Короткая глава в моей невероятной жизни - Рейнхардт Дана Страница 6

Сегодняшняя вечеринка у Дариуса для меня полный отстой. Клео почти сразу скрылась Угадайте С Кем в спальнях наверху, мне скучно, и я собираюсь домой шокирующе рано – в десять вечера. Я выпила полбокала пива из кега, оно было теплым и по вкусу напоминало мочу. Думаю, день бесконечных дебатов с абсолютно незнакомыми людьми, многие из которых были мне неприятны, совершенно точно не настроил меня даже на малейший разговор. Громко играет музыка, басы бьют чересчур сильно, и моя голова раскалывается от ритма какого – то ужасного техно – трэша. Знаю, я возмущаюсь, как какая-нибудь старушенция, но у меня сегодня был очень долгий день, а музыка просто невероятно противная. Я слоняюсь туда-сюда с опущенной головой, избегая скоплений людей, с которыми мне не хочется разговаривать, и, ну ладно, признаю, осматривая пол на наличие пары высоких кедов камуфляжной раскраски.

Я прихожу в восторг при виде Джеймса, сидящего на шезлонге на заднем дворе.

– Привет, детка. – Он жестом предлагает мне сесть к нему на колени.

– Привет.

– Что с лицом?

– Я умоталась.

– В последнее время это прямо твоя тема.

– Ладно, я умоталась, а эта вечеринка полный отстой.

– Раз уж мы заговорили о полном отсосе[18], ты, случайно, не видела Клео и Дариуса?

Я хлопаю его по груди:

– Ты такой пошлый.

– Да нет, я просто завидую.

– Чему? – спрашиваю я. – Ты хотел бы сам развлечься с Дариусом в безвкусно обставленной спальне его родителей?

– Нет, но было бы замечательно, если бы не все парни на этих вечеринках были бы такими неизлечимыми натуралами. У меня была бы хотя бы иллюзия, что я могу с кем- нибудь познако – миться.

– Ты бы мог отвезти меня домой и узнать, может, тебе повезет.

Клео привезла меня сюда, и мы договорились, что, если вдруг она потеряет меня из виду во время вечеринки по какой-либо причине (ха, что бы это могло быть?) и не сможет найти позднее, это будет значить, что я уехала с кем-то другим.

Мы садимся к Джеймсу в машину, и я говорю:

– Домой, Джеймс. – Эта шутка почему-то никогда мне не надоедает.

Джеймс водит дребезжащий «вольво» 1988 года. Мне кажется, шум в его машине еще громче, чем на вечеринке. Он снова рассказывает о своем лете, проведенном в Род-Айлендской художественной школе, о том, какие там все классные и насколько они лучше тех, кто живет в Двенадцати Дубах, и о том, что он не может дождаться момента, когда наконец уедет в колледж в Нью-Йорк Сити и свалит из этого городка. Я знаю, откуда у него эти фантазии насчет отъезда в колледж в Нью-Йорке. Этим летом у Джеймса появился первый бойфренд, и Патрик поступил на первый курс Нью-Йоркского университета. Он бросил Джеймса по окончании программы, сказав, что просто в Нью-Йорк Сити слишком много всего происходит, так что он не хочет думать о ком-то, кто живет так далеко.

Бедный Джеймс. Вечеринка Дариуса была совсем не тем противоядием, в котором сегодня нуждалось его разбитое сердце.

Когда мы останавливаемся перед моим домом, я говорю:

– Не хочешь зайти?

– А что, шутка насчет того, что мне, быть может, повезет, была не шуткой?

– Конечно, это была шутка, гомик. Я спрашиваю, не хочешь ли ты зайти, чтобы поесть мороженого и посмотреть, не идет ли какое-нибудь глупое девчачье кино по кабельному.

Джеймс берет минуту на обдумывание, а потом отказывается. Я не настаиваю. Я прекрасно понимаю, что он сегодня чувствует. Поэтому целую его на прощание и стою на тротуаре у дома, пока свет единственной работающей задней фары его «вольво» не меркнет в ночи.

Часть четвертая

Знаете ли вы, что существует теория: якобы после того, как женщина родит, в ее мозг вбрасывается особое вещество, заставляющее ее забыть боль, которую она испытала при родах, чтобы она смогла снова согласиться родить? Что – то подобное происходит у меня с зимой. Хотя я знаю, что пожелтение листвы – всего лишь предвестник (одно из моих любимых слов для SAT) бесконечных месяцев снега и слякоти, которые вот-вот наступят, я просто люблю это время года. Вдоль нашей улицы растут деревья, красные, как пожарные машины, и, стоя на тротуаре, я буквально смотрю на весь мир словно сквозь розовые очки. Я жду, когда Клео подберет меня по пути в школу.

Она опаздывает. Как обычно. Когда она наконец приезжает, то выглядит совершенно разбитой. В руке у нее кружка кофе – даже не походная кружка, а просто фарфоровая, с сердечками, на которой написано: «Кто-то в Саванне любит меня», а во влажной массе ее кудрявых волос застряла расческа.

– Подержи-ка. – Она протягивает мне кружку и переключает скорость, мы уезжаем.

Она пытается продраться сквозь волосы расческой, грубо матерясь, но потом сдается и кидает ее на заднее сиденье. Она замечает, что я разглядываю кружку.

– Моя бабушка, естественно. Но мне кажется, что эта дешевая безвкусица фактически настолько раздвигает границы дозволенного, что совершает полный оборот, становясь чем-то клевым. Ты так не думаешь?

Затем Клео с энтузиазмом делает свой ежедневный доклад о Дариусе, в основном состоящий из оправданий по поводу его отвратительного поведения. Мне начинают надоедать все эти разговоры о Дариусе, но я не хочу показаться осуждающей их или намекнуть на то, что Клео совершенно поглощена собой, потому что это не так. Клео отличная подруга, и мы, наверно, потратили столько же времени на обсуждение моей ситуации с Ривкой, сколько и на ее ситуацию с Дариусом. Но в ежедневном сериале «Клео и Дариус» произошло не особо много изменений, и тем не менее мы разбираем по косточкам каждый разговор, словно это пассаж из «Великого Гэтсби» (которого я наконец-то прочитала и который оказался офигительной книгой). Вот что важно знать: они встречаются, хотя он и не называет ее своей девушкой, к ее большой досаде. Они не держатся за руки и не делают прочих подобных вещей в школе, потому что он считает это глупым. Должна признать, по этому поводу я с ним согласна. И, что самое главное, у них еще не было секса. У них было много чего, максимально раздвигающего границы дозволенного, как выразилась бы Клео, но у них все еще не было настоящего старомодного секса, или соития, как назвали бы это на занятиях по половому воспитанию. Я рада, потому что не верю, что Дариус задержится рядом с ней надолго, и меня беспокоит, что Клео начинает привыкать, но в то же время мне немного хочется, чтобы они уже сделали это, потому что вот о таких деталях я бы не отказалась послушать.

Я рассказываю Клео о вчерашней приличной ссоре с моими родителями по поводу ситуации с Ривкой. Они сводят меня с ума. На протяжении нескольких недель, при каждой возможности, они делали намеки, на их взгляд еле уловимые, что в реальности совсем не так, и, полагаю, мое игнорирование этих намеков их достало, потому что вчера вечером они усадили меня за разговор.

Я ненавижу разговоры с родителями. Ненавижу, как они на меня смотрят. Особенно мама. Она смотрит на меня так, будто она юрист, а я нахожусь за кафедрой для дачи свидетельских показаний. Мне хочется крикнуть ей, что, хотя она проводит большую часть своего времени на работе, сейчас она дома, а я не клиент или кто-то, на кого она хочет подать в суд, и даже не один из обслуживающих ее волонтеров, тратящих свою субботу на диспуты с местными покупателями по поводу Первой поправки к Конституции США. Я всего лишь ее дочь.

С папой в таких ситуациях намного проще, но это, наверно, потому, что он просто сидит рядом, в то время как говорит в основном мама. Хотя если подумать, то и это может прилично раздражать.

– Ладно. Отлично. Что? – так я начала наш разговор.

– Милая, – сказала мама, – ты знаешь, что нам не нравится указывать тебе, что делать…

– Ну, тогда не указывайте.

– Но мы все-таки думаем, что тебе стоит хотя бы позвонить Ривке.

– Видишь? Ты сделала это только что. Ты сказала мне, что мне делать.