Пенни Уотсон - Яблоки должны быть красные Страница 8

— Как хочешь.

Вернувшись домой, они разложили яблоки в три огромные миски. Зеленые, розовые, золотистые, ярко-красные. Все краски осенних драгоценностей.

Беверли никогда бы не призналась в этом старому ворчуну, но ей понравился «Ньютаун пепин».

Глава 7. Еще один неприятный вечер

Баклажаны с пармезаном получились идеально. Золотисто-коричневые сверху и сочные внутри. Том уплетал за обе щеки. Когда он готовил для себя, то делал что-нибудь простое, вроде яичницы. Или мясного рулета, который можно было держать в холодильнике всю неделю.

— Что скажешь? — спросила Бев. Она посмотрела на его почти пустую тарелку. — Хочешь добавки?

— Хочу, а потом еще добавки и еще. Это очень вкусно.

Она просияла:

— Я так рада, что тебе нравится. Я много лет не готовила это блюдо. Полагаю, я не забыла, как это делается.

Она положила ему огромную порцию.

— Спасибо, что согласилась готовить.

Бев казалась удивленной. А потом ее глаза подозрительно заблестели.

— Спасибо, что... поблагодарил меня, — она судорожно вздохнула.

Том не знал, что сказать.

— Пожалуйста.

Беверли теребила салфетку у себя на коленях.

— Ты, должно быть, скучаешь по стряпне Альберты. Она любила возиться на кухне. Я помню.

Он засмеялся.

— Возиться — подходящее слово. Она возилась на кухне, она возилась в саду, она болтала по телефону, она ковырялась со своим рукоделием. Она возилась, болтала и ковырялась.

Беверли медленно и демонстративно положила вилку на стол.

— Это не слишком вежливо.

— Что?

Он подумал, не осталось ли еще чесночного хлеба.

— Насмехаться над Альбертой, когда она не может себя защитить. Она была тебе хорошей женой.

Том поднял глаза и с удивлением увидел, что Бев кипит от гнева.

— Расслабься, Бев. Альберта старалась, как могла. Но я говорю правду. Она возилась. Она болтала. Большую часть времени я не прислушивался к ней. Она не хотела ничего плохого. Мы просто... ну, думаю, у нас не было ничего общего.

— Быть женой и матерью не просто. Это изматывает. Остается мало сил на то, чтобы блистать, быть сексуальной и интересной. Кто-то должен мыть чертов туалет. Это не сексуально, но это нужно делать.

Она так крепко сжала губы, что казалось, будто ее челюсти треснут.

Том успокаивающе поднял руку.

— Я ценил все, что Берти делала для меня. Всегда. И я всегда помогал ей.

Бев ссутулилась на своем стуле.

— Ты прав. Я знаю, что ты помогал. У вас было хорошее партнерство.

— На самом деле нет. Мы занимались домашними делами, но никогда не говорили. Она хотела болтать про свое вязание, или про сериал, или про новую собаку своей сестры. Черт, она сводила меня с ума. Это было не так уж здорово, поверь мне.

— Когда вы поженились?

— Мне было двадцать шесть. Через год после свадьбы она забеременела и родила Джона.

— Я вышла замуж за Роджера сразу после окончания колледжа. Мне был всего двадцать один год. У меня никогда не было даже своей собственной квартиры или работы. Моей работой было ждать его, — Бев взяла вилку и воткнула в баклажан. — Как думаешь, бывают хорошие браки? По-настоящему? Можешь назвать хоть один?

— Ну, наши дети, кажется, вполне довольны.

Она приободрилась:

— Это правда. Они на самом деле хорошие друзья, да?

— Да, друзья.

Том проглотил еще кусок запеканки.

— Том?

— Что?

— Тебе не одиноко? Мне иногда непривычно находиться одной в своем большом доме. Там такое эхо... в этом пустом пространстве. Если бы не мои еженедельные занятия, я бы свихнулась.

— Нет. Не одиноко. У меня есть работа. У меня есть дела. Я никого не трогаю, а они не трогают меня. Мне все нравится.

— Разве твои соседи не устраивают праздник на улице каждую осень? Ты помогал?

— Не заставляй меня начинать. Кучка раздражающих мужиков-домохозяек, которые не знают, как разжечь гриль. Они хотели, чтобы я одолжил им стол, и стулья, и гриль, и принес бургеры, и устроил костер для детей. Кучка бездельников.

Беверли закатила глаза.

— Ради бога, Том, жизнь — не сплошное сражение. Может быть, твои соседи хотели увидеться с тобой и узнать получше.

Она скрестила руки на груди и критически оглядела его.

Ему это не понравилось.

— Знаешь, в чем твоя проблема? — спросила она.

— У меня нет проблем. И если говорить откровенно, то мне насрать, что ты думаешь.

Не обращая внимания на его комментарий, она продолжила:

— Твоя проблема в том, что ты превратился в отшельника. Ты сам себя изолировал. Альберта связывала тебя с обществом, а теперь, когда ее не стало, ты совсем один в этом доме. Возишься.

У Тома дернулся левый глаз. Она сделала достаточный упор на слово «возишься», чтобы разозлить его.

Что ж, она первая начала.

А он закончит.

— Ты занимаешься психоанализом, Бев? Не знал, что у тебя степень по этому дерьму.

— Вот почему твоя лужайка такая заросшая и неприветливая. Ты пытаешься держать людей на расстоянии. Почему бы не пригласить их и не посмотреть, что из этого получится?

— Мне теперь звать тебя доктор Беверли? Может, у тебя скоро появится свое ток-шоу?

— И еще, Том, жизнь — не военные действия. Огород в боевой готовности. Соседи — кучка никудышных бездельников. Твоя бедная покойная жена была болтушкой, сводившей тебя с ума, — она сделала многозначительную паузу. — Тебе очень сложно угодить.

— Зато я по крайней мере честен. И я не притворяюсь кем-то, кем не являюсь. Стэпфордской женой с нитью идеального жемчуга, прилизанным садом и ублюдком-мужем.

Она сузила глаза.

— Ты отшельник. И ты напуган. Чего ты боишься?

Он сунул в рот сигарету.

— Я боюсь, что твои чертовы термиты никогда не свалят из твоего дома, и я навсегда застряну с тобой. Это мой самый большой кошмар.

Она снисходительно улыбнулась:

— Ты боишься, что тебе откажут. Вот почему ты никому не протянешь руку.

Он сердито прикурил сигарету.

— Твоя психоболтовня начинает действовать мне на нервы, Бев. Ты только позоришься.

Она покачала головой.

— Нет, нет, не думаю. Я думаю, мои соображения слишком близки к правде, и это заставляет тебя нервничать.

— Знаешь что? Кажется, от этих баклажанов у меня несварение. Тебе нужно поработать над рецептом.

Он резко встал, оттолкнув стул.

Протопав на крыльцо, он уселся на ступеньку и глубоко затянулся сигаретой.

Беверли Андерсон настоящая заноза в заднице, и ему ни капли не интересна ее оценка его жизни и недостатков.

Слишком плохо, что он никак не может перестать думать о том поцелуе и тихих стонах, которые она издавала.

Чертов дурак.

Глава 8. День третий. Мы – гномы

— Ты рано встала. — Том, прищурившись, смотрел на Беверли, как она, откусывая понемногу, ела свой утренний тост. — Я слышал, как ты заводила машину. Куда ты ездила?

Беверли постаралась сохранить на лице невинное выражение. Том вытащил из пачки сигарету и залил горячей водой в молотый кофе.

— Ты каждый день так завтракаешь? Кофе и сигареты?

— Да. Завтрак чемпионов.

Его взгляд провоцировал ее на ответное замечание.

Она промолчала, продолжая пить чай.

— Так куда ты ездила?

Бев прочистила горло.

— Есть один небольшой проект, над которым я собираюсь поработать сегодня утром. А потом, днем, я начну готовить.

— Проект? Что за проект?

— Кое-что, что, мне кажется, тебе понравится. Против твоей воли.

— Какого черта это должно значить? Что ты задумала, Беверли?

Она отнесла грязные тарелки в раковину.

— Кое-что, чтобы оживить фасад твоего участка. Чтобы он выглядел более гостеприимным и привлекательным, а не отпугивал новых соседей.

Сигарета едва не выпала из его губ.

— Ты издеваешься? Что это? Новое реалити-шоу для канала HGTV? «Прокачай дом старикана»? Нет, спасибо.

— Я все сделаю сама. Я купила дельфиниум и многолетние маргаритки, несколько корзин с анютиными глазками для крыльца. Компост...

— Компост! У меня достаточно компоста, чтобы удобрить весь гребаный штат Калифорния. Тебе не нужно было покупать компост.

Беверли сложила руки на груди.

— Да, об этом я не подумала. Я хотела быть уверенной, что купила все необходимое в магазинчике для садоводов дальше по улице. Он такой милый.

— Я знаю, что он милый. Но черт побери. Меня не интересует преображение дома, — он заставил ее попятиться к рабочей поверхности и сердито нахмурился. — Хватит с меня твоих ценных советов и предложений, и...

На лице Тома Беверли видела множество эмоций. Гнев. Раздражение. И легкий намек на любопытство, погребенный в глубине его льдисто-голубых глаз. Он может ругаться, кричать, беситься, но глубоко в душе он готов к переменам.

Маленькими шажками.

— Вот что я тебе скажу. Ты можешь сидеть на крыльце, — она помолчала, — я имею в виду на ступеньках, и смотреть, как я работаю. Критиковать меня, если хочешь. Пить лимонад, пока я все делаю. А когда я закончу, если тебе не понравится, ты можешь вырвать все обратно и бросить в компостную кучу.