Бьернстьерне Бьернсон - Свыше наших сил (1 часть - 1883, 2 часть Страница 9

Фалк. Не будет ли Брей любезен назвать какие-ни­будь из чудес, которые он в своем приходе встречает на каждом шагу?

Епископ. Нет, это ни к чему. Мы только уклонимся.

(Обращаясь к Йенсену.)

Вы встали? Вы желаете взять слово?

Йенсен. Да. В данном случае все зависит от того, как расценивать факт, перед которым мы стоим: надо ре­шить — чудо это или даже ряд чудес — или не чудо?

Крейер. Именно так.

Йенсен. Каждое отдельное чудо нужно исследовать. Но в таком случае нам нужно иметь техническое заключение, обстоятельное медицинское заключение, по возможности, показания очевидцев, запротоколированные хорошим юристом. Только тогда священнослужители могут с уверенностью дать свое духовное суждение. Под словом «духовное» я разумею не то, что мы часто слышим от разных проповедников и так называемых «одержимых» или «богом вдохновленных» людей. Я разумею точное, трезвое, ясное суждение о чуде, с точки зрения его духовной сущности, и чем проще, трезвее и суше суждение, тем оно ближе к истине и духовнее.

Фалк. Слушайте! Слушайте!

Йенсен. Тогда, может быть, окажется, что чуда здесь не было. Никогда не было... Чудо происходит внезапно, отнюдь не тогда, когда его ожидают и прославляют сотни, может быть, даже тысячи восторженных и любопытных. Да, да, любопытных! Настоящее чудо приходит как уравновешенное, незаметное и реальное явление к уравновешенным, незаметным и трезвым людям.

Фалк. Да это же мои собственные мысли! Он положительно читает в моем сердце!

Крейер. С разрешения Фалка я, однако, сделаю еще одно замечание. С тех пор как я стал здесь священнослужителем, я не раз замечал, что самые уравновешенные люди особенно легко поддаются суевериям.

Бланк. Это и я наблюдал. Совершенно правильно!

Крейер. Из осторожности они часто отрицают очевидное, но столь же часто на них нападает безотчетный страх перед тем, что для большинства из нас просто неощутимо. Я много думал над этим вопросом. Мне кажется, что стремление к сверхъестественному до такой степени заложено в нас, до такой степени свойственно всем людям, что, если мы будем противиться ему в одном случае...

Бланк. То оно проявится в другом! Я того же мнения!

Фалк. Да. Дело не в том, кто верит — восторженные или уравновешенные люди. Я хочу спросить: почему мы должны отказаться от света, уже достигнутого, перестать понимать слова, уже понятые, и опять беспомощно метаться в темноте, как совы?..

Брей. А почему вы смотрите на меня?

(Священники громко смеются.)

Епископ. Тише, тише! Не будем забывать, что в доме больная.

Фалк. Ожидание чуда возникает из веры, так же, как из природы язычества вырастает колдовство,— это на­рост, болезнь, атавизм.

(Священники стараются сдержать смех и кашляют в платки.)

Епископ. Тсссссс!

Фалк. Чудо, которое не подтверждено, так сказать, священнослужителями, не рассмотрено и не признано высшими церковными властями под председательством его величества короля, — такое чудо для меня все равно что беглый бродяга, попрошайка, вор-взломщик.

(Епископ улыбается; священники не спускают с него глаз и тоже улыбаются.)

Возможно, что хорошо быть наивным. Я тоже был когда-то наивным. Но если ты пастор в большом городе — тебе приходится в один и тот же день и сокрушаться над гробом умершего, и выглядеть счастливым на свадьбе, и стоять у смертного одра бедняка, а потом, в тот же день, присутствовать на обеде в богатом замке. Вот тут-то научаешься понимать человеческую слабость и неустойчивость. Тут-то и начинаешь понимать, что полагаться можно не на людей, а только на прочные установления. Когда совершается чудо, все установления, все правила рушатся под напором чувств. Потому-то католическая церковь и попыталась сделать чудо особым установлением, создать специальное учреждение, ведающее чудесами. Но из-за этого она вскоре потеряла уважение всех мыслящих людей и опирается только на простаков и людей своекорыстных. Кстати сказать, я был однажды в обществе дам. Их было человек двадцать, а я оказался единственным мужчиной...

(Всеобщее оживление.)

У одной из дам вдруг начались судороги. Совершенно внезапно...

(Веселое оживление растет.)

А потом судороги случились с другой, с третьей — и так с шестью. Ну вот, я взял графин воды и окропил одну за другой (показывает руками, как он кропил), кстати, и здоровых: ведь судороги — это очень заразительно!

(Громкий хохот. Епископ первым сдерживает смех и произносит: Тсссс! — но снова заливается смехом, а за ним остальные, потом снова сдерживает смех и еще раз говорит: Тсссс! Тсссс! Тише!)

Я полагаю, что поливание водой полезно для здоровья!

(Все снова смеются и кашляют в носовые платки. Некоторые священники сердечно благодарят Фалка за веселую шутку.)

Крейер. Все мы знаем Фалка и знаем, что он человек хороший, несмотря на его странности. Но ежели он, к примеру сказать, увидел бы вдову пастора, о которой шла речь, — ей уже почти сто лет, как вы знаете, — я полагаю, что уж ее-то Фалк не стал бы обливать водой, хотя она как живое чудо бродит среди нас и всех заражает своей верой. Такова же и молодая девушка, Огот Флурвоген, которая ухаживает за старушкой. Чудо воскрешения этой девушки видел я сам и многие другие. Мы видели, мы подтвердили, что она мертва и холодна. А он помолился над нею, взял ее за руку — и она встала. Можете поверить моему свидетельству.

(Общее удивление.)

Они обе сейчас здесь.

Голоса многих присутствующих. Они здесь? Они уже здесь?

Крейер. Быть может, они уже вошли. Я видел их около дома. Старуха ходит медленно, с трудом, но она пришла, чтобы увидеть больную. Она хочет собственными глазами увидеть ту, которую не разбудил грохот обвала. Но вы взгляните только на старуху! Только поговорите с ней! Поговорите с девушкой, которая привела ее, — и вы на все свои вопросы получите ответ, столь же достоверный и ясный, как то, что вы их видите собственными глазами. Это даст вам для уразумения вопроса больше, чем все наши рассуждения. Я говорю не для того, чтобы упрекнуть вас. Я ведь сам думал так же, как и вы, пока не стал священником здесь. Никто не переживал болезненнее, чем я, все те уступки, на которые приходится идти служителям церкви! Какие убогие доктрины и толкования приходится нам применять! Без чуда мы бедны. Мы не имеем сил молиться о даровании чуда, не имеем сил совершать чудо — и нам приходится притворяться, либо что мы можем обойтись без чудес, либо что мы богаты чудесами. Я знаю каждого из вас достаточно хорошо. И вот, что я вам скажу: если бы вы были уверены, совершенно уверены в том, что здесь вам посчастливилось увидеть чудо, великое чудо, такое чудо, о котором в писании сказано: «и все, видевшие, уверовали», — если бы вы увидели такое чудо, то все вы, сколь бы велики ни были сомнения и слабость в некоторых из вас, — все вы стали бы как дети, и отдались бы вере, и посвятили бы весь остаток дней своих тому, чтобы возвещать это чудо.

(Движение, в особенности среди старших священников.)

Я решаюсь сделать такое признание от вашего имени братья, потому что я нахожусь внутри того круга, очерченного духом круга, о котором сказано — либо в нем, либо вне его. Когда находишься внутри него, то все жалкие уловки отпадают сами собой, и мы можем позволить себе смелость говорить правду! Но что станется с христианством, если церковь потеряет веру в чудо?

Элиас (входит). Простите, пришла старушка, вдова пастора. Она хочет увидеть мою мать.

(Все встают. В дверях появляются старая вдова и Огот. Элиас открывает перед ними дверь, ведущую в комнату направо. Сам он уходит вместе с ними. Все священники отодвигают стулья и почтительно пропускают пришедших, расступаясь перед ними.)

Вдова пастора (с порога второй комнаты). Оставь меня теперь, Огот, Тут я хочу побыть одна, одна... Ибо здесь побывал господь — здесь место свято... Здесь человек стоит лицом к лицу с господом. И здесь лучше быть одной.

(Она стоит так, чтобы видеть спальню. Склоняет голову, потом благоговейно поднимает руки. Снова заглядывает в спальню, еще раз склоняет голову и отступает назад.)

Она светится! Она вся сияет белизной. Я так и думала. Она сияет белизной. И спит, как младенец. Вот я и увидела! Какое сияние! О, какое сияние! Благодарю тебя, что ты оставила меня с нею одну.

Огот. Но разве ты была одна?

Вдова пастора. Совершенно одна. Никого, кроме меня... И она сияет белизной.

(Обе уходят.)

Элиас (входит справа). Обе двери закрыты. Теперь я закрою и эту.

(Закрывает двери и уходит.)

(Священники стоят в глубоком молчании.)

Крейер. Вы не говорили с нею?