Слушай Луну - Морпурго Майкл Страница 47

Я огляделась по сторонам. Острова были повсюду вокруг, близкие и далекие, куда более многочисленные, чем я думала, похожие на большие и маленькие пельмени, разбросанные по всему морю. Из-за облаков внезапно выглянуло ослепительное солнце, и море прямо у меня на глазах из бирюзового вдруг стало зеленым. На некоторых, более крупных островах я могла различить ряды домов, ферм и церквей. И там были люди. Отсюда я видела их очень четко, крошечные фигурки вдалеке, спешащие по своим делам вдоль берега, стоящие на причалах, работающие в полях. И лодки сновали по морю туда-сюда. В один миг позабыв про усталость, я вскочила на ноги и замахала обеими руками как сумасшедшая. Не помня себя, я даже пыталась кричать. Но все, что мне удалось выдавить из себя, – это лишь сиплый шепот, больше похожий на кваканье, и даже он отозвался такой болью в горле, что я вынуждена была замолчать.

Не знаю, сколько я так простояла, размахивая руками. Повсюду, куда бы я ни посмотрела, между островами мелькали рыбачьи лодки. Именно им я махала. Но в конце концов я поняла, что ни одна из них не взяла курс к моему острову, что я слишком далеко, чтобы они меня заметили, как бы я ни выбивалась из сил. Но я все равно махала – а что мне еще оставалось? Я махала, пока руки у меня не начали гореть от боли, пока они не отказались подниматься. Я стояла на месте и махала, надеясь и молясь, что какая-нибудь из этих лодок развернется и поплывет в мою сторону. Когда одна из них сменила курс, у меня словно открылось второе дыхание. Но, продолжая махать, я уже понимала, что все напрасно. Чайки, видимо, тоже это понимали. Они кружили надо мной с хриплым хохотом, насмехаясь надо мной, дразня меня. Потом они начали пикировать на меня, пытаясь согнать со скалы. Но я не намерена была уступать.

Я проторчала там весь день, вопреки всему надеясь, что удача улыбнется мне и кто-нибудь из этих рыбаков подойдет достаточно близко, чтобы меня увидеть. Я сидела, обхватив колени руками, чтобы не дрожать от холода, слишком усталая, чтобы махать, слишком усталая, чтобы даже стоять. К вечеру поднялся ветер, я продрогла до костей и неукротимо дрожала. Но все равно упрямо сидела на скале, все равно на что-то надеялась. Лишь когда стемнело, я признала свое поражение и начала долгий спуск обратно. Я совсем окоченела и не чувствовала ни рук, ни ног. Абсолютно уверена, что именно по этой причине я и упала. Видимо, я потеряла равновесие и поскользнулась. Не знаю. Не помню даже, как я летела, помню лишь, как очнулась на земле, в зарослях папоротника, с пульсирующей болью в голове и лодыжке, а надо мной снова с насмешливыми криками вились чайки. Я ощупала лоб. Он был липким от крови.

Глава двадцать третья

Из другого мира

Я кое-как доковыляла обратно до развалин, приютивших меня, мечтая о том, как выпью воды и перекушу колбаской с хлебом. Но едва я переступила порог, как немедленно поняла, что произошло. Повсюду в зарослях папоротника и ежевики были разбросаны обрывки коричневого бумажного пакета. Хлеба и колбасы даже след простыл. Мой плюшевый медвежонок валялся в луже мордочкой вниз.

Я мгновенно поняла, кто был виновницей. Она сидела там, на верхушке трубы. Если бы у чаек были губы, она бы их облизывала. До чего же самодовольный у нее был вид! Я схватила камень и швырнула в нее. Он попал в трубу, но достаточно близко, чтобы спугнуть чайку. Она с возмущенным криком взмыла в воздух. Это была моя маленькая месть, мой крохотный триумф, но удовлетворение, которое я испытала, не продлилось долго. Когда ты голоден, голоден по-настоящему, удовлетворения не приносит ничто, кроме еды. Такое открытие сделала я тогда. А если у тебя нет еды, но есть вода, пей, сколько сможешь, потому что чем-то же нужно заполнить желудок, а что-то – это лучше, чем ничего. Я выпила всю воду, остававшуюся в моей фляжке, до последней кали, до самой малюсенькой капельки, проглотила всю ее одним залпом. Фляжка опустела, прежде чем я успела спохватиться, что надо бы оставить хоть немного на потом.

Я свернулась калачиком под одеялом на каменной плите в очаге, совершенно не боясь сгущающейся темноты, не тревожась о том, каким образом я буду выживать на этом пустынном острове без еды и воды, не беспокоясь больше о том, спасут меня или нет, – я была слишком зла на себя, чтобы думать обо всем этом. Мне не давала покоя мысль, какой же дурой надо было быть, чтобы не спрятать еду от чаек. Ну почему я об этом не подумала? А теперь я в довершение всего еще и выхлебала остатки воды. Так что больше у меня не было ни еды, ни воды. Надо же было быть такой дурой. Дурында! Дуреха! Эти слова неотступно крутились у меня в голове, повторяясь снова и снова.

Холод пробирался сквозь одеяло и пронизывал каждую косточку в моем теле. Я не могла спать из-за того, что меня били кашель и дрожь. А потом, точно по волшебству, темные тучи, несущиеся по ночному небу, расступились, словно кто-то раздвинул занавес, и в просвет, яркая, круглая и прекрасная, выкатилась луна. При виде ее я вдруг начала негромко напевать что-то без слов. Я понятия не имела зачем. Я знала лишь, что звук моего собственного голоса, который вновь вернулся ко мне, пусть даже я могла лишь негромко что-то мычать, приподнял мой дух. Поэтому, глядя на луну в небе, я продолжала напевать. Пусть я не могла выдавить из себя ни слова, зато могла воспроизвести мелодию. В ту ночь я убаюкала себя собственным пением.

Проснулась я, когда в небе надо мной только начинали появляться первые проблески зари. Я закоченела, все тело у меня ломило, и очень хотелось пить. Напрочь забыв про подвернутую лодыжку, я поднялась, и ногу немедленно пронзила острая боль. Нога подломилась, и я упала. Я попыталась снова подняться, попыталась пройтись, держась за стену, чтобы понять, какую нагрузку способна выдержать моя лодыжка, если вообще на это способна. Наступать на ногу оказалось невозможно, любая попытка перенести вес на ступню отзывалась адской болью. Было понятно, что, пока лодыжка не заживет, нечего даже и думать пытаться снова подняться на скалу, чтобы махать проплывающим мимо лодкам. Впрочем, теперь все это отступило для меня на второй план. У меня не осталось ни воды, ни еды. Нужно было найти и то и другое. Жажда уже мучила меня куда сильнее, чем голод. Откуда-то в голове у меня крепко сидела мысль, что без еды можно обходиться много времени, если есть вода, а вот без воды долго не протянешь.

Я начинала мало-помалу обдумывать, как мне быть дальше, что нужно сделать для того, чтобы выжить, и каким образом это сделать. Прежде всего, мне необходима была палка, на которую я могла бы опереться, что-то вроде костыля. Без него ходить я не могла. На острове я не заметила ни одного дерева. Но море часто выносит на берег всякие обломки, подумалось мне. На песчаном пляже, где меня высадили, наверняка удастся найти что-нибудь, что можно приспособить под костыль. До берега было совсем близко. И я с горем пополам, где ковыляя, где ползком, добралась до дюн, а оттуда по песку съехала на спине на пляж. Плавника нигде поблизости видно не было, на песке валялись лишь ракушки да морские водоросли, вынесенные приливом. Я поковыляла к краю воды. Из-под ног у меня выскочил краб и засеменил к отмели. Я подумала о том, чтобы поймать его, убить и съесть, но у меня не хватило духу сделать это. Однако, провожая его взглядом, я слегка приободрилась. Я могла его съесть. С голоду я тут не умру.

Стоя на песке, я принялась осматриваться. Теперь это был мой мир, и он был несомненно красив: золотистая рябь моря под голубыми небесами, зеленые, серые и желтые пятна островов повсюду вокруг, багряные вершины холмов в лучах утреннего солнца и птичий гомон, оглашающий воздух. Да это же настоящий рай, подумалось мне. И повсюду была вода, но, к сожалению, морская, а не пресная. Я вполне могу умереть в этом раю от жажды, хотя до людей отсюда – рукой подать.

Я медленно вернулась по берегу обратно и на четвереньках заползла по песчаному склону наверх. Не окажись я вынуждена передвигаться ползком, я никогда бы не заметила в зарослях тростника моток старой веревки, выбеленной солнцем, с прикрепленным к ее концу воротом, рядом с которым валялись обломки деревянной двери. А за ней был плавник, целая куча, наполовину занесенная песком. Его не могло забросить сюда волнами, подумала я. Слишком далеко отсюда было до пляжа, до того места, куда, судя по следам, доходили волны, слишком высоко в дюнах. К тому же плавника была огромная куча. Его явно сложили здесь специально, зачем – я не знала, зато знала теперь, что это было дело человеческих рук, а это означало, что здесь кто-то побывал. Здесь бывали люди! Они приплывали на этот остров. Значит, они могут приплыть сюда снова. Внезапно у меня забрезжила новая надежда. А в следующий же миг я получила еще один повод приободриться. Я рылась в куче плавника до тех пор, пока не нашла то, что искала: крепкий кусок дерева, как раз подходящей длины для костыля.