Отрицание ночи - де Виган Дельфин Страница 8

– Идем! Я сегодня угощаю! – сказал он Люсиль.

Девочка последовала за братом, не зная, куда он ее ведет. Дети долго шли по набережной, пока наконец Варфоломей не остановился перед террасой кафе-мороженого. Место показалось Люсиль совершенно роскошным.

– Ты уверен, что у нас хватит денег?

– Не волнуйся…

Волосы Варфоломей зачесал назад – такая прическа особенно подчеркивала его правильные черты лица. Он сидел, слегка откинувшись на спинку кресла и опершись рукой о подлокотник – в расслабленной вальяжной позе. Настоящий молодой джентльмен, думал Варфоломей о самом себе. Когда мальчик заказал две порции «банана-сплит», официантка с удивлением спросила, достаточно ли у него денег. Варфоломей вынул монеты. Тогда официантка спросила, знают ли родители, что он с сестрой в кафе. В ответ Люсиль улыбнулась своей фирменной рекламной улыбкой и положила руки на колени с видом самой примерной девочки на свете – этот образ ей особенно хорошо удавался. Официантка приняла заказ, не дожидаясь разъяснений. Теперь Люсиль от нетерпения дергала ногой. Они с братом вдвоем в кафе, как взрослые! Вдали от шума и суеты, которые царят в доме в вечерний час после возвращения с пляжа, вдали от мокрых вывалянных в песке купальников, забытых на кафельном полу в ванной, вдали от криков и споров о том, кто первый пойдет в душ и чья очередь стирать и развешивать полотенца…

В этом году Жорж заработал достаточно, чтобы позволить себе весь август снимать для семьи дом на море. В любом случае никто больше не хотел ехать в Л. А в Нозане семья побывала за два года до трагедии, и дети пришли в восторг от широкого пляжа, местного мороженого и прогулок по лесу. Помимо своей оравы, Лиана и Жорж взяли в путешествие сына консьержки. Жорж принял решение за несколько дней до отъезда, встретив ребенка на лестнице и отметив его чрезвычайную бледность. «Заморыш, – сказал Жорж. – Мальчику необходим свежий воздух». Вот такой хороший добрый человек. Он поднимал падших, приглашал за свой стол нищих и обездоленных, давал приют беженцам и скитальцам, ну и возил на каникулы чужих детей, будто своих мало. Тем временем Лиана готовила еду, расстилала и застилала постели, стирала белье и поддерживала благородные порывы супруга.

Перед Люсиль внезапно возникла огромная вазочка с мороженым, увенчанным целой шапкой воздушных сладких сливок. Девочка начала с левого края, соблюдая пропорции – мороженое, крем и фрукты, – в ложку помещалось всего понемногу. Люсиль закрыла глаза, чтобы насладиться вкусом. После десяти дней под солнцем ее волосы совсем выгорели. Люсиль забавлялась, гладя себя по руке «против шерстки», и, пропуская белый пушок между пальцами, иногда пыталась его выщипать, как брови. Она бы предпочла превратиться в снежного человека или в ежика с колючками. Люсиль не стряхнула с ног песок, и теперь сандалии ей натирали. Но ей нравилось ощущение частичек песка на лодыжках и соли – по всему телу, словно она обросла второй защитной кожей. Люсиль боялась воды, хотя обожала пляжи. На пляже, под открытым небом, навязчивый шум, связанный с присутствием семьи, отодвигался на задний план, и в свободном пространстве Люсиль чувствовала себя превосходно. На широком пляже, между дюнами и берегом, Пуарье казались гроздью крошечных силуэтов, движущихся и разноцветных, которые становясь частью пейзажа, в конце концов в нем тонули. Лиана устанавливала солнечный зонт, убирала холодильник в тень и ложилась на полотенце, подставляя тело солнцу. Лиана родилась, чтобы загорать. К полудню она разрезала багеты, и каждый сам делал себе сандвич. Дети с утра до вечера резвились в воде, играли, вместе мучили надувную лодку, обменивались масками и трубками. К ужину они возвращались со спутанными волосами, изнуренные и с каждым разом все более загорелые.

Люсиль готовилась слопать вторую часть мороженого, когда увидела Жан-Марка. Он шел к ребятам. Варфоломей вздохнул:

– Черт, Жан-Марк идет. Сейчас опять встанет перед нами как столб.

За год Жан-Марку успели придумать кличку «столб», которая одновременно напоминала детям о любви Жоржа к регби и отражала натуру мальчика. Приемный сын вечно стоял на границе двух лагерей, не принадлежа в реальности ни к одному. Взрослые относились к нему снисходительно, а дети – подозрительно.

– Мама беспокоится и всюду вас ищет, – сказал Жан-Марк, подойдя к столику.

Варфоломей молча посмотрел на брата.

Он не хотел его видеть. Да и деньги на мороженое закончились. К тому же дети сидели в окружении приличных людей, и Жан-Марк только опозорил бы их своим странным акцентом, от которого никак не мог избавиться. Жан-Марк покосился на вазочки с мороженым, и у него заблестели глаза.

Люсиль наблюдала за новым братом. На фоне загара шрамы на ногах казались совсем белыми, почти фосфоресцирующими. Родная мать Жан-Марка долгое время принуждала его стоять на коленках в раскаленных углях. Врач сказал Лиане, что рубцы останутся на всю жизнь и ничем их не сотрешь. Жан-Марк глядел на сестру исподлобья, с тревогой. И внезапно Люсиль накрыла волна нежности, наверное, она бы даже обняла мальчика…

– Ты тоже такое мороженое хочешь?

Жан-Марк несколько раз кивнул. Люсиль вынула из кармана собранные монеты, а Варфоломей, как старший, крикнул официантке:

– Мадемуазель, пожалуйста! То же самое – для молодого человека!

Варфоломей чувствовал себя уверенно, повторяя слова и жесты отца, а Жан-Марк просто светился – и не в предвкушении великолепного «банана-сплит», которое он, скорее всего, даже до конца не осилит, а потому, что его допустили на прекрасную террасу и позволили сидеть вместе с Варфоломеем и Люсиль.

– Я тебя сегодня видела в воде. Быстро плаваешь, – Люсиль улыбнулась.

Жан-Марк не ответил, и Варфоломей с ноткой зависти добавил:

– Ты мог бы участвовать в соревнованиях.

Люсиль обрадовалась:

– Ты бы стал чемпионом мира, твоя мама увидела бы тебя, красавца, в газетах, не поверила бы своим глазам, а потом сошла бы с ума от ярости!

– А еще ты бы стал богатым, богатым, как царь Крез, – воскликнул Варфоломей, повторяя выражение отца, казавшееся мальчику весьма образным.

– Только представь свою фотографию! Ты – с огромными мышцами, а твоя мать в ужасе, ведь ты можешь прийти и отомстить!

Услышав слова Люсиль, Варфоломей вскочил, расставил ноги и выпрямился, демонстрируя мощные грудные мышцы и плечи. Дети расхохотались.

Официантка принесла Жан-Марку вазочку с мороженым. Оно выглядело еще более огромным, чем у Люсиль и Варфоломея. Мальчик посмотрел на сестру и, дождавшись одобрительного кивка, набросился на десерт.

Наступила осень, и Люсиль показалось, что если в семье и не восстановился прежний покой, то, по крайней мере, буря миновала. Тоска и печаль постепенно слились с бытом и утекли туда же, куда утекает мутная вода из-под вымытой посуды и выстиранного белья. Живот Лианы уже несколько месяцев пустовал. Жан-Марк поселился в комнате братьев, перестал кричать по ночам и опускать глаза, когда с ним заговаривают. Жан-Марк до такой степени вписался в обстановку, что все практически забыли о его происхождении и не могли себе вообразить семейное фото без него. Люсиль думала, что теперь семья, наверное, наконец-то состоялась – три мальчика, четыре девочки, – замечательная конфигурация и более чем достаточно народу в одном жилом пространстве, где, несмотря на тесноту, Люсиль занимала достойное место среди старших сестер. Что бы ни происходило, Люсиль оставалась папиной любимицей, папиным загляденьем, той, кому Жорж чаще всего улыбался, той, кого он во всем поддерживал и к кому относился с неизменным терпением, несмотря на нелюбовь девочки к школе и плохие оценки. Жорж лучше кого-либо другого мог оценить особый склад ума своей дочери, ее красноречие и проницательность. Люсиль надеялась на стабильность и равновесие, мечтала о том, чтобы невидимые связи между всеми членами семьи никогда не нарушились. Поэтому ее страшили расставания, отъезды, дистанция.