с какой-то глубинной тоской разглядывал её ободранные коленки, сверкающие над красивыми светлыми сапожками. Зорьку вновь за горло схватила обида и опять захотелось разреветься, но сдержав накатывавшие на глаза слёзы, призналась:

   - Я всё это не умею одевать, у меня не получается.

   - Да, - задумчиво констатировал атаман, - как-то об этом я не подумал. Ладно. Что-нибудь придумаем.

   Ободрил он её, резко вскакивая и доставая из-под лежака груду золотых украшений. У Зорьки аж в глазах засверкало. Столько золота она отродясь не видывала. И тут он её добил:

   - Это тебе. Сейчас пришлю баб, они помогут одежду подобрать.

   Для бедной девочки это был как раз тот самый рубеж, на котором она окончательно сдалась на милость победителю. Дальше пошёл радужный туман, звёздный фейерверк в глазах, полное непонимание того, что происходит вокруг. Бессонная ночь. Вымотавшие все силы переживания, глубина которых была такова, что она за всю жизнь столько не пережила, сколько за один день и ночь. Её голова от перегрузки, просто отключилась, заявив напоследок: "Всё! С меня хватит!". Она смутно помнила, что происходило дальше. Сначала она тупо перебирала и кажется даже любовалась золотыми прелестями. Затем явились две бабы. Ощупали её, раздели, золотые игрушки отобрали. По очереди перебирая тряпки в куче выуживали различные одеяния и прикладывали их к Зорьке то спереди, то сзади. Потом одна куда-то ушла. За ней пропала и другая. А Зорька, как стояла на одном месте, так и продолжала стоять, покачиваясь, как пьяная. В голове гул, в ушах звон, в глазах песок и слёзы. Ноги руки, как чужие. Ей ужасно хотелось спать, и она рухнула на лежак, на котором просидела всю ночь и заснула ещё до того, как коснулась ложа. Потом помнит сквозь сон, что её толкали, тормошили, кажется били по щекам, пытаясь привести в чувство. В конце концов её обрызгали водой, и она кое как выбралась из сна и то не полностью. Опять перед ней замельтешила баба. Одела её во что-то. Долго крутилась вокруг, то и дело дёргая и подтягивая в разных местах. Наконец, она усадила невесту на лежак и занялась её волосами, от чего Зорька опять уснула. Сидя. Тут же, по крайней мере так ей показалось, её опять сильно начали тормошить и брызгать в лицо водой. Она на этот раз, почему-то не сидела, а уже лежала. Встала и кажется проснулась. Её буквально выволокли из кибитки, накинули на голову большое покрывало, из-под которого были видны только собственные ноги, предварительно как-то хитро смотав на голове косу. Согнули руки в локтях. Тоже чем-то накрыли и куда-то повели. Находясь между сном и явью, она покорно семенила туда, куда её под обе руки вели сопровождающие, но услышав многоголосый гомон впереди, начала приходить в себя, полностью прогоняя сон. И когда до неё дошло куда её ведут и ужас предстоящего показа табуном пробежал по её позвоночнику, проснулась окончательно. Толи от осознания происходящего, толи от того что проснулась, ноги стали заплетаться и сгибаться в коленях, но её вели крепко под оба локтя. Вдруг, как-то резко, один локоть отпустили и человек его державший побежал вперёд. Зорька поняла это по удаляющимся от неё шагам. Вместе с пониманием, она чуть было не потеряла равновесие, с трудом удержавшись на ногах, лишь сильно качнувшись в сторону. С другой стороны, женский голос монотонно, на одной ноте зажурчал прямо в ухо: