Дмитрий Факовский - Бессы Страница 8

«Я сейчас вернусь», - сказал Факер мужику, осторожно отталкивая его в сторону, выходя из квартиры и захлопывая за собой дверь.

Он вышел на улицу. Снова начался дождь.

«Блядская погода», - подумал Факер уныло, подсознательно осознавая, что радуется ему, словно в детстве, когда они с мальчишками от души прыгали по образовавшимся в асфальтных колдобинах лужах, - промокшие до нитки и беззаботно счастливые.

Глава 4.

***

Оглядевшись и сориентировавшись на местности, он пошёл напрямую - прямо через детскую площадку, - в сторону, где, по его расчётам, сейчас выпивали и дули ароматную траву пацаны. Мысли о дудке вдохновили Факера, укрепив его дух, отчего он едва ли не летел вперёд, предвкушая мягкий диван и сладкий дым.

Пасхальный городок был пуст. Лишь иногда Факеру попадались пьянчужки, дрожащие на ходу, словно тени в свете фонаря, бредущие поодиночке или редкими группами в поисках продолжения бытия.

Они смотрели на него мутными глазами, отчего Факеру становилось жутко.

Нет, дело было не в жестяковой пропаганде центральных каналов, показывающих горячие репортажи с расчленёнкой. Поработав в ряде таблоидов, он насмотрелся говна и похуже тех ужасов, коими кормили народ с голубых экранов.

У редакции были прикормленные менты. Например, возле лучших отелей столицы, где останавливались разные заокеанские звёзды, о появлении которых тут же узнавали папарацци. Другие мусора сливали информацию о ДТП, несчастных случаях и убийствах.

За несколько месяцев Факер успел обрести равнодушие к человеческой боли и страданиям, во всяком случае – не выказывая того, что он чувствовал каждый раз, сталкиваясь с очередной горой кровавого мяса, или командуя молодым отмороженным фотографом, прыгающим на гроб ушедшей в лучший мир отечественной знаменитости, заслуженной из заслуженных, на похоронной которой, словно трутни, слетался весь бомонд.

Куда страшнее вида изувеченных жертв были обстоятельства каждой трагедии зачастую маленьких и ничтожных людей. Пугали мотивы, стоящие за преступлениями. Людишки насиловали, били, резали, стреляли, сжигали и скармливали друг друга собакам за просто так – из-за бабы, из-за бутылки, из-за сотни рублей, наконец – в банальном алкогольном помешательстве.

Вот это было реально страшно.

С годами Факер замечал, что ему всё меньше нравится бродить одному по городу, тем более – незнакомому. Его напрягал даже свой район, где его все знали, и он, в общем-то, чувствовал себя там, как рыба в воде. Раньше он мог спокойно взять в сумку пару банок пива или, в прохладную погоду – запастись флягой с бухлом, и уходить, наслаждаясь полным одиночеством, особенно – в тёмное время суток, когда всё вокруг буквально замирало, и ему оставалось лишь удивляться резонансу окружающего его умиротворения и той гадости, о которой кричали СМИ.

А потом он пошел работать, и всё.

Да и с возрастом, всё больше понимая человеческую суть, наполняясь, словно кувшин, мелочной агрессией, переходящей в недалёкое безумие, он все больше испытывал отвращение к окружающему отребью, пытающемуся втянуть его в свой замкнутый круг.

Он успокаивал себя, что бухает только по выходным и праздникам, и вообще не ведёт себя вызывающе. Не то, что некоторые: пацаны собирались у них под гастрономом уже в восемь – попить пивка, покурить сиги, чтобы с утра пораньше захаркать окружающее пространство.

«Гоблины, блядь», - думал Факер яростно, ненавидя их и презирая – жалких потомков великих предков.

Мир всё больше впадал в хаос, заполняющий собой бытие после крушения системы, поддерживающей порядок. Логика сменилась случайностью. Получить затычкой в печень или просто бутылкой по голове мог каждый, независимо от места и времени, причём – абсолютно без причин.

Иногда Факер успокаивал себя, что паранойя – это следствие употребления марихуаны. Об этом даже писала «Википедия». Он старался убедить его, что мир не настолько гадок, как он себе его нарисовал, а люди – это не унылые и подлые мудаки, а сплошь и рядом выдающиеся и чертовски приятные личности.

Впрочем, его напускной оптимизм испарялся достаточно быстро, едва он выходил из квартиры и сталкивался с окружающим его бардаком – наркоманами соседями, убитым подъездом, гниющим мусором, водителями маршруток и вечно пьяным быдлом всех цветов и оттенков.

Всё это росло в пугающей прогрессии.

«При советской власти, было поспокойнее, потому что людям не было смысла воровать, не говоря уже о том, чтобы взрывать друг друга», - думал он.

Провинциальный городок, по которому шел Факер, конечно, отличался от столицы, встречая его сплошь и рядом славянскими лицами, что уже было разгрузкой для уставших очей. Только вот, лица эти – русские и родные, - были черны и далёки. Пустые глаза взирали на него практически равнодушно, поигрывая адскими бесноватыми огоньками, ловя которые в очах бредущих мимо него потерянных душ Факеру становилось жутко. Сам городок будто превращался в застывшую во времени и затерянную в пространстве проекцию из классической антиутопии, которыми некогда пугали неприхотливых зрителей фантасты, описывая в своих толстых романах города-призраки недалекого тоталитарного будущего, в котором нет места людям, где на смену Человеку пришел Зверь, поработивший практически каждого, высосав из него душу, сделав бездумным куском мяса, винтиком хаотичной, но безвыходной системы.

Даже в самую безмозглую юность Факер не считал себя фашиствующим молодчиком, чувствуя себя человеком великой советской эпохи, но не становясь от этого менее агрессивным. Деление людей по данному вопросу на толерантных и нет, напрягало его. Он не был расистом, но выступал против смешения кровей разных рас, за верховенство русских, но в дружественном интернационале советских народов, - и в этом, по мнению Факера, не было ничего, за что власти уничтожали таких, как он – перекрывая кислород, отнимая работу и бизнес, просто бросая за решетку.

Вместо идеи сильного русского государства молодежи посредством глобальных СМИ вбивалась как норма похоть, грязь и порок, отчего в головах деток случался сбой матриц.

***

Пройдя нетронутым, Факер остановился у церкви, где был на Пасхальной службе ночью. Рядом с оградой, под брезентовым настилом, примостившись на пластиковых лавках, копошились сирые и убогие, деля добычу – еду, деньги, сигареты и тару с остатками алкоголя. Среди найденного были мобильный телефон и золотая цепочка, право собственности на которые предъявляли теперь сразу несколько местных аксакалов. Разговор шел на повышенных тонах, мужики драли глотки , и с нажимом хватали друг друга за засаленные грудки, сотрясая лохматыми бородами, а две бабы – противно визжали, пытаясь поцарапать оппонентов длинными чёрными когтями.

Его вновь тронула тревога. Сначала Факер хотел просто пройти мимо, стараясь не глядеть на них, словно на голодных помойных собак, но невидимая сила остановила его и он замер, как вкопанный, глядя на сцепившуюся чернь. Буквально тут же, будто почувствовав его присутствие, они прекратили драться, и обратили свои взоры на Факера.

Он поёжился и, вдруг, будто по божьей воле, его смятение сменилось холодным равнодушием, и Факер двинулся к ним.

«Христос воскрес!» - радостно скалясь гнилыми ртами, отребье поползло к нему.

«Перестрелять вас, как собак бешеных», - бросил он злобно, поднимая с ноги конструкцию из двух ящиков и досок, где была аккуратно разложена добыча, которая взлетела вверх вместе с трубкой и золотом.

Сирые и убогие вздрогнули и враз застыли, словно покрытые мхом влажные пни.

Факер прошел мимо них, едва не касаясь плечами, - сквозь церковные врата и, пройдя вдоль знакомых крестов по жидкой аллее, вошел в церковь.

Зайдя внутрь, Факер почувствовал могильный холод, изо рта у него пошел пар. Вокруг царил сырой полумрак. Он снял очки и протёр их влажной футболкой – стало ещё хуже. Его уверенность быстро улетучилась, пошатываясь, Факер побрел к алтарю. Подойдя ближе, он почувствовал тепло и узрел свет. Факер обошел алтарь справа, и уткнулся на современный компактный инфракрасный обогреватель, у которого, удобно усевшись в низеньком мягком кресле, читал газету какой-то святой отец. Не разбираясь в чинах священнослужителей, Факер неуверенно кашлянул, пытаясь привлечь к себе внимание попа. Тот поднял голову и вопросительно взглянул на него над половинками стильных очков, но Факер продолжал молчать. Отложив газету в сторону, поп встал.

«Христос воскрес, сын мой», - сказал он красивым глубоким голосам.

«Ага», - кивнул Факер, делая шаг вперёд и наслаждаясь идущим теплом, согреваясь после неприветливой пасхальной непогоды в божьем доме.