Агафонов Николай - Иоанн Дамаскин Страница 7

К нему-то на свидание и спешили монахи. Их беспрепятственно пропустили во двор тюрьмы, а затем один из стражников проводил посетителей в камеру Леонтия. Камера располагалась на первом уровне подвала под казармой преторианской гвардии, потому не была такой сырой, как камеры, находящиеся на втором, нижнем уровне. При этом следует отметить, что Леонтий сидел один, а это было немаловажной привилегией среди других узников, вынужденных тесниться в переполненных камерах. Открыв решетчатые двери и пропустив к Леонтию посетителей, стражник вновь закрыл за ними решетку и удалился, сжимая в ладони полученную от Павла золотую монету.

Навстречу монахам со скамьи поднялся небольшого роста коренастый человек. На вид ему было не более пятидесяти лет. Из-под лохматых бровей на посетителей глядели темно-карие глаза, в них читались тревога и явное нетерпение узнать, что привело в столь ранний час сих почтенных служителей Божьих.

— Леонтий, — торжественно начал Павел, — час твоей славы близок. Сегодня ночью, наблюдая звезды, я увидел благоприятное расположение Марса и Юпитера по отношению к созвездию Стрельца. Не минет и одна луна, как ты станешь василевсом ромеев.

— Здоров ли Юстиниан? — нахмурив брови, спросил Леонтий.

— Василевс здоров, но зато империя больна и ждет своего целителя. Число недовольных Юстинианом растет. Сам блаженный патриарх Каллиник держит немалые обиды на василевса за его нечестивые деяния.

— Вот уже три года я пребываю в заточении, не ведая своей вины. И три года я слышу от тебя, преподобный Павел, слова о моем высоком предназначении, якобы указанном небесными светилами. Где же мне найти в себе силы продолжать питать надежду на эти обещания?

— Сын мой, силы эти тебе может ниспослать только Господь наш Иисус Христос, Который Сам три года ходил по грешной земле, среди неблагодарных людей, не зная, где приклонить главу. Наберись и ты, Леонтий, терпения и уповай на милость Всемогущего Бога, Который вскоре пошлет тебе великое утешение. Звезды говорят, что избавление близко, надо верить и быть готовым ко всему. Сомневаться в Божественном Промысле — тяжкий грех. Остерегайся же этого греха, Леонтий, дабы не прогневать Бога. Подумай, что было бы, если мудрецы с востока не поверили бы звезде, возвестившей рождение Спасителя, и не пошли бы поклониться Богомладенцу?!

Уже неделю путники из Дамаска жили в доме Протасия. Через два дня хозяин дома поведал, что встречался с сакелларием Стефаном и рассказал ему о миссии единоверцев из Дамаска. При этом Протасий так и не смог догадаться, будет ли сакелларий способствовать сему делу или нет. На толстой физиономии евнуха не дрогнул ни один мускул. Молча выслушал, а потом подробно расспросил о посланниках, кто и откуда, и также молча удалился.

Время ожидания Иоанн не терял понапрасну. Он осматривал город, посещал храмы и монастыри и везде усердно молил Бога о благополучном исходе порученного ему дела. Иоанна всегда сопровождал Феофан, с которым он успел сдружиться. Наступил праздник освящения Константинополя, по случаю этого события каждый год устраивались ристания[29] на ипподроме. Феофан уговорил Иоанна пойти вместе с ним посмотреть на скачки колесниц.

Главная улица была запружена народом, в радостном возбуждении двигающимся в направлении ипподрома. Казалось, весь город пришел в движение. Шли вперемешку купцы и воины, ремесленники и бездомные бродяги, грузчики столичных причалов и рыбаки. Когда Иоанн с Феофаном пришли на ипподром, то большая часть трибун уже была занята, а народ все продолжал прибывать. Размеры этого грандиозного сооружения поразили Иоанна. Арена — в форме вытянутого эллипса, вдоль которого амфитеатром поднимались каменные скамьи. Иоанн насчитал сорок рядов. На разделявшей беговое дорожки стене возвышались два парадных монумента. Один представлял собой высокую бронзовую колонну, обвитую позолоченными змеями. Второй — каменный обелиск с иероглифами. Феофан рассказал, что змеиную колонну привезли из Дельф и на ней выбиты названия греческих городов, участвовавших в битве при Платее, а обелиск вывезли из Египта еще в царствование Феодосия I. Пока зрители рассаживались по трибунам, на арене кувыркались акробаты вокруг дрессированного медведя. Иоанн заметил, что на одной из трибун зрители были одеты преимущественно в зеленые цвета, а на другой в голубые. Феофан разъяснил, что это цирковые партии — «фракции». Каждой из этих фракций принадлежат колесницы. Потому ристания — это, собственно, состязание фракций. Голубой фракции покровительствует сам василевс.

Помимо проведения ристаний фракции должны участвовать в торжественных выходах василевса, приветствуя его радостными возгласами, произносимыми речитативом всеми вместе. Еще Феофан рассказал, что перед ристаниями все колесничие молятся в храме за литургией и причащаются Святых Тайн, потому как не знают, останется ли кто из них к концу состязаний в живых. Во время ристаний участники не только получают увечья, но и зачастую погибают при столкновении колесниц.

Протрубили трубы, все зрители встали и обратили свои взоры на кафизму[30] императора. Золотые двери, ведущие в императорскую ложу, медленно растворились, вышел Юстиниан. Трибуны буквально взревели торжественными возгласами: «Многая лета божественному василевсу!» Иоанн хорошо рассмотрел императора, так как они с Феофаном находились недалеко от царской кафизмы. Юстиниан был выше среднего роста, худ, бледное продолговатое лицо его было гладко выбрито, и от этого он казался еще моложе своих 26 лет. Лицо императора ничего не выражало, оно было неподвижным, словно маска, пока он приветствовал своих подданных поднятием правой руки. Зато большие карие глаза Юстиниана, хотя и подернутые дымкой усталости, иногда вдруг вспыхивали лихорадочным блеском внутренней властной энергии. Такая вспышка во взгляде была так же кратковременна, как и сверкающая молния во время грозы. Затем взгляд его снова угасал в презрительном равнодушии к ликованию плебса.

Вокруг кафизмы василевса выстроились гвардейцы в золотых шлемах и золотых нагрудниках. И руках у них были копья и секиры.

Юстиниан высвободил свою руку из-под полы мантии и осенил крестным знамением противоположные центральные трибуны, потом повернулся и осенил крестом трибуны справа и таким же образом слева.

Трибуны голубой фракции запели «Отче наш», и весь ипподром стал подпевать. Когда закончили петь молитву Господню, зеленая фракция запела «Богородице Дево, радуйся», и опять зрители мощно подхватили молитву.

Юстиниан вынул белый носовой платок и выбросил его со своей кафизмы на арену. Тут же ворота в промежутке между трибунами распахнулись, и оттуда под рев зрителей вылетели четыре колесницы, притом в каждую была запряжена четверка лошадей. Сбавляя немного скорость лишь на поворотах, колесницы понеслись вдоль края арены. Шум трибун нарастал, и Иоанн, к своему удивлению, расслышал среди этого гвалта слова молитв к Святой Троице, ко Христу, к Богородице и к различным святым.

На середине арены стояла высокая золотая подставка, на которой Иоанн разглядел семь больших страусовых яиц. Феофан пояснил, что в каждом забеге участвует по четыре колесницы, выбранные по жребию, которые должны проскакать восемь кругов. По окончании очередного круга одно яйцо убирают, так что число кругов хорошо видно и колесничим, и зрителям. После каждого забега префект города, одетый в праздничную тогу, вручал победителю корону и пальмовую ветвь. После четырех забегов наступил перерыв. Расторопные слуги стали разносить народу бесплатное угощение от императора: хлеб, пироги, овощи и рыбу. Сам василевс после раздачи даров удалился обедать вместе со знатными сановниками. А на арену развлекать зрителей вышли мимы, акробаты, фокусники и танцоры. После перерыва Юстиниан вернулся в свою кафизму, и ристания возобновились. На втором заезде неожиданно столкнулись две колесницы, что привело зрителей в немалый восторг. Но когда на последнем заезде одна колесница перевернулась на повороте и вылетевшего из нее возницу переехала следовавшая за ней колесница, толпа буквально взревела от восторга. А Иоанн, исполнившись жалости к несчастным колесничим, дал себе слово, что больше никогда не пойдет ни на какие публичные зрелища. Он потупил взор и стал молиться. Феофан, увлеченный состязанием, не замечал состояния своего друга и продолжал возбужденно кричать, умоляя святых апостолов даровать победу колеснице, за которую он болел.

При таком шуме было трудно сосредоточиться, и все же Иоанну удалось воздвигнуть стену молитвы между собой и бушующим морем человеческих страстей. Вдруг он почувствовал, что на него кто-то пристально смотрит, и оглянулся. Взгляд Иоаннa встретился со взглядом автократора всех ромеев Юстиниана.