Александр Виктория - Волк. Рождение Страница 8

  - Это не моё, мама! Я двух оленей убил!

  Доса Арауанн умолкает, круглыми глазами глядя на здоровенный кусок окорока, лежащий на столе и укутанный широкими листьями, и я повторяю:

  - Там ещё много, и не так далеко. Надо народ послать, пусть принесут!

  - Двух... Убил?!

  - Ну, да... Вот же.

  Показываю на кусок оленины или лосятины. Матушка подходит, осторожно смотрит на мясо, потом трогает его пальцем, лижет тот - глаза становятся ещё больше и она шепчет:

  - Хайтарут... Не может быть!

  Вдруг начинает меня ощупывать, тормошить, я отбиваюсь:

  - Мам! Ну, цел я! Честное слово! Надо людей послать! А то кто-нибудь утащит!

  Это действует, и вскоре я слышу её надломанный высокий голос, созывающий слуг. Собираются три женщины и семь мужчин. Прочие спят, согласно моего распоряжения. Объясняю им, где оставил мясо. По описанию узнают волчье урочище. Но сейчас там безопасно, потому что днём зверюги отдыхают. К тому же - волк, оказывается, мой баронский тотем, или герб, и потому вряд ли животные тронут слуг Волка. Во как! Оригинальный вывод. Ну-ну... Делаю дальнейшие объяснения. Народ весело устремляется за моей добычей - как-никак, минимум на неделю хватит, да и на зиму можно пару шматков повкуснее закоптить... Ну а я спускаюсь пониже, к реке, и начинаю отмываться. Мыла нет, поэтому пользуюсь золой. Она древесная, а потому слабо-слабо пениться. Эх, одежда моя, одежда... Но тут на берегу появляется доса Аруанн со своим рядном-матрасом-одеялом:

  - Вот, укройся, Атти. А я пока быстро выстираю...

  Поскольку я чист, и к тому же меня переполняет чувство гордости, безмолвно уступаю матушке свою одежду, и та колотит её вальком, трёт какой то густой смесью, и, к моему удивлению, кровь и нутряное сало оттирается и уплывает грязной неопрятной пеной вниз по течению. А я наслаждаюсь солнышком и заслуженным отдыхом, не замечая напряжённых взглядов досы Аруанн, которые она на меня время от времени бросает, отвлекаясь от стирки. Наконец всё выстирано и даже разложено на нагретых солнышком камнях для просушки. И тут нервное напряжение меня покидает, я чувствую, как нападет слабость. Похоже, что я не рассчитал силёнок бионосителя моего разума, и... В общем, я прихожу в себя опять в своих покоях и на кровати. Матушка, встревоженная донельзя, сидит рядом. Увидев, что я открыл глаза, обнимает меня. Тормошит, причитая:

  - Атти! Малыш! Ну так же нельзя! Ты только-только встал после болезни, а уже столько всего сделал за день! И оружие починил, и на охоту сходил, и столько мяса принёс сам! Разве так можно?! Да ещё...

  На секунду прерывается - не хочет говорить об убитом мной бастарде, и снова:

  - Ты же умереть мог! Такой у меня слабенький сынок, и вдруг творит дела, что и взрослому то не по силам! Я уж поначалу подумала, что ты подменыш, что моего сыночка Нижайший забрал, а взамен демона подсунул...

  И тут я прикусываю себе язык... Однако, материнское сердце не обманешь - оно чует... Разницу...

  - Мама... А люди работают?

  - Нет ещё, Атти, малыш. Разве им сейчас до этого?

  Приподнимаюсь на локте, сердито выпаливаю:

  - Ма! От того, что они сейчас будут делать, зависит наше будущее! Пировать будут, когда закончат! А сейчас мне нужно сгущённое вино! И как можно больше и крепче! Я пока встать не могу, так что следить за их работой придётся тебе. Помнишь, как я проверял, что получилось?

  Доса бледнеет:

  - Я столько не выпью...

  - Вот же... Да не надо пить! Обмакни тряпочку на лучине, и подожги! Если горит, значит, нормально. Если же нет - то обратно в горшок и гнать по новой! Воду держать постоянно холодной!

  Матушка кивает, и я машу рукой:

  - Иди, мама. Пусть немедленно начинают!

  - А как же ты?

  - Всё в порядке. Мне просто надо отдохнуть и... Поесть.

  Аруанн мгновенно вскакивает:

  - Ох, совсем же забыла! А ведь ты...

  Обрывает фразу на полуслове, торопливо уносится вниз, потому что я слышу, как стучат по доскам пола деревянные подошвы. Оставшись один вытягиваюсь на просышенных и проветренных шкурах, заложив руки за голову - эх, хорошо!.. В двери почтительно стучат, и я выпрямляюсь, одновременно разрешая войти. Появляется довольно миловидная, но грязная девчонка, по виду - моя ровесница, вносящая даже с натугой деревянное блюдо, на котором парит здоровенный, с мою голову, кус мяса, обложенный толстыми ломтями уже знакомого серого хлеба с отрубями. Ещё кувшин, источающий слабый запах вина и глиняная кружка, довольно чистая. Даже, как я вижу, ещё влажная. Ну-ну...

  - Ваш ужин, сьере Атти.

  Она улыбается, но я вижу, как хитро поблёскивают её глазёнки. Неужели мой носитель на неё западал? Или просто девочка хочет воспользоваться моментом? Посмотрим. Сейчас меня кроме еды ничего не волнует. В желудке разом звучит императорский гимн на тридцать три серебряных фанфары. Потому выхватываю блюдо из её рук, вцепляюсь в мясо обеими руками и погружаю в него свои зубы. К счастью, у носителя они белые и крепкие. Бурчу с набитым ртом:

  - Налей мне.

  Та послушно выполняет требование, я делаю глоток - ого! Слабенькое, почти сок, но вкусное! Аромат тонкий, приятный. Потому уминаю кусок, время от времени запивая его винцом. Не рано ли? Всего то четырнадцать годков биологического возраста. Да нет, наверное. В напитке градусов шесть, может семь от силы. Оно просто слегка бодрит. Голова же чистая, никакой замутнённости...

  - Сьере Атти, а как вы смогли убить сразу двух хайтарутов? Да ещё один?

  На меня смотрят любопытные глазёнки, этак, постреливая, и я, вспоминая Цезаря, отвечаю:

  - Пришёл. Увидел, и убил.

  - Но они же ужасно злые! И очень много людей пострадало от них! Ваш сиятельный отец...

  Умолкает, сообразив, что ляпнула лишнее.

  - Что? Он же погиб при Аквилисе!

  - Погиб то погиб... Но поговаривают, что это случилось ещё до битвы, на охоте. Он будто бы ранил одного, а второй убил его копытом.

  Копытом? Вполне реально. У зверюги на голени настоящий выкидной костяной клинок. Я еле выковырнул из дерева обломок лезвия. Вошёл сантиметров на пятнадцать! Из-за чего, собственно, хайтарут и провалился мне под арбалет... Тем не менее, сплетни надо пресекать, и я строго говорю:

  - А не боишься, что я прикажу тебя раздеть, привязать к столбу во дворе и выпороть с солью?

  Вроде бы стандартное наказание для прислуги в это время... Но девчонка нагло отвечает:

  - Сьере Атти, вы меня и так уже раздевали, и не раз. Только без розог...

  И улыбается... Понятно. Парнишка то из молодых, да ранний... Протягиваю руку, цепляю за пухлый подбородочек, от чего та сразу начинает улыбаться и на щечках образуются симпатичные ямочки и подаётся ко мне, наваливаясь ощутимой грудью мне на колени:

  - Вы... Хотите, сьере Атти? Доса Аруанн сейчас занята на кухне, поэтому нам никто не помешает...

  И всё с таким придыханием... Только вот запах изо рта у неё сразу отбивает всё желание, на миг появившееся. А ведь не врёт - реакция организма это подтверждает...Задумчиво смотрю на неё, потом тоже с придыханием отвечаю:

  - А сейчас, моя милая...

  Она просто расцветает, но тут же улыбка сменяется испугом, потому что я заканчиваю фразу совсем не тем, что девица желала услышать:

  - ... ты пойдёшь вниз, к досе Аруанн, и скажешь, что я велел тебя выпороть!

  Последние слова я буквально выкрикиваю, и девчонка в страхе сжимается.

  - Живо! Пошла вон!

  Она всхлипывает, подхватывает уже пустой поднос, удаляется походкой идущей на смерть, давя на жалость. Зря. Может, прежний Атти бы и растаял, но я не видел её ни среди тех, кто работал прошлой ночью, ни среди тех, кто ходил за мясом. Следовательно, девочка просто пользовалась своей привилегией хозяйской подстилки и обнаглела до невозможности... Хлопает дверь, а я поднимаюсь и одеваю чистую одежду. Моя нижняя рубашка уже аккуратно подшита, прочее же чистое и пахнет рекой. До чего приятно ощутить прохладную ткань. В дверь скребутся, и я снова кричу:

  - Что ещё непонятно?!

  Но это не давешняя наглая служанка, а сама доса Аруанн.

  - Ты действительно приказал высечь Ираю?

  Киваю.

  - Она обнаглела. Я не видел её ни ночью, ни днём. Значит, сознательно отлынивает от работы, прикрываясь моей симпатией.

  Теперь и она кивает в ответ:

  - Я пыталась призвать девчонку к порядку, но она пожаловалась тебе, и ты, сам, лично, велел мне не трогать её... Догадываюсь почему. Почему же ты теперь переменил своё отношение к ней?

  Затягивая пояс и думая о том, что надо сделать застёжку, а не крутить эти узлы, задаю ей встречный вопрос:

  - Мама, я же тебе говорил, что я забыл всё? Или почти всё?

  И вдохновенно лгу:

  - Высочайший забрал большую часть моей памяти, но взамен вложил в мою голову другие знания и умения. Не знаю, откуда и чьи, но... Прошу тебя не удивляться ничему. Ни сейчас, ни в будущем. И эта... Ирая... Она мне ничего, кроме отвращения не внушает. Уж извини. Так что если ей вправят мозги на место и вышибут наглость - буду этому только рад.