Александр Бельфор - Знак кровоточия. Александр Башлачев глазами современников Страница 7

АЛЕКСАНДР ПУГАЧЕВ, клавиши: Во всем Советском Союзе эта запись была очень популярной, это был настоящий андеграунд! И что? Запись «Рок-сентября» прокрутили на «Би-би-си», и всю нашу лавочку прикрыли. Этого нельзя было делать. Группу расформировали полностью и окончательно. Дошло до того, что начальнику от культуры М. И. Кувай-ковой пришлось доложить наверх, что рока в Череповце больше нет. Под роком имелись в виду «сентябрьские», то есть, Сашины тексты, прозвучавшие по «Би-би-си». Если я не ошибаюсь, это была песня «Манекен». И «Би-би-си»-то тоже была Сашкина идея. А в те времена подобные идеи были чреваты опасностью попасть под контроль КГБ, что и случилось. КГБ взял нас на заметку. Казалось бы, что такого? - Башлачев просто сказал: «Вот запись, послушайте». Это был обычный магнитоальбом, десять песен и все - на Сашины стихи. Альбом попал к Севе Новгородцеву, песни прозвучали! И нас запретили… На самом деле, Башлачеву было на это наплевать.

ОЛЕГ ХАКМАН, вокал: Для Башлачева сотрудничество с «Рок-сентябрем», как выяснилось позже, было всего лишь очередным приездом на каникулы…

У нас же в чем проблема была? После того, как мы прозвучали по радио «Би-би-си», мы тут уже стали врагами народа, значит, надо было разбегаться. Началась у нас такая эпопея… У нас же райцентр, властная структура: «Какое “Би-би-си”?! Не надо нам никакого “Сентября”!» Задушили рублем, это все элементарно делается. У нас был коллектив единомышленников, в смысле, мы приходили в Дом культуры зарабатывать деньги. Это было очень важно. Была работа - в пятницу, в субботу, в воскресенье - танцевальные вечера, марафоны. Что мы играли-то? Все наши фантомасы, манекены, все наши рок-н-роллы были псевдофирменными. Мы делали талантливую музыку, там слово было не главным. Башлачев был шикарным поэтом, но не выпячивался. И все были довольны. Мы уже песни свои записывали, а Саню никто не знал. Что такое поэт группы? Никто не знает даже, что это такое. Мы на сцене - нас видно. Это понятно. А что там за стихи? А потом только, по прошествии времени, вы-яснилость, что Саня Башлачев - большой поэт.

Хотя?.. Мы все были звездами. Саню на руках, помню, в день рождения в зал внесли. Он был именно - настоящим поэтом. А то, что он потом делал с гитарой, там уже все взаправду!

Нормальный романтический парень

ОЛЕГ ХАКМАН, вокал: Башлачев жил своей жизнью. Настроения нет, ушел, потерялся на два дня, и дома его нет. Нормальный романтичный парень. Куртеха у него замшевая была, вся изношенная, шапка непонятная… Я не помню, чтобы он сильно уделял внимание одежде. Так свободно, демократично, в легкую - надел там джинсяру какую-нибудь да и пошел! Ведь что такое демократ? Это человек, который свое мнение по жизни имеет. Вот ему казалось, что так надо жить, он и жил так. Вопрос в том, насколько он реализовался. Его надо было слушать, Саньку-то. Он-человек энергетически заряженный. У него был посыл. Не у каждого поэта есть такая внутренняя энергетика.

Он был добрым. Но, с другой стороны, он был и злым, потому что не мог со стороны смотреть на всю эту грязь. Такой человек, типа Высоцкого… Такие люди не могут принять жлобство эпохи застоя. Чувство юмора - это же очень важно. Нельзя все так серьезно воспринимать. Но, видимо, жизнь его настолько прибила, что ему было уже не до смеха.

ВЛАДИСЛАВ МАМЧЕНКО, гитара: Одно время он работал в редакции, вместе с моей матушкой. Как повинность отбывал. Ведь тогда все это было насквозь фальшиво - статьи, призывы. Он терпеть этого не мог!

ОЛЕГ ХАКМАН, вокал: Сашка - позитивный человек. Мне очень редко приходится работать с позитивными людьми. Не всегда глубоко талантливый человек может быть таким. Бывают такие вампиры, с ними работать тяжело. А бывает, человек пришел - и у тебя крылья вырастают за спиной! Раньше у него было отличное чувство юмора. Он такие советы мне давал! Говорит: «Мания преследования - это хреновое заболевание. Знаешь, иногда так бывает - инстинкт самосохранения перерастает в манию преследования!» Мы ценили друг друга за чувство юмора. Мы как-то на танцах отыграли и остались в Доме культуры, где-то на периферии, ночевали на матрасах. Лежим, холодно… И такие мысли: «Слушай, а для кого мы играем?!» И начали стебаться - сами над собой. Мы взаимно обогащались какими-то мелочами. Человек, не знающий нашу тусовку, вообще ничего не понял бы! Саня сказал: «Да, ты прав…» Посерьезнел, вышел покурить. Мы были такими наивными! Мы творили, делали что-то хорошее, и нам казалось, что счастье, успех уже рядом. А после таких мероприятий, как танцы, после общения с пьяной аудиторией, руки опускались. Но это тоже был опыт. Вопрос в том, у кого чего хватило: интуиции или каких-то внутренних сил, резервов. Я сам пытаюсь понять, из чего растут ноги поступков Башлачева. Многие замечали нестандартность его поступков. Обращали на это внимание люди, которые смотрели на него со стороны. А мы были вместе, и я не обращал на это внимания.

АЛЕКСАНДР ПУГАЧЕВ, клавиши: Да, Башлачев выделялся среди нас остротой афоризмов и экстравагантностью поступков. Порой это выходило за все допустимые пределы. Помню, как-то летом он танцевал голый на теннисном столе в присутствии женских глаз, на выходе из молодежного ресторана «Фрегат». Такое отношение у него было ко всему, так он выражал свой протест. Подобные поступки не случались постоянно, но одного-двух случаев в год хватало для того, чтобы завоевать в нашем окружении соответствующую репутацию. А так, он был очень открытый с друзьями, очень общительный, если надо было кого-то выслушать, войти в чье-то положение, то он все делал ради этого. Был абсолютно бескорыстным человеком. У меня тогда была не очень хорошая одежда, а мы играли же, всегда находились в центре внимания. Так он порой давал мне поносить свою одежду, довольно дорогую, поскольку симпатизировал мне и входил в мое положение - ведь я был на сцене, а он нет. Помню, мы его двадцатилетие справляли, сидели на балконе майским днем, и Сашка все спрашивал: «Хочешь, дам тебе футболку? Или джинсы?» В общем, бескорыстный был человек, и не только со мной.

ЮРИЙ СОРОКИН, звукорежиссер: Начиная с 1979 года, с тех пор как он поступил в университет в Свердловске, Саша появлялся в Череповце наездами. И от приезда к приезду я замечал за ним интенсивные изменения. Не знаю насчет роста, не буду утверждать, но то, что каждый раз он был совершенно другим человеком, это да. Конечно, он оставался Башлачевым - немножко хитроватым, с издевкой, приятным в общении человеком. Но постоянно что-то новое в нем появлялось. И причем оно занимало место в передней обойме личности человека. То есть у него появлялись новые привычки, новые выражения, новые неудержимые желания. Желание работать, что-то писать, увлекаться новыми моментами - это в нем всегда было, со школьной скамьи. А вот изменения в личности казались странными. В таком возрасте уже сложно коренным образом поменять взгляды и привычки, которые являются жизненно важными моментами. Взять хотя бы внешний вид… Как-то раз он приехал из Питера в стоптанных сапогах. А он в жизни не носил сапог! И вдруг эти кусковские сапоги, яловые. Это меня просто шокировало. Застиранная фуфайка… Я понимаю, жизнь в Питере должна была наложить какие-то новые отпечатки. Но такие?! По молодости он был, что называется, пижоном - носил джинсы, хорошую обувь. Нормальная прическа была, достаточно аккуратная. А здесь - бесформенные, выросшие волосы, легкая небритость, яловые сапоги, фуфайка… Внятность и членораздельность речи, раздумье после каждой фразы. А на внешний вид ему пофигу стало. Внешний вид не соответствовал его речи, вот в чем дело. Как два разных человека… Жить в мегаполисе таком, как Петербург, где нужно пешком километражи мотать, ездить на общественном транспорте и носить такие тяжелые, кусковские сапоги?! Меня, конечно, это ломануло. Выяснять у него, что это с ним происходит, было бесполезно. Зная Сашу, я понимал, что лобовые разговоры на это счет ни к чему не приведут. В случаях, когда он сталкивался с чрезмерным любопытством к своей персоне, он просто переводил разговор на другую тему. Он стал очень внимательно относиться к тому, что говорит, к сути. Быстрота мысли наблюдалась только тогда, когда речь шла ни о чем.

У Саши были такие разветвления в мозгах, он мог говорить сразу на несколько тем. Говоришь с ним на одну тему, он тут же задает вопрос по предыдущей. Но настроение было всегда хорошим - он улыбался, шутил, был активен, по-моему, даже больше, чем нужно. Размеренности не было в его поведении. Но он вообще был активным человеком по жизни. Меня очень удивлял такой темп в общении, я не успевал, собственно говоря. Говоришь об одном, потом раз - уже о другом… Не вялотекущая беседа, одним словом, я не догонял, у меня не было такой задачи. Во время беседы мне постоянно приходилось делать паузы, чтобы понять, о чем, собственно говоря, мы разговариваем. Я не знал, чего он хочет. Откровенно он со мной не говорил, но постоянно задавал очень интересные вопросы, немножко провокационные. И он запутывал их как-то странно: то обо мне спросит, то еще о ком-то, то вдруг включает вопросы на отвлеченные темы. Я просто не знал, на какой вопрос отвечать. Запутывал, словом. Раньше за ним такое не наблюдалось.