Василий Шульгин - Что нам в них не нравится… Страница 8

3) Не все жиды — коммунисты; не все коммунисты — жиды; но в коммунистической партии евреи имеют влияние, обратно пропорциональное их численности в России.

Откровенно говоря, я думаю, что это зернышко совсем близко к истине. И хотя внешним диктатором был сначала Ленин, а потом Сталин, я пока что остаюсь при этом мнении.

Итак, я посильно, но крайне бледно, изложил психологию антисемитов послереволюционных, то есть, так сказать, неофитов антисемитизма. Их очень яркие и очень страстные чувства я излагаю несовершенно потому, что я лично к ним не принадлежу; я, как уже было сказано выше, антисемит старый, закоренелый в своих убеждениях, но, «по множеству лет», в течение которых с еврейским вопросом приходилось сталкиваться, я — антисемит, кое-что передумавший. Эти думы, вероятно, придется и антисемитам более юным передумать в свое время.

Быть может, будет небесполезно, ввиду того, что эта работа посвящена ответу на вопрос «что вам в нас не нравится?», быть может будет небезынтересно рассказать, как я лично стал антисемитом. И это потому, что я, как мне кажется, — «один из многих».

Глава II

Прошлое

В своей первой юности я антисемитом не был. Во второй Киевской гимназии, где я воспитывался, этого духа не замечалось. Хороший товарищ был хорошим товарищем вне зависимости от того, был ли он Эллином или Иудеем. Не было «слепого» антисемитизма и у нас в семье. «Киевлянин» вел твердую линию в том смысле, что он был совершенно независим от каких бы то ни было еврейских влияний, но вместе с тем газета была свободна и от власти всезаслоняющих страстей. Мне кажется, что в ту эпоху, когда политическое затишье обозначало штиль перед еще не видимой бурей, то есть в начале 90-х годов, «Киевлянин» в еврейском вопросе готов был стать на тот путь, на который я пошел в 1915 году, когда подписал так называемую «Великую Хартию Прогрессивного Блока». Эта «акция», как известно, была тогда мудро формулирована Милюковым так: «вступление на путь постепенного снятия ограничений с евреев…»

Антисемитом я стал на последнем курсе университета. И в этот же день, и по тем же причинам я стал «правым», «консерватором», «националистом», «белым», ну словом тем, что я есть сейчас…

В 1899 году петербургские студенты устроили на улицах столицы какие-то политические демонстрации. Полиция потребовала демонстрации прекратить; студенты не подчинились. Вызвали казаков. Казаки разогнали их нагайками.

В то время я был весьма далек от политики и достаточно небрежен в отношении университета. Но случилось так, что я пришел в Alma Mater в тот день, когда в Киеве были получены известия о петербургских событиях. Длиннейшие коридоры университета были заполнены жужжащей студенческой толпой Меня поразило преобладание евреев в этой толпе. Было ли их более или менее, чем русских, я не знаю, но несомненно они «преобладали», го есть они руководили этим мятущимся месивом в тужурках.

Чем господа студенты занимались? Они придумали оригинальный способ протестовать против действий казаков решено было не учиться Сие было, конечно, не умно и выходило по поговорке в огороде бузина, а в Киеве… баклуши бьют. Но каждый барон, а тем более студент, может иметь свою фантазию, можно и не учиться, если это нравится и если считать, что Всевели-кое Войско Донское или славная Кубань понесут от студенческого безделья какой-то урон. Я лично ничего не имел против того, чтобы студенты, которые желающие, «протестуя против насилия», вместо того, чтобы идти в аудитории, гуляли по коридорам.

Но когда «забастовщики», «протестуя против насилия», сами учинили самое явное и наглое насилие, вышвырнув из аудитории профессоров и небастующих сту-дентов; когда они стали бить не баклуши, а своих собственных товарищей за то, что они их взглядов на борьбу с казачеством не разделяли, то я возмутился духом велие. Меня весьма мало интересовали лекции сами по себе в то время; но нарушение «принципа свободы труда» оскорбило меня до самых entrailles. И я вступил в яростную борьбу за правду и право, против насилия и лжи. Ложь, между прочим, была в том, что «чистая, святая молодежь» подделала фотографические карточки, на которых было изображено избиение студентов казаками; эти карточки выдавались за моментальные снимки «с натуры»; я, как опытный любитель-фотограф, легко установил, что эти карточки были не снимками с натуры, а рисунки, сделанные руками человеческими и затем снятые фотографическим аппаратом.

Итак, насильниками и лжецами оказались в киевском университете св. Владимира «левые» и «евреи»; причем последние руководили первыми. Возмутясь ложью и насилием, я вступил в борьбу с этим национально-политическим содружеством.

Но тут же я должен оговориться, что не все евреи были левыми, то есть революционерами. Отдельные студенты евреи были на нашей стороне и боролись вместе с нами, плечо о плечо, со скудоумием серой студенческой массы, уже захваченной тайными «заплечных дел мастерами» В своей последующей жизни эти студенты-евреи, отстаивавшие элементарные человеческие права (элементарную свободу учиться или не учиться по своему желанию), очень много потерпели.

Ибо, в противоположность распространенному взгляду, в то время было выгодно, прибыльно и почетно быть левым Сонное русское правительство редко приводило в движение карающую машину правосудия или административных взысканий. Это обыкновенно делалось в крайних случаях — после совершенно недопустимых безобразий, или же в минуты нелогичных вспышек гнева, явно обозначавших слабость. Очень легко было, конечно, не переходя известных граней, совершенно безопасно «плавать» в качестве борца за «освободительное движение» (каковое на самом деле, как теперь все убедились, несло не освобождение, а высший тип тирании). Такой борец мог, ничем не рискуя, срывать сладкую пену жизни в виде «восторгов толпы» и более вещественных доказательств «народной любви».

Наоборот, тем, кто боролся с надвигающимся безумием, приходилось весьма сурово. Надо было стать частью правительства, то есть быть офицером или чиновником, чтобы как-нибудь преуспевать в жизни. Людям же «свободных профессий», чтобы плыть в этом море, необходимо было прежде всего быть материально независимыми. Ибо уже настолько была в то время распространена известного рода партийность в мире адвокатском, писательском, артистическом, ученом, что неразделявшие оппозиционно-революционных доктрин сейчас же попадали на черную доску: перед ними закрывались все двери.

И если я, не поступив ни на какую службу, мог себе позволить роскошь «сметь свое суждение иметь», то в значительной мере потому, что я был материально независим. (Прошу извинения у читателя, что занимаю его внимание своей персоной.) Те студенты-евреи, о которых я говорю, не имели никакого состояния; на государственную службу поступить не могли. По окончании университета им пришлось идти в свою среду, то есть в среду либеральных профессий. И там им показали 1а mere de Kouzka. И евреи, и русские…

Увы, разве в самое последнее время не повторилось почти то же самое на наших глазах? Разве мы не знаем горькой трагедии отдельных евреев, поступивших в Добровольческую Армию? Над жизнью этих евреев-добровольцев висела такая же опасность от неприятельской пули, как и со стороны «тыловых героев», по-своему решавших еврейский вопрос.

Таким образом, как явствует из вышеизложенной моей автобиографии, мой антисемитизм был чисто политического происхождения. На студенческой скамье я ощутил и понял, чем грозит России революция, и стал по мере сил бороться с нею. Но так как во главе революционного движения (по всем моим ощущениям, наблюдениям и сведениям) стояли евреи, то бороться с таковыми обозначало для меня: «бить по голове гидру революции».

Чем дальше в лес, тем больше дров… Я кончил университет в 1900 году, а через пять лет 1905 год показал даже слепым подкладку так называемых «студенческих волнений». Никаких студенческих волнений по существу никогда не было, потому что это были не студенческие, а революционные волнения. Опытные и дальновидные революционеры, искушенные в бунтарском искусстве, захватив в свои руки «мальчиков в синих околышах», двинули их в качестве авангарда против исторической русской власти.

Каковы были цели этого революционного движения, называемого «освободительным»? Свобода?

Я думаю, что сейчас всем все ясно. Но в то время было, конечно, много людей, которые искренне верили в то, что они борются за высокие идеалы. Бедные: более грубого обмана мир давно не видел. Истинная цель «освободительного движения» и сейчас еще не известна; и она обнаружится, может быть, через много лет. Но явственная цель, цель, поставленная перед наиболее энергичной головой этого движения, то есть перед еврейством, была ясна для всех, кто хотел видеть: Равноправие.