Медведь - Кривак Эндрю Страница 3

Я нагнулся, обхватил его руками, завыл и поднял в воздух за счет силы рук и злости. Завыл так громко, что ты завыла вместе со мной, и ветер на вершине горы наполнился нашим воем. Но я хотел, чтобы сохранилась память о ней, а не только ее останки. Ничто не могло меня остановить, пока камень не оказался там, где ты его сейчас видишь.

Девочка долго молчала, отец ее тоже молчал, не поднимая головы.

Как жалко, что я ее не помню, сказала она наконец. Хоть немного. Но — ничего.

Ты была слишком маленькой, сказал мужчина.

Но у меня бывают воспоминания, в которых не только ты и я, сказала девочка. В некоторых есть кто-то еще. Совсем близко, лица не видно. Но в них рядом со мной кто-то есть.

Мужчина кивнул. Знаю, сказал он.

А как она выглядела? — спросила девочка. Мужчина призадумался.

Ты увидишь ее, когда в следующий раз посмотришь в озерную воду, сказал он.

Я хочу приходить к ней при каждой возможности.

Давай подниматься сюда каждый год, сказал мужчина. В самый длинный день. В первый день, который мы все провели вместе. Ей понравится.

И мне понравится, сказала девочка.

А потом они вышли из того места, где прятались от ветра, и начали спускаться с горы.

~~~

В ТО ЛЕТО МУЖЧИНА НАЧАЛ УЧИТЬ ДЕВОЧКУ тому, что сам знал про озеро и землю. Показал ей, где нырять за мидиями, которых они варили и с диким луком ели на ужин. Учил ставить силки на кролика, готовить десерт из корневища полевого хвоща и варенье из шиповника, которое добавляли к дичи, попадавшейся в силки. Он шаг за шагом показал ей, как изготавливать гарпун из тонкого ствола, рассеченного сверху на четыре части: концы надо заострить и примотать к ним каменный наконечник. Девочка училась метать его в рыбу, которая заплыла в запруду, устроенную в озерной заводи. Он учил ее, как вытягивать жилы и дубить шкуры оленей, которых он бил из лука, сделанного из пеканового дерева. Как отыскивать рои диких пчел, когда перед осенним равноденствием зацветет золотарник, как доставать мед с дерева, в дупле которого пчелы устроили улей. А отдыхая на берегу озера в жаркие дневные часы, он учил девочку, как прикидывать время по полуденной метке: ее он высек на старом искрошенном камне, который ледник давным-давно позабыл на этом травянистом берегу.

ЕСЛИ НОЧЬ ВЫДАВАЛАСЬ ЯСНАЯ, ОН ВЫВОДИЛ ДОЧЬ на улицу и учил смотреть на небо, показывал звезды на эклиптике, называл странствовавшие там созвездия. Летом она научилась находить охотника Стрельца, сердце и хвост Скорпиона, четыре ярких звезды созвездия Геркулес. Зимой она надевала собственные снегоступы, и отец шел с ней на лед озера, показывал великий Орион, его верного Большого Пса, а еще Сириус, самую яркую звезду на небе, которая служила этому псу носом. И весь год они смотрели, как Большая Медведица вращается вокруг Полярной звезды — по этой звезде, сказал он девочке, можно ориентироваться, если вдруг перестанешь понимать, в какой стороне дом.

ДЕВОЧКА ПОДРАСТАЛА, И МУЖЧИНА УЧИЛ ЕЕ ЧИТАТЬ и писать — летом при долгом вечернем свете, зимой, в ночи совершенно беззвездные — при свечах из пчелиного воска. Вместо грифельной доски он использовал кусок латуни. Вместо карандаша — обугленную щепку из очага. Когда девочка как следует освоила письмо, он подарил ей листы бумаги, переплетенные кожей, и графитовый карандаш, который наточил своим ножом. Она однажды спросила, где он взял бумагу и карандаш, он же только сказал, что они у него уже давно.

Хотя ей и нравились бумага и ощущение от карандаша между пальцами, уроки письма она, если честно, разве что терпела. А вот чтение пришлось ей по душе, и сильнее всего она любила слушать, как читает отец. У него были книги, оставшиеся от его отца, обращался он с ними бережно, хранил на специальных полках в домике. Он читал стихи поэтов со странными именами — Гомер, Вергилий, Хильда Дулитл и Уэнделл Берри, стихи про богов и людей, про войны между ними, про красоту малозначительных вещей, про мирную жизнь. Читал всамделишные и вымышленные истории. Истории про домик в лесу, про охотника и русалку, про кроликов, которые искали себе дом. Когда он заканчивал чтение и задувал свечу, она неизменно спрашивала, будто чтобы убедиться, что возвратилась в свой привычный мир: а эти другие — они тоже ушли?

Да, отвечал он. Уже давно.

Так мы одни?

Не одни. Мы вместе. Ну, давай, засыпай, утром увидимся.

КОГДА ОНА НАЧАЛА РАЗГЛЯДЫВАТЬ И РАЗБИРАТЬ слова в книгах, которые ей читал мужчина, все эти истории о давних битвах стали оживать снова, как будто она их и не слышала, пока не прочла собственным голосом. Вот так, не покидая тихой мирной горы, она очень многое узнала о том, что было раньше и почему оно было именно так, из историй, рассказанных старинными словами про старинные времена на старинных бумажных страницах, скрепленных растрескавшимися, обтерханными переплетами.

И даже научившись читать совсем бегло, девочка часто просила отца рассказать ей перед сном историю, одну из тех, которые он слышал в молодости.

Да не такой я и старый, отвечал он, потом вспоминал что-то из того, что за день его удивило, и начинал такими словами: рассказывал мне как-то отец про времена — и с этого начиналось повествование о долгом странствии, великом торжестве или об утраченном и обретенном сокровище. Иногда истории приходили откуда-то с окрестностей горы. Иногда — из неведомых дальних мест, существовавших только в его воображении. Но завершались всегда в маленьком домике, в безопасности и уюте возле очага.

К КОНЦУ ТОГО ЛЕТА, КОГДА ДЕВОЧКЕ ИСПОЛНИЛОСЬ семь, когда мужчина перестал сопровождать ее через озеро на каноэ — она стала отменной пловчихой, — они отдыхали на траве и он рассказал ей о том, как вместе с женщиной построил это каноэ: пришлось пойти далеко на север, только там отыскался белый кедр для шпангоутов, распора и планшира, а потом собирать черные корни ели на найтовы и разогревать еловую смолу, чтобы проконопатить швы.

Вот это каноэ? — переспросила девочка и по-новому посмотрела на лодку, на которой плавала через озеро сколько себя помнила.

Это самое, сказал он. Вон сколько оно продержалось.

А осенью того года девочка с отцом увидели, как из леса появился медведь и спустился к озеру, поплескался в воде, пока в пасти у него не оказалась рыба, а потом направился обратно в лес и вверх по склону. Зверь напомнил ей про его собственный профиль на вершине горы, то самое место рядом с ее матерью, и про вопросы, которые у нее возникли, когда она впервые забралась на гору, — самый сокровенный был такой: почему, если мама была настолько сильной, она не сумела выжить и остаться с ними. А так получалось, что она взяла и ушла, как вот этот медведь, скрывшийся в лесу.

А моя мама не была медведицей? — спросила она вслух, когда зверь с его иссиня-черным мехом и ярким белым пятном на груди исчез между деревьями.

Мужчина рассмеялся и спросил: ты это с чего взяла?

Она не хотела остаться с нами, ответила девочка. Ушла. Вверх на гору. Вот как этот медведь.

Тут мужчина понял, о чем девочка думает.

Медведь бы не остался, даже если бы ты его попросила, сказал он. По мне, он прямо как кабан, с этим его могучим телом и могучими лапами. Медведи-самцы вообще — странники, так что он поступил именно так, как ему положено. А твою маму я сам отнес на гору. Помнишь? Она-то сильнее всего на свете хотела быть здесь, с тобой. Но не нам выбирать, когда уйти отсюда и уснуть на горе. Всем рано или поздно предстоит уснуть на горе. Даже медведю. Даже если противиться этому всеми силами души.

Мужчина умолк и очень долго смотрел в землю. А потом поднял голову и сказал девочке: подойди сюда.

Она направилась к нему и встала рядом.

Сядь и сними башмачок.

Она сняла, он попросил осмотреть его внимательнее. Выдубленная оленья кожа. Ровные стежки. Стертая, но непромокаемая подошва.