Тотем и табу. «Я» и «Оно» - Зигмунд Фрейд Страница 94

Эта фантазия находится в связи с последней неистолкованной, в которой речь идет о том, что мы потратили в Гмундене слишком много времени на то, чтобы одеть по пути одежду, пока не ушел поезд.)

После обеда перед домом. Ганс внезапно вбегает в дом, когда проезжает экипаж с двумя лошадями, в котором я не могу заметить ничего необыкновенного. Я спрашиваю его, что с ним. Он говорит: «Я боюсь, потому что лошади такие гордые, что они упадут». (Кучер сдерживал лошадей, натянув поводья, поэтому они шли коротким шагом, высоко подняв голову; они действительно имели гордую поступь.)

Я спрашиваю его, кто же, собственно, такой гордый.

Он. Ты, когда я иду к маме в кровать.

Я. Ты, значит, хочешь, чтобы я упал?

Он. Да, чтобы ты голый (он имеет в виду: босой, как в свое время Фриц) наткнулся на камень, тогда потечет кровь, и тогда я хоть чуть-чуть смогу побыть с мамой наедине. Когда ты войдешь в квартиру, я смогу быстро убежать от мамы, чтобы ты этого не видел.

Я. Ты можешь вспомнить, кто наткнулся на камень?

Он. Да, Фриц.

Я. Что ты подумал, когда Фриц упал?[148]

Он. Чтобы ты споткнулся о камень и упал.

Я. Тебе, значит, очень хочется к маме?

Он. Да!

Я. А почему, собственно, я ругаюсь?

Он. Я этого не знаю (!!).

Я. Почему?

Он. Потому что ты соперничаешь.

Я. Но ведь это неправда.

Он. Да, это правда, ты соперничаешь, я это знаю. Это должно быть правдой.

Стало быть, мое объяснение, что только маленькие мальчики приходят к маме в кровать, а большие спят в своей собственной постели, не произвело на него большого впечатления.

Я предполагаю, что желание «дразнить» лошадь, то есть бить и кричать на нее, относится не к маме, как он говорил, а ко мне. Наверное, он тогда указал на маму лишь потому, что не решился мне сознаться в другом. В последние дни он со мной особенно ласков.

С чувством превосходства, которое так легко приобретается «задним числом», мы хотим поправить отца, что желание Ганса «подразнить» лошадь обустроено двояким образом, состоит из смутного садистского влечения к матери и ясного мстительного стремления по отношению к отцу. Последнее не могло быть репродуцировано, пока в связи с комплексом беременности не наступил черед первого. При образовании фобии из бессознательных мыслей происходит сгущение; поэтому путь анализа никогда не может повторить ход развития невроза.

22 апреля. Сегодня утром Ганс опять что-то подумал: «Один уличный мальчишка ехал в вагончике, пришел кондуктор, раздел мальчишку совсем донага и оставил его там до утра, а утром мальчишка дал кондуктору 50 000 гульденов, чтобы тот разрешил ему ехать в вагончике».

(Напротив нас проходит Северная железная дорога. На тупиковом железнодорожном пути стоит дрезина, на которой Ганс однажды видел катающегося мальчишку, так что тоже захотелось покататься. Я ему сказал, что этого делать нельзя, а то придет кондуктор. Второй элемент фантазии – вытесненное желание обнажиться.)

С некоторых пор мы замечаем, что фантазия Ганса работает «под знаком средств передвижения» и последовательным образом продвигается от лошади, которая тянет телегу, к железной дороге. Так ко всякой фобии улиц со временем присоединяется страх перед железной дорогой.

Днем я узнаю, что Ганс все утро играл с резиновой куклой, которую он называл Гретой. Через отверстие, в котором когда-то был укреплен небольшой металлический свисток, он воткнул в середину маленький перочинный ножик, а затем, чтобы ножик выпал из куклы, оторвал ей ноги. Няне он сказал, указывая на место между ногами куклы: «Смотри, здесь пипика!»

Я. Во что же ты сегодня играл с куклой?

Он. Я оторвал ей ноги, знаешь почему? Потому что внутри был мамин ножичек. Я засунул его туда, где пищит пуговка, а потом я разодрал ноги, и он оттуда выпал.

Я. Зачем ты оторвал ноги? Чтобы ты мог увидеть пипику?

Он. Она и сначала там была, и я мог ее видеть.

Я. Зачем ты засунул нож?

Он. Не знаю.

Я. А как выглядит ножичек?

Он мне его приносит.

Я. Ты подумал, что это, быть может, маленький ребенок?

Он. Нет, я вообще ничего не думал, но мне кажется, что аист однажды получил маленького ребенка – или кто-то.

Я. Когда?

Он. Однажды. Я об этом слышал, или я совсем не слышал или заговорился.

Я. Что значит заговорился?

Он. Это неправда.

Я. Все, что говорят, немножко правда.

Он. Ну да, немножко.

Я (после некоторой паузы). Как, ты думал, на свет появляются цыплята?

Он. Их выращивает аист – нет, Боженька.

Я ему объясняю, что курицы откладывают яйца, а из яиц выходят цыплята. Ганс смеется.

Я. Почему ты смеешься?

Ганс. Потому что мне нравится то, что ты рассказываешь.

Он говорит, что уже это видел.

Я. Где же?

Он. У тебя.

Я. И где я отложил яйцо?

Ганс. В Гмундене ты положил яйцо в траву, и однажды оттуда выскочил цыпленок. Ты однажды положил яйцо – я это знаю, я знаю это совершенно точно. Потому что мне это сказала мама.

Я. Я спрошу маму, правда ли это.

Ганс. Это совсем неправда, но один раз я уже положил яйцо, и оттуда выскочила курочка.

Я. Где?

Ганс. В Гмундене я лег в траву, нет, стал на колени, а дети совсем туда не смотрели, и утром я им сказал: «Ищите, дети, я вчера положил яйцо». И тут они стали смотреть и увидели яйцо, а из него вышел маленький Ганс. Чего ты смеешься? Мама этого не знает, и Каролина этого не знает, потому что никто не смотрел, а я взял и положил яйцо, и оно вдруг там оказалось. Правда. Папа, когда вырастает курочка из яйца? Когда его не трогают? Его нужно съесть?

Я ему это объясняю.

Ганс. Ну да, оставим его у курицы, тогда вырастет цыпленок. Упакуем его в ящик и отправим в Гмунден.

Ганс смелой уловкой взял бразды правления анализом в свои руки, поскольку родители медлили с давно необходимыми разъяснениями, и в блестящей форме симптоматического действия сообщил: «Посмотрите,