Слушай Луну - Морпурго Майкл Страница 22

Дядя Билли, по своему обыкновению, возился со своей лодкой. Меня он не заметил. Он почти никого вокруг не видит, то ли потому, что не смотрит, то ли потому, что не желает видеть, то ли и то и другое сразу. Пожалуй, в такой манере есть разумное зерно. Он ни с кем не разговаривает, разве что с близкими родственниками, да и то не слишком часто. Занимается своими делами, интересуется только тем, что ему близко. А о горестях большого мира знать ничего не желает. Такое впечатление, что он понимает (а может, он и впрямь понимает), что для него, да и для всех нас, это единственный способ сохранить рассудок и спасти душу. Возможно, Билли порой и живет в мире своих фантазий, но в данном вопросе, полагаю, он прав, и нам всем не мешало бы последовать его примеру. В противном случае, боюсь, эта война, со всеми ее невзгодами, сведет нас с ума.

Меня возмущают ужасы этой войны. Поделиться с кем-то такими мыслями я не могу, тем более сейчас, после потопления «Лузитании», из опасения быть обвиненным в недостатке патриотизма и в том, что я не думаю о наших солдатах на фронте. Я люблю Англию ничуть не меньше прочих, но неужели, для того чтобы любить Англию, так уж необходимо любить войну? Я знаю, что война не несет ничего хорошего, и не важно, кто в ней победитель, а кто проигравший. Я просто хочу, чтобы страданиям, боли и горю пришел конец. Сколько их я повидал, скольких лечил – этих морячков, многие из которых были совсем еще мальчишками, морячков, которых выносило на берег Сент-Мэрис – утонувших, чудовищно обожженных, полумертвых от холода. А ведь все они, как Джек Броуди, чьи-то дети, чьи-то возлюбленные. И все они совсем не так уж давно были новорожденными, как Красавчик, у всех впереди была жизнь и счастье.

Так я и отправился с тяжелым сердцем на другой конец острова, навестить маленького Филипа Блессида, который уже довольно давно болеет коклюшем. Сейчас на острове трое детей, которые страдают этим недугом. Двое остальных уже почти выздоровели, но у Филипа слабая грудь, поэтому в его случае выздоровление несколько затянулось. Однако на сей раз Филип оказался уже на ногах, был вполне бодр и почти не кашлял. Миссис Блессид тоже пребывала в отличном расположении духа и явно очень радовалась, что мальчик идет на поправку. Ей явно хотелось усадить меня за стол, угостить чашкой чаю и поговорить. (Чай – такой скучный напиток, а в дни посещения больных нам, докторам, приходится по столько раз на дню его пить.)

Именно миссис Блессид первой поведала мне невероятную историю о Люси Потеряшке – о том, как пару недель назад девочка заблудилась в тумане и все целый день повсюду ее искали, а она все это время кругами ездила по острову верхом на Пег – «а ведь эта лошадь сущий дьявол, доктор», – не зная, где находится, а потом Билли-Приплыли наткнулся на нее и взял к себе в дом. Должен сказать, что в изложении миссис Блессид история эта прозвучала довольно невразумительно, и мне не очень-то в нее верилось. Однако же едва я вышел за порог дома Блессидов и направился в сторону церкви, как увидел несущуюся навстречу мне по склону холма Люси верхом на Пег. Я с первого же взгляда заметил, что Люси словно подменили. И куда только подевались ее измученный, затравленный вид и потухшие, запавшие глаза? На щеках девочки играл румянец, глаза сверкали. Она даже помахала мне в знак приветствия и улыбнулась, проезжая мимо. Я-то надеялся, что она что-нибудь мне скажет, но, увы, Люси была без седла и босиком и явно чувствовала себя в своей стихии.

Лошадь тоже была счастлива, что само по себе примечательно. Я проводил Люси изумленным взглядом, а потом крикнул ей вслед, что скоро загляну ее проведать. Она, наверное, меня не услышала.

Миссис Уиткрофт обрадовалась мне, как родному; она показалась мне совершенно другим, гораздо более счастливым человеком. Пришлось мне выслушать всю историю с начала до конца еще раз – не хотелось говорить ей, что миссис Блессид уже поведала мне бо́льшую ее часть.

«Представляете, доктор, – сказала миссис Уиткрофт, – за пять лет это первый раз, когда Билли впустил кого-то к себе в сарай, не считая нас с Джимом и Альфи. Ну, вы же знаете, каким неприветливым и грубым Билли может быть с чужими людьми. Я рассказывала ему, что Люси теперь живет у нас, и вообще про то, как Джим нашел ее и про все остальное, но лично никогда их не знакомила. Не хотела рисковать, боялась, как бы он ее не обидел. И тут наш дядя Билли находит ее в тумане, приводит к себе и присматривает за ней, да еще и доверяет ей шить паруса. С ума сойти можно».

Она усадила меня за стол и угостила еще одной чашкой чаю со своей изумительной картофельной лепешкой – без сомнения, самой вкусной из всех, какие мне когда-либо доводилось пробовать на наших островах. С картофельной лепешкой миссис Уиткрофт даже чай пьется легче. (Нет бы миссис Картрайт научилась печь такие лепешки, как она!) Миссис Уиткрофт поблагодарила меня за все и сказала, что мой граммофон с пластинками, а теперь еще и лошадь сотворили с Люси настоящее чудо.

«Это просто волшебство какое-то, доктор, – сказала она. – Я серьезно говорю. Это самое настоящее волшебство. Господь услыхал мои молитвы. Люси с каждым днем становится крепче и счастливей. Никогда не видела, чтобы человек так переменился».

Она склонилась ко мне и, положив руку мне на локоть, доверительным тоном прошептала: «Только никому не говорите, доктор, но мне кажется, что Альфи без ума от нее, а она от него. Когда она не скачет верхом на этой лошади, она гуляет с ним по острову. Она по-прежнему отказывается выходить в море на лодке и не соглашается нырять вместе с ним с причала – Альфи говорит, она боится воды. Но, представляете, она даже научила Альфи ездить верхом на этой кобыле! Он раньше уже пытался, но она каждый раз его скидывала. В последний раз так вообще едва не расшибся, клялся потом и божился, что в жизни больше к ней не подойдет, но Люси как-то удалось усадить его на нашу Пег верхом. Безо всяких удил, представляете, без шпор, без хлыстов. Я смотрела, как она его учит. Возьмет, ласково подует лошади в нос, по шее погладит, в ушко поцелует. Но ни слова при этом не говорит – она же по-прежнему молчит как рыба. Гудит все время, как шмель, это да, но ничего не говорит, доктор, ни словечка, просто показывает ему, что делать. Альфи дунет, по шее Пег погладит, за ушком почешет, вскочит верхом – и поскакал. Каждый раз работает без осечки».

Едва она закончила свой рассказ, как в дом вбежала Люси, запыхавшаяся и довольная, как самый обычный ребенок. Когда я заговорил с ней, она взглянула на меня и улыбнулась. Раньше она никогда мне в глаза не смотрела. Весьма воодушевленный этим и всем остальным, что я успел увидеть и услышать, я заговорил с ней, спросив, как она себя чувствует. Люси ничего не ответила. Вместо ответа она отвернулась и, направившись прямиком к граммофону, поставила какую-то пластинку. Должен признаться, что в это мгновение я испытал острое чувство разочарования, что, разумеется, смешно. Ее преображение и так настоящее волшебство, как сказала миссис Уиткрофт. Чего еще я мог ожидать?

И все же Люси переплюнула мои ожидания. Она подошла, уселась за стол, выпила с нами чаю и в два счета расправилась со своей лепешкой. Это и в самом деле был совсем другой ребенок, пусть и молчаливый, но больше не нервозный, не замкнутый. А когда она услышала, что к дому, насвистывая, приближается Альфи, она вскочила на ноги и стремглав бросилась ко входу. Не успел Альфи выпить свой чай, как она уже потащила его за дверь. Я смотрел из окна, как они вместе скачут через луг – Люси спереди, Альфи позади нее, оба звонко смеются. Думаю, миссис Уиткрофт не ошиблась. Должно быть, они действительно весьма увлечены друг другом.

Так что же все-таки послужило толчком к волшебному исцелению этой девочки? Я приверженец науки. Мое лечение помогло, я должен в это верить. Надеюсь, что и музыка тоже сделала свое дело, но не могу не признать, что, скорее всего, самым лучшим лекарством для нее послужила эта лошадь – лошадь и любовь, которой окружила ее эта чудесная семья. Будем надеяться, что совместными усилиями им удастся помочь девочке вновь обрести голос и память и полностью восстановиться. Меня страшит мысль о том, что такое дитя, как Люси, все еще может оказаться в лечебнице для душевнобольных в Бодмине, как некогда дядя Билли. В нашем невежественном мире не такой, как все, легко сойдет за сумасшедшего. И все мы слишком часто изгоняем из своей жизни тех, кто кажется нам не таким, как мы сами. Непохожесть пугает людей, а Люси Потеряшка определенно ни на кого не похожа, совсем не похожа.