toshiba - МУЗЫКАНТ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ Страница 7

«[Запись от 8 июля 1941 г.] Хозяин комнаты, где мы сейчас

проживаем, оставил домкому документ о том, что мы

выписываемся 1 августа. Это значит, что с 1 августа мы больше не

имеем права тут ночевать. <…> Но ввиду того, что ее муж [т.е.

хозяин комнаты] написал о том, что мы выписываемся с 1 августа,

как мы можем жить без прописки до 1 сентября? Это

невозможно».

Две приводимые ниже цитаты объясняют, на мой взгляд, обе

упомянутые странности.

Цитата четвёртая

«Мать Веры [Ивановны Прохоровой], Надежда Николаевна, –

урожденная Гучкова.

Московский городской голова Николай Иванович Гучков – ее

отец. Александр Иванович Гучков – родной дядя. Да, тот самый, у

которого согласно советской историографии, что ни должность, то

крамола: основатель и лидер партии октябристов, председатель III

Госдумы, военный министр Временного правительства [а также –

вдобавок к должностям – один из организаторов Интервенции,

влиятельная фигура в Белой эмиграции. Умер в Париже в 1936

году].

С такой родословной в СССР не то, что на работу устроиться –

жить было невозможно. <…>

К 1930 [!] году маме [т.е. матери В.И. Прохоровой] все-таки

разрешили работать переводчицей с иностранными туристами, в

том числе и высокопоставленными»1.

(См.: Григорьев А. «Прохоровы с Трех гор»/ Известия, 12 мая 1998 г.)

Цитата пятая

<<На склоне лет, когда многие люди начинают жить

воспоминаниями, [советской разведчице, дочери А.И. Гучкова]

Вере Александровне Гучковой-Сувчинской-Трэйл понадобился

достойный собеседник. Она пишет <…> [советскому разведчику]

Родзевичу:

« <…> В свое время Ежов обожал меня (конечно же, в абсолютно

невинном смысле), впрочем, я писала об этом в своей книге». >>

1 Процитирую книгу В. Прохоровой «Четыре друга на фоне столетия» (М.:

Астрель, 2012, с. 45):

«В 30-м году был организован “Интурист”, и маму взяли туда гидом».

Для сравнения процитирую также недавно рассекреченный документ,

опубликованный в книге «Лубянка. Сталин и НКВД – НКГБ – ГУКР “СМЕРШ”

1939–март 1946» / Под ред. А.Н. Яковлева. – М.: Материк, 2006, с. 15–16:

« Сов. секретно

9 января 1939 г.

№ 63/б

ЦК ВКП (б) товарищу ПОСКРЕБЫШЕВУ

Направляю при этом копию письма от 7-го декабря 1938 года на имя

тов. СТАЛИНА и тов. МОЛОТОВА о Всесоюзном Акционерном Обществе

«ИНТУРИСТ».

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР

(Л. Берия)

7 декабря 1938 года

№111967

СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) тов. СТАЛИНУ

Всесоюзное Акционерное Общество «ИНТУРИСТ» решением правительства

передано в Наркомвнудел СССР.

Нахождение «ИНТУРИСТА» в системе НКВД считаем нецелесообразным по

следующим причинам: <…> Исходя из указанных соображений, считаю

целесообразным «ИНТУРИСТ» изъять из ведения НКВД.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР комиссар государственной

безопасности I ранга БЕРИЯ

РГАСПИ. Ф.17. Оп. 163. Д. 1207.Л. 69. Подлинник. Рукопись. Л.70 -72. Подлинник.

Машинопись.>>

(См.: Анискович Л. «София Парнок и Константин Родзевич. Две

стороны одной луны». – М.: Кириллица, 2005, с. 319)

А вот еще отрывок из той же книги Л. Анискович (с. 311):

<<Больше всего участников разборки документов [оставшихся

после смерти Родзевича] поразила некая магическая фраза в одном

из писем Веры Трэйл: «Пусть, наконец, меня оставят в покое с

этой историей [об убийстве] Рейсса и сына Троцкого – у меня

железное алиби!» >>

Две последние цитаты, вне всякого сомнения, говорят о том, что

квартира Прохоровой тщательно прослушивалась. Что и объясняет

упомянутые выше странности, сопутствовавшие переезду и

проживанию Рихтера в этой квартире. НКВД, как я полагаю,

спланировало этот переезд (разумеется, втайне от Рихтера и семьи

Прохоровой): лояльность сверходаренного музыканта нуждалась в

круглосуточной проверке.

И в эту мышеловку в сорок восьмом году был приглашен мой

отец.

О том, что из этого вышло, я уже подробно писал в своей книжке

«Гений зла», М., 2005.

Вкратце суть такова. В 1950 году Прохорова была арестована, а

крамольные разговоры, которые вели мой отец и Прохорова,

оставаясь наедине в ее квартире, были предъявлены ей

следователем: «Каждый наш разговор с Шурой был представлен

как мой монолог, мое высказывание или мое личное мнение».

(См.: Прохорова В. «Трагедия предательства»/ Российская

музыкальная газета, 2002, №4). И на основании этого Прохорова

написала свою статью, обвинив моего отца в своем аресте.

Удивительно, однако, как могла Прохорова позволить себе

поддерживать целую серию из многих антисоветских бесед в

своей квартире. Она их насчитала целых 12 или 13 штук.

Тем более что мой отец ЧРЕЗВЫЧАЙНО ОПАСАЛСЯ

ПОДСЛУШИВАНИЯ (см. ее статью).

Тем более что Рихтер, ЗА КОТОРЫМ СЛЕДИЛИ, продолжал в

этой квартире бывать (см. ее статью).

Тем более, имея такую специфическую родственницу как

РАЗВЕДЧИЦА Вера Гучкова-Трэйл.

Тем более что в этой квартире регулярно бывал и отдыхал там

душой близкий друг Прохоровой Юрий Нагибин – в то время

ЗЯТЬ СТАЛИНСКОГО ЛЮБИМЦА И.А. Лихачева, бывшего

наркома машиностроения (!) и чекиста. (См. Нагибин Ю. Вечная

музыка. – М.: АСТ, 2004, с. 346–355, а также Нагибин Ю. Моя

золотая теща. – М.: АСТ, 2004, с. 228–229, где И.А. Лихачев

выведен как «В.К. Звягинцев»)

Кстати, Прохорова пишет о беседах с моим отцом: «<…> А все

разговоры стали носить сугубо политический характер». Но

разговоры на политические темы должен кто-то начинать. Тем

более во время террора. Тем более, если собеседники знакомы не

больше года. Видимо, это был человек, который не боялся

подслушивания…

А что же делала Вера Гучкова-Трэйл в том самом 1949 году, в

котором велись антисоветские разговоры в квартире Веры

Прохоровой? Она тоже вела антисоветские разговоры, только по-

английски.

«Уже в 1949 году, – пишет Ален Бросса, – когда Виктор Кравченко

в эпоху нарастания холодной войны открыл глаза западному

общественному мнению своей нашумевшей книгой «Я выбираю

свободу», она сопровождает перебежчика на публичных

выступлениях в качестве переводчицы. На фотографии,

опубликованной 4 мая 1949 года в газете «Ивнинг ньюс», Вера

Трайл стоит рядом с Кравченко, нервно затягиваясь сигаретой…»

(см. цитированную выше книгу Л. Анискович, с. 314–315).

Конечно, Прохорова могла не знать о профессии Веры Гучковой-

Трэйл. Но как выдающийся знаток своей родословной могла бы и

догадаться.

* * *

Вообще, Лубянка умела творчески использовать подслушку. Вот

цитата из воспоминаний Елены Боннэр, относящихся, правда, уже

к более поздним временам (1971 году), но почерк Учреждения тот

же:

«Мы [т.е. Елена Боннэр и Андрей Сахаров] прошли в его комнату,

которую за месяцы, что прошли с декабря, я уже знала до

последнего гвоздя в стене. Пили кофе, грызли печенье и то, что он

мне говорил в эти часы (он мне все еще – Андрей Дмитриевич, я

ему – Люся – вы), было потом пересказано в грязно-отвратитель-

ной тональности в итальянской газетенке «Сетте Джорно» со

ссылкой на меня, что я якобы это рассказывала про него своим

подругам. Прослушивание в его квартире было налажено хорошо».

(См.: Сахаров А., Боннэр Е. Дневники, т. 1. М.: Время, 2006, с. 65)

Как известно, дискредитировать Елену Боннэр в глазах Сахарова с

помощью подслушки не удалось. В истории моего отца все

обернулось иначе – травлей со стороны прогрессивной

общественности, не прекратившейся и после его смерти…

P.S. Недавно мне попался на глаза совершенно удивительный

документ, помещенный в книгу «Лубянка в дни битвы за Москву.

По рассекреченным документам ФСБ РФ». – М.: Издательский

дом «Звонница», 2002, с. 82–90:

<<СПРАВКА ОБ ОРГАНИЗАЦИИ ДИВЕРСИОННО-

ТЕРРОРИСТИЧЕСКИХ ГРУПП В РАМКАХ РЕАЛИЗАЦИИ

«МОСКОВСКОГО ПЛАНА»>>

14 октября 1941 г................ Сов. секретно

Для товарища Л.П. БЕРИЯ

<…>Агент «Лекал» – бывший офицер царской армии, старый

проверенный агент.

Оставляется в тылу противника с заданиями разведывательного

характера. Для успешного выполнения задания по нашему заданию