Неизвестно - Черняев 1982 Страница 8

Все кругом читают Солоухина в «Нашем Современнике» № 1 «Продолжение времени». По идеологии - вполне контрреволюционное сочинение и, если не антисоветское, то ностальгически досоветское. Однако, талантлив и в частностях (нашего отношения к культуре и ее прошлому) прав. И хорошо, что и такое печатают, будто не замечая. Т.е. поток восстановления прав и миссии «великой русской литературы» продолжается.

15 мая 82 г.

Что было за неделю? Был день Победы. Мы провели его с Колькой Варламовым (фронтовой друг). Пошлялись по Парку культуры, потом пошли ко мне пить, затем пили у него в кругу его семьи. К пяти часам я был сильно надравшись.

Пожалуй, с ним мы больше, чем с кем-либо откровенны по части «верхов». Судачили о всеохватывающем воровстве и коррупции, о том, «кто» будет после Пленума 24 мая. Оба мы ничего точно не знаем, да и никто не знает.

Между прочим, мне рассказали со слов Товстоногова (знаменитый режиссер) еще одну подробность нашей высшей нравственности. Он летел из Стокгольма в одном самолете с младшим Брежневым - зам. министра внешторга, сыном. Тот, конечно, не один. Всю дорогу - пьяный дебош. К Москве - едва на ногах. Спускается по трапу. Встречает его соответствующая камарилья. Рука в «ленинском» приветствии и по-пьяному шуткует: «Приветствую и поздравляю вас с моим прибытием в столицу нашей родины Москву!» Никому не подав руки, вваливается в машину и - таков.

Так нам и надо! Если лижем, если готовы терпеть любые потехи над собой - то почему бы нас не макать мордой в говно при каждом удобном случае!

И еще: все почти торгпреды в «богатых» капстранах - его креатуры, которые не только единовременно возблагодарили, но шлют дань регулярно.

В понедельник была шестерка зам. завов Международного отдела ЦК соцстран Европы. Формально - подготовка к димитровским торжествам в Софии, фактически - подготовка к «шестерке» Секретарей ЦК (там же, закрытой), где хотят обсудить - «что делать» с КП Италии, Испании, Японии и т.п.

Пономарев принял замов. Стыд и позор. Едва вязал. Особенно постыдна и глупа его «информация» о проходившей в эти же дни встрече делегаций ЦК КПСС и ЦК Финляндии (перед их съездом выламывали руки, чтоб не избрали Ааолто председателем).

Потом Загладин мне рассказал, со слов Прибыткова, что Черненко, прочитав материалы к этой встрече, отказался «под благовидным» предлогом в ней участвовать. И вели ее Пельше, Романов, Пономарев, который с подачи наших референтов=синисаловцев и определял всё.

29 мая 82 г.

Китайская проблема. Мое столкновение с Рахманиным.

Еще в начале мая - как я есть член редколлегии «Коммуниста» - прислали мне статью Капицы (МИД) на книгу Борисова (?). Кто такой Борисов я не составил себе труда подумать, но позвонил Косолапову и сказал, что я категорически против такой статьи. Это была сплошная апологетика книги и ругань в адрес Китая, как будто никакой ташкентской речи Брежнева и в помине не было.

11 мая в Софии состоялся очередной «Интеркит» - тайное совещание замов шести соцстран по китайскому вопросу. От нас, конечно, Рахманин, который сначала навязал ЦК «директивы» для себя в Софию, а там - протокольную запись (как основу для политической пропаганды и научной работы в странах участниках - и на вынос). Однако, произошла первая осечка. Немцы (Бруно Малов) сначала внесли 100 поправок к проекту этой протокольной записи, а потом отказались ее подписать.

Видимо, Малов же донес Рахманину, что Хоннекер «вообще рвет и мечет» по поводу этого Интеркита. Он, мол, собирается 15 лет, записывает всякие громкие фразы по Китаю (диктатура, военно-бюрократический режим, альянс с империализмом, перерождение, сдача позиций капитализму и т.п.), а жизнь идет своим чередом. КПСС, мол, наделала кучу ошибок с Китаем, пора бы и «извиниться». Во всяком случае - у нас есть «свои» интересы и должна быть «своя» политика в отношении Китая. Вот так-то!

Вернувшись в Москву, Рахманин внес в ЦК «отчет» за подписью четырех отделов. Позвонил мне - и в своей манере «быстро-быстро»: подпиши, там все согласовано. Я почитал и решил, что подписывать не буду, о чем и сказал референту, принесшему бумагу.

Вместо этого послал Ульяновскому. Тот тоже почитал и прислал мне на другой день «соображения» - также против Рахманина.

Вечером влетает ко мне «лично» Олег Борисович:

- Где бумага?

- У Ульяновского.

- Зачем? Все согласовано. Сегодня была комиссия Политбюро (по Китаю), там фактически одобрили мою записку, даже еще велели «ужесточить» статью И. Александрова для «Правды».

Вид у него был угрожающий, злой, не терпящий возражений.

- Я бумагу эту подписывать не буду.

Он повернулся и трахнул дверью.

Кстати, о статье И. Александрова. Она была разослана по Политбюро накануне. Я сделал для Б.Н. поправки, убрав упоминания фамилий китайских лидеров и несколько резкостей - атавизмов «холодной войны» с Китаем. Статья, подготовленная не рахманинцами, а скорее всего на Лубянке, написана была в ташкентском духе и коренным образом отличалась и от записки Рахманина, и от протокольной записи. Такой она и вышла 20 мая. Несмотря на.

Действительно, в тот же день, когда ко мне врывался Рахманин, состоялась китайская комиссия. На утро мне Б.Н. рассказал, что вот, мол, обсуждали: он (Б.Н.) и Андропов выступали за налаживание отношений с Китаем («ну, конечно, когда надо - и давать отпор!»), а Громыко, мол, удивил тем, что требовал нажимать на китайцев, не давать им спуску. И вообще был резок, хотя казалось бы, дипломату надо бы быть погибче.

От Пышкова (через трёп референтов, скорее от Рахманина, который член комиссии ПБ) поступило «тревожное» сообщение, что комиссия заняла еще более жесткие позиции, чем в записке Рахманина и в протокольной записи. Тем не менее, я вернул эту записку Рахманину, не подписав, хотя он грозил уже по телефону, что доложит Черненко, что Международный отдел отказывается подписывать.

Однако, я счел необходимым (да и по службе полагается) коротко на бумажке изложить Пономареву, почему я это сделал.

А именно: записка расходится с ташкентской линией, в ней главная задача (ставится)

- разоблачать гегемонизм китайцев, она исключает разумную перспективу, создавая пропагандой атмосферу, которая лишит возможности налаживать нормальные отношения. И потому еще, что положение в Китае там охарактеризовано, как «сдвиг вправо». «Вправо, - писал я Б.Н.’у, - это известно что означает в нашей партийной терминологии. Это значит, «стало хуже». Но по сравнению с чем? С тем, как было при Мао, как было при Хуа Гофене, как год-два назад?

И, наконец, нельзя допускать, чтобы рахманинская линия блокировала ташкентскую линию, а это происходит, потому что исполнение политики фактически отдано в руки Олега Борисовича, к которому я по-человечески всегда хорошо относился.

Это я послал Балмашнову для передачи Б.Н., когда тот вернется с комсомольского съезда. Он, прочитав, и верный принципу «как бы чего не вышло», тут же подослал мне на

12 страницах на меловой бумаге «Выводы комиссии Политбюро по китайскому вопросу». Половина текста была посвящена Хоннекеру - с выводом «надо принять меры», тем более, что он и по германскому вопросу, и по польскому крутит. и вообще.

О китайцах - в стиле Рахманина, но в добавок было предложено приструнить тех «некоторых советских коммунистов», связанных с китайской проблематикой в институтах, в средствах массовой информации, которые неправильно понимают политику партии, ведут разговоры, будто партия и правительство не используют всех возможностей для нормализации отношений с Китаем и т.п. Что, мол, надо «провести работу» с директорами и руководителями ведомств .

Таким образом Рахманин с помощью Политбюро решил прищучить всех своих конкурентов и оппонентов, утвердить себя в качестве Лысенко для китаеведения.

Я понял для чего Балмашнов поторопился подсунуть мне этот документ: чтоб знал свое место и не высовывался, а то так и Пономарева подвести можно, тем более, что он тоже член китайской комиссии и его подпись, как и Черненко, Андропова, Громыко, Кириленко, Зимянина, Замятина, Рахманина, - также стояла под этим «докладом», предназначенным для утверждения на заседании Политбюро в четверг.

На другой день после заседания Политбюро вызывает меня Пономарев. Поговорили

о том, о сем, в частности, о том, что надо готовить новое издание биографии Брежнева для США.

- Да, кстати, - говорит вдруг Б.Н. - о записке по Китаю. Сейчас было Политбюро.

- Борис Николаевич, - перебиваю я. - Я прочитал доклад комиссии по Китаю. Меня многое там удивило. Если Вы прочли мою записочку, то мне нет надобности говорить еще, что он (доклад) расходится с ташкентской линией, там нет по существу политики - куда идти, какова цель, чего мы хотим в своих отношениях с Китаем. А кроме того, нельзя позволять, чтобы Рахманин делал политику такой государственной важности.

Б.Н. в свою очередь хотел меня остановить, но меня понесло.