Станислав Меньшиков - Пражский Ватикан Страница 8

Спасение утопающих…

Летом 1989 года мы вновь отправились отдыхать в Карловы Вары, на этот раз в правительственный санаторий «Дружба» (ныне «Бристоль»). В то время там отдыхали также Вадим Загладин и Николай Четвериков. Вадим перешел на работу в Кремль советником президента СССР (т.е. Горбачева), а Николай работал председателем Комитета по авторским правам. Мы много гуляли вместе и разговаривали, и из этих бесед я вынес убеждение, что в нашей политической системе грядут большие перемены.

Как-то на прогулке Вадим поведал о недавней статье министра иностранных дел Э. Шеварднадзе в журнале «Международная жизнь», где тот объявил устаревшим тезис о противостоянии двух систем — капитализма и социализма. Загладин возмущался этим заявлением, но не ставил его в упрёк Горбачеву, хотя без его согласия оно вряд ли могло быть сделано. Для меня это означало отказ от принципиальных основ не только нашей внешней политики, но и марксистского мировоззрения. Было ясно, что группа Горбачева — Яковлева — Шеварднадзе ведёт дело к капиталистической реставрации.

Вадим не рассказывал, но я позже узнал, что ещё в 1988 году аппарат ЦК по приказу Горбачева и Яковлева был сокращён чуть ли не наполовину. Официальным предлогом была необходимость в омоложении состава, но в действительности шёл разгром старых, убеждённых кадров. Людям, работавшим в Москве, это стало очевидно задолго до того, как эта весть долетела до Праги. Четвериков сказал мне прямо, что пора перебираться из Праги в Москву. Но мы с Ларисой решили не торопиться и оставаться в Праге.

В сентябре 1989 года скончался ответственный секретарь ПМС Сергей Витальевич Цукасов, и на его место назначили Григория Водолазова. Он был эрудированный философ и талантливый публицист, у которого дело быстро пошло, как надо. Но события вокруг нас развивались драматически. В октябре прибывший в Берлин Горбачев практически дал сигнал к восстанию и сносу Берлинской стены. Началась цепная реакция падения социалистических режимов по всей Восточной Европе. До Праги эта волна дошла уже в ноябре. Коммунистический президент был изгнан из Града, а на его место избран Вацлав Гавел. Образовалось смешанное правительство — наполовину из коммунистов, наполовину из других партий. К лету 1990 года коммунистов вовсе изгнали и из Кабинета министров.

Всё это время мы находились в Праге и были свидетелями событий. Сказать, что местные коммунисты не проявили стойкости, значит не сказать ничего. Прежняя власть, казавшаяся прочной, развалилась как карточный домик. Незадолго до начала событий в Праге побывал А.Н. Яковлев, после встреч с которым местному руководству стало ясно, что ждать поддержки из Москвы не приходится. Сдача Горбачевым и его приближенными своей восточноевропейской империи была заранее спланированным актом.

Конечно, события в Праге носили массовый характер. На огромном Летнинском поле собирались, наверное, не меньше ста тысяч жителей, попеременно кричавших то «Дубчека на Град», то «Гавла на Град». В те ноябрьские дни 1989 года новым президентом, весьма популярным в народе, вполне мог стать Александр Дубчек, но руководство КПЧ не захотело его поддержать. «Здоровые силы» все ещё считали своего бывшего генсека времен «пражской весны» предателем. На что они рассчитывали? Не прояви они тогда политическую близорукость, и судьба Чехословакии могла бы сложиться совсем иначе.

В начале 1990 года из Москвы пришла новость, что журнал закрывают. Мы продолжали работать и выпускали ПМС до июня 1990 года. Но решение о приостановке издания было принято. Мы с Водолазовым решили попробовать договориться о продолжении издания в Праге или другой восточноевропейской столице левосоциалистического журнала с участием левых партий ряда стран. Для переговоров на эту тему я тогда ездил в Рим, где встречался с представителями ЦК Компартии Италии и с некоторыми социалистами из Чехословакии (например, Иржи Пеликаном), которые ещё не успели или не решились вернуться на родину. С нашей идеей соглашались, но итальянские коммунисты прямо сказали: «Не верим, что при нынешнем руководстве КПСС Москва вас поддержит».

Так оно и случилось. На все наши обращения в международный отдел ЦК КПСС ответом было тягостное молчание. Из телефонных звонков следовало, что отдел будто бы передал наши письменные предложения секретарю ЦК Яковлеву, а тот их «затерял». Это была ложь. В аппарате ЦК ничего никогда не терялось.

Пора было подумать о самих себе. Возвращаться в Москву было бессмысленно. В ЦК при моем возрасте (63 года) мне лично светила только пенсия, причем вряд ли персональная. Конечно, можно было попытаться найти стоящую работу, хотя при тогдашней ломке структур это было рискованно. Мы решили по-другому.

В начале марта по приглашению давнего знакомого профессора Лоуренса Клайна я отправился в Нью-Йорк на регулярную конференцию по прогнозу мировой экономики. Конференция проходила в здании ООН, где я раньше работал, и я решил заодно зайти в её пенсионный отдел. Мне по наступлении 60 лет (в 1987 году) начислялась небольшая пенсия за шестилетнюю работу, но согласно тогдашним советским порядкам она перечислялась в наш Госбанк. Я поинтересовался, могу ли я получать пенсию сам. Оказалось, что это возможно. Оставалось соблюсти небольшие формальности, и дело было сделано. Это было нарушением советских правил, но через год МИД разрешил оставлять себе жалованье и пенсию ООН. Я лишь ненамного опередил события.

В результате я вернулся из Нью-Йорка с достаточным доходом для того, чтобы оставаться в Праге. Требовалось, однако, легализировать наше тамошнее пребывание. Мой московский друг Виктор Силин, главный редактор международного журнала «Проблемы теории и практики управления», предложил стать его постоянным представителем в Праге и соответственно оформить наши новые загранпаспорта.

Катастрофа или катарсис?

Завершая повествование о журнальном этапе нашей жизни, расскажу о своей первой большой книге о советской экономике — «Катастрофа или катарсис?», написанной под занавес работы в журнале, сданной в издательство осенью 1989 года и вышедшей почти ровно через год.

После диалога с Гэлбрейтом я решил уделить советской экономике главное внимание. Сначала журнал «Новый мир» попросил меня написать статью о своем видении реформ. В этой статье в 1988 году я сформулировал свой принципиальный подход к построению смешанной экономики. Наши рыночники восприняли её болезненно.

Через некоторое время после этой публикации новый директор издательства «Международные отношения» Борис Петрович Лихачев предложил изложить мои идеи в виде книги. Предложил он для неё и название — «Катастрофа или катарсис?», которое мне понравилось. Экономика была тяжело больна, дело шло к катастрофе, и надо было искать рациональные пути к выздоровлению.

Книгу в её большей части можно было бы назвать анатомией экономики горбачевского времени. В ней впервые в нашей научной литературе была дана статистическая картина теневого сектора и его места в общей системе. Моё понимание теневой экономики было шире, чем привычное узкое представление о торговцах — спекулянтах и подпольных цеховиках. Я включал в это понятие скрытую продукцию государственных предприятий и доходы от неё, а также другие сферы и способы частной наживы в порах формального социализма. Была дана и количественная оценка доли теневой экономики в ВВП, составлявшая тогда 15—20 процентов.

Давал я и скорректированное представление о «новом классе», термине, впервые введённом Милованом Джиласом. В отличие от него я считал, что слой государственных менеджеров не удовлетворится своим положением, хотя бы и доминирующим, а захочет превратить свой неформальный контроль над государственной собственностью в собственную полноправную частную собственность.

Так оно и получилось. Но, когда писалась эта книга, мне все ещё представлялось, что социалистическое государство сможет удержать ситуацию под контролем. Если бы не двусмысленное, а фактически предательское поведение Горбачева в августе 1991 года и последующие месяцы, контрреволюцию удалось бы предотвратить.

Впрочем, с самого начала т.н. перестройка велась Горбачевым без какого бы то ни было чёткого плана. В книге эти годы названы «блужданием в тумане». Декларировались ускорение, гласность, полный хозрасчет, борьба с алкоголизмом, а на деле шаг за шагом разрушались основы социалистической государственности. Я уже не говорю об экономической разрухе, в которую правительство в то время ввергло страну своей ошибочной политикой. Такой пустоты магазинных полок, приезжая из Праги в Москву, я не видел в своей жизни даже во время войны. Полки были пусты не в переносном, а в прямом смысле слова. К этому, конечно, приложил руку и теневой сектор, который пользовался бездарностью властей, чтобы довести товарный дефицит до последней точки.