Шарон Меркато - Люди разбитых надежд: Моя исповедь о шизофрении Страница 7

Врачи до сих пор не позволяют мне носить обычную одежду и я, как и раньше, хожу закутанная в синий халат. Но в эти дни это было не так важно, потому что я видела других людей в такой же одежде. Выглядели они странно, но не казались сумасшедшими или с необычным поведением. Иногда кто-то из них улыбался, и я ощущала тепло в душе. Мы товарищи в синем. С нами все хорошо.

У Бобби есть собственная комната и, что чудесно, собственное стерео. Он говорит, что у него множество привилегий, поскольку он пробыл здесь довольно долго. Он утверждает, что врачи используют его для какого-то эксперимента. Я не думаю, что ему можно верить. Мы с ним сидим на полу перед стерео, часами слушая его любимые рок-группы. Довольно удивительно, но все песни могут напрямую относиться к нашим судьбам. Мы подпеваем каждой песне, замирая на каждой лирической ноте, будто наша жизнь зависит от нее.

Врачи несколько встревожены нашим поведением. Они постоянно заходят к нам и просят выключить музыку. Скорее всего, мы мешаем им сосредоточиться. Бобби действительно сроднился со своей музыкой. Он привстает, стройный и сильный, с бледным лицом и громко выкрикивает слова одной грустной песни, которая наиболее близка ему. Бобби выглядит драматически. Он полностью растворяется в музыке, и однажды я видела, как по его щеке покатилась слеза. Он быстро смахнул ее и отказался об этом говорить.

Зашла семейный врач. Она села на полу возле меня перед стерео Бобби и попробовала пошатываться в такт музыке. Я засмеялась и сказала, что она не должна сидеть на полу со своими пациентами. Если бы мой психиатр увидел ее в таком виде, он бы ее высмеял.

Ко мне зашла сестра и сказала, что уже время присоединиться к общему курсу лечения. Она протянула мне лист бумаги с рекомендациями врача. Это было расписание занятий, которые я должна была посещать время от времени вместе с другими пациентами. Первым занятием, на которое я пошла, была физкультура. Меня сопровождала сестра. Занятия происходило в комнате для посетителей. Мы опоздали и пришли, когда занятие было в самом разгаре.

Мужчины и женщины прыгали по кругу. Из старого магнитофона, который стоял на стуле, звучала песня, трубя о «дружбе, любви и мире» (где-то семидесятых годов, правда ведь?). Инструктор сказал нам взяться за руки и идти по кругу. Сестра подтолкнула меня и вложила мою руку в чью-то вспотевшую ладонь. Мы шли по кругу и кто-то подпевал музыке.

Мне было неуютно и стыдно, поскольку все были одеты. Я посмотрела на свои голые ноги, густо покрытые жесткими волосами. Я до сих пор не могла пользоваться бритвой — они не доверяли мне. Я пристально смотрела на волосы, желая, чтобы они исчезли.

Я глянула на лица моих товарищей по несчастью. Двое улыбнулись мне в ответ. Вместо зубов у них были клыки. Кровь капала из ртов. Они продолжали улыбаться и их оскалы ни разу не вздрогнули. Чтобы не видеть этого, я перевела взгляд на их ноги и уперла его в пол. Змея свернулась кольцом прямо передо мною. Я попробовала оттолкнуть ее большим пальцем ноги, но она подняла голову и открыла рот, будто собиралась укусить. Прозвучал хриплый, сдавленный смех. Я старалась не обращать на него внимания.

Инструктор попросила нас стать один за одним, оставляя пространство для движений, и делать глубокие коленные выпады. Я делала выпады только наполовину, поскольку мне мешал халат. Я ощущала себя глупо. Все это было просто глупо. Мы были людьми неприспособленными к жизни, танцующими в кругу, будто это была самая обыденная вещь в целом мире. Другие люди сидят в офисах, принимают решения, печатают, рисуют, руководят; а здесь были мы, группа удивительно одетых людей (некоторые из нас совсем не по моде), которые прыгали так, будто это было очень важно. Занемевшими голосами мы пели о мире и любви.

Я попробовала стрясти руку инструктора. Я не могла расслышать, что она говорила. Я слышала только звук моего собственного дыхания, который становился все более громким, так что его могли услышать все. Сестра подошла, обняла меня и вывела из круга. Я чувствовала себя примерно так, как Джеймс Браун, известный рок-певец, которого забрали со сцены, когда он перешел границу дозволенного.

Я проклинала все и всех в этой комнате, в больнице, во всем мире. Я проклинала моего врача (который случайно оказался рядом). Я проклинала сестер, которые старались схватить меня. Я подвергала сомнениям их нравственность и интеллект. Пол поднялся вверх, потолок упал вниз. Стены вибрировали. Я проклинала и кричала, используя слова, которые когда-то использовала Ариан. Все приближавшиеся ко мне были с искривленными лицами. Кровь и слюна капали из их ртов. Некоторые лица были без глаз и носов. Они старались что-то говорить мне, но я не могла их слышать. Гул в моей голове поглощал их голоса. Образы мгновенно вспыхивали в мозгу, будто перед моими глазами прокручивалась кинолента, преисполненная ужасов, злодеяний и крови. Я была неспособна контролировать себя. Они отвели меня в мою комнату. Ошеломленная, я села на край кровати и замерла. Скользкие змеи ползли вверх по стенам. Сейчас они остановятся, чтобы посмеяться надо мной, и поползут дальше. Проклятые змеи знали. Они знали. Они свисали с потолка и насмехались надо мной. Наконец под воздействием моего взгляда они попадали наземь. Это принесло мне некоторое облегчение. Теперь мне просто надо знать, как заставить их исчезнуть. Пришлая сестра со стаканом липкого зеленого сиропа. Подчеркнуто медленными движениями я взяла стакан из ее рук. Она села на стул напротив меня. Она изучала меня. Я изучала ее. Волосы мелкими кудрями обрамляли ее лицо. На ней почти не было косметики. У нее были теплые карие глаза, в них светился ум. Минуту я внимательно смотрела на нее. Ни одна из ее черт не была искривлена или обезображена. Это был знак.

Сквозь окно пробился солнечный свет. На миг он вспыхнул на голове сестры, потом остановился на ее лице. Змеи на полу перевернулись на спины и грели свои животы на солнце. Они выглядели комично и вовсе угрожающе. Я подумала, не дать ли им имена. Образы в моем мозгу утихомирились, и мысли входили в обычную колею. Красные и зеленые искры летали в воздухе и падали на ковер. Я закрыла глаза.

Я тихо молилась, чтобы этот кошмар закончился.

Я принимаю лекарства, но несмотря на это не могу поверить в свое «сумасшествие». Я не могу быть сумасшедшей. Персонал думает, что я сплю, но на самом деле я лежу с закрытыми глазами, стараясь вернуть ощущение бытия. Я силюсь вспомнить, как жила до того, как попала в больницу, но мой мозг может воссоздать лишь беспорядочные образы людей и мест. А когда я стараюсь свести их во что-то единое, они теряют смысл. Взмокшая, я наконец засыпаю.

Бобби сказал мне, что Дебра пошла домой. Ее запястья зажили и они не могли больше ее держать. Я буду скучать по ней.

Я чувствовала себя очень одиноко в эти дни. Бобби почти не заходил: он нашел Ингрид. Однажды он привел ее ко мне в комнату, но она не хотела оставаться. Она сказала ему, что боится меня. Когда это я начала пугать людей? (Но я сама испугалась до полусмерти, когда увидела себя в зеркале).

Как-то после обеда Бобби попросил меня об одной услуге. Я скучала по его обществу, и поэтому согласилась. Он повел меня к дверям своей комнаты и попросил побыть здесь. Затем повернул голову в сторону ванной комнаты, где сквозь полуоткрытые двери было видно голую ногу Ингрид. Я все поняла.

Я стояла возле дверей, скрестив руки, и надеясь, что выгляжу равнодушно и невинно. Несколько сестер прошли мимо и улыбнулись мне. Я улыбнулась им в ответ, одной даже помахала рукой. Бобби включил свое стерео на полную катушку, и я ногой отбивала в такт музыке. Я уверена, что выглядела убедительно. Голоса Бобби и мисс Романтики я слышала сквозь закрытые двери ванной довольно хорошо. Теплая волна стыда поползла по моей шее. Я увидела врача, который спускался по ступенькам в своем зеленом костюме сафари, и тихо молилась, чтобы он не остановился поговорить со мной. В руках у него был маленький кусочек бумаги. Он подошел ко мне и спросил своим мягким добрым голосом, как я чувствую себя. Я выдавила из себя нечто невнятное, он изумленно посмотрел на меня. Я почти уверена, что он слышал звуки позади нас, но если и слышал, то не подал вида. Однако он сделал короткую запись в своем листке. Если это означает увеличение дозы зеленого сиропа и клубничного джема, то Бобби мой должник.

Сестры настаивают на своем. Они говорят, что я должная присоединиться к общему курсу и что это приказ. Если благодаря этому я смогу выбраться отсюда, то я согласна.

В первую очередь — эти ужасные занятия физкультурой. Мы разминаем конечности, но я сомневаюсь, чтобы эти упражнения давали какую-нибудь физическую пользу.

Во-вторых, к каждому из нас приставлена сестра, которая говорит с нами где- то в течение часа. Это очень сложно, поскольку, как правило, они задают вопросы, на которые у меня нет ответов. В знак поддержки сестра поглаживает меня по руке. Я уверена, что все считают меня полной идиоткой и иногда это вызывает у меня злость. Я не должна сердиться на них, но меня выводит из себя их снисходительный взгляд. Обычно я недолго терплю эту рутину, потом встаю и иду прочь, обрывая их на полуслове. Я знаю, что это жестко, но думаю, что справедливо.