Преданность - де Виган Дельфин Страница 9

А потом отец улыбается, но как-то криво, горько. Раньше он притягивал Тео к себе, обнимал, теперь не осмеливается. Он понимает, что от него плохо пахнет.

Потом снова ложится или садится к компьютеру и нечеловеческим усилием выдавливает из себя несколько вопросов. Тео мог бы описать в малейших деталях это медленное усилие мыслительного механизма с его винтиками и шестеренками, он прямо слышит их невыносимое ржавое клацанье. Сколько времени нужно отцу, чтобы придумать вопросы, а потом их выговорить? Сбиваясь с завода, он спрашивает новости о школе, о команде гандбола (Тео уже почти год как оттуда ушел), но не способен сконцентрироваться на ответах. Тео в конце концов раздражается, потому что отец дважды спрашивает одно и то же или явно не слушает ответ. Иногда он пытается его подловить или уличить в отсутствии внимания, просит повторить, что он только что сказал, и отец, начав с нескольких слов, которые его мозг поверхностно зарегистрировал, путается и вязнет в тщетной попытке реконструкции. И тогда Тео волей-неволей улыбается и говорит: «Ничего, не страшно, я тебе в другой раз это расскажу».

Потом он будет разбирать холодильник, сортировать остатки еды. Выкинет то, что протухло или заплесневело, проверит срок годности. Перестелит отцу кровать, откроет окна, чтобы проветрить. Если накопилось грязное белье, запустит стиральную машину. Включит посудомойку. Или сначала зальет тарелки водой, потому что иногда объедки так присохнут, что сразу не отходят.

Потом спустится с отцовской картой и пойдет к банкомату. Попробует для начала снять пятьдесят евро. Если автомат их не выдаст, снова вставит карту и попросит двадцать. Варианта в десять евро в меню нет.

Потом отправится в самый дешевый магазин и что-нибудь купит.

Вернувшись домой, он попробует уговорить отца встать, помыться, одеться. Поднимет электрические жалюзи и пойдет к нему спальню, чтобы поговорить. Попытается вывести на улицу, чтобы тот хоть немного размялся. Несколько раз будет звать его выйти в гостиную, чтобы вместе посмотреть по телевизору фильм или какую-нибудь передачу.

Или ничего этого не сделает.

Может, сегодня ему не хватит сил.

Может, он пустит все на самотек, и будь что будет, и не надо ничего исправлять и налаживать. Может, он просто сядет в темноте и будет болтать ногами на стуле, потому что не знает, что сказать, что сделать, потому что понимает, что ему со всем этим не справиться, у него не хватит сил.

Сколько времени отец не работает, Тео уже не помнит. Два года. Или три. Он знает, что когда-то дал ему слово никому не говорить. Потому что, если мать узнает, что отец сидит без работы, она подаст в суд и лишит права брать сына. Так отец сказал.

Он пообещал ему молчать и поэтому ничего не сказал бабушке, отцовской матери, которая иногда звонит.

Раньше отец очень много работал. Возвращался из офиса поздно, проводил за компьютером все вечера, ночами не спал. А потом его взяли и сократили. Тео навсегда запомнил это слово: «сократили». Он сразу представил себе, как отец, такой маленький, лежит на земле, а рядом — начальник болыпой-болыпой и попирает его сапожищем. На самом деле это означало, что отец теперь не ходит в офис и не имеет доступа к своим папкам и компьютеру. Может, он что-то напутал? Серьезно провинился? Тео был слишком маленький, и отец не стал объяснять ему, что произошло, но ощущение унижения, раздавленности отца осталось.

Несколько месяцев тот искал работу. Он пошел на курсы, чтобы расширить профессиональную квалификацию, снова занялся английским. Он ходил на встречи, у него были собеседования.

А потом мало-помалу контакты отца с внешним миром стали реже. А после все, что еще связывало его с другими и давало надежду хоть когда-нибудь снова вернуться к работе, все, что заставляло выходить из дома, исчезло. Тео не сразу осознал это, потому что в тот период, в отличие от развода, когда родители месяцами изничтожали друг друга через адвокатов, ведя огонь без передышки на глазах у немого и обреченного свидетеля, ребенка, все происходило без надлома, без шумихи. Вначале отец просто стал дольше оставаться дома — и утром, и днем. Тео обожал проводить с ним время. Они отправлялись кататься на машине, отец держал руль одной рукой, так легко, так раскованно, и говорил ему: «Вот нам с тобой здорово вдвоем, ведь правда?» Планировал свозить сына в Лондон или в Берлин, когда снова заведутся деньги. А потом перестал водить машину, потому что кончился бензин. А потом перестал выходить из дома. А потом продал машину. А потом сократил до минимума вставание с кровати или с дивана в гостиной. Теперь отец за сто евро в месяц пересдает соседу место в паркинге, и это главная часть его доходов.

Сколько уже прошло времени, как они перестали гулять, играть в настольные автогонки или в лошадки, сколько уже времени отец не готовил еду, не включал духовку, сколько времени сам не поднимал жалюзи, не стирал, не выносил мусор, — Тео не знает. Сколько уже времени не приходили бабушка, дедушка, дядя и тетя, сколько времени, как отец ест таблетки, весь день дремлет, практически не моется, сколько уже времени, как они, бывает, всю неделю питаются на двадцать евро, — тоже неизвестно.

МАТИС

Ему на эти выходные запрещено видеться с друзьями, потому что мать заметила, что он пил. И стала его методично допрашивать. Их же до конца уроков на улицу не выпускают, — интересно, как это можно напиться прямо в школьных стенах. Что, не было последнего урока? Выходил на улицу без разрешения? Матис за несколько минут скроил на живую нитку целую историю. Просто девчонка одна из класса принесла ром для пропитки торта, и там осталось, ну, они разлили попробовать. Немного сладкий на вкус, пряный, они не заметили и выпили слишком много. Ну у него и мамаша! Кому сказать, что в средней школе еще учат делать торты! Это ж для малышни. Она спрашивала, был ли с ними Тео (по ее убеждению, Тео — корень всех зол). Он ответил твердо — даже сам себе удивился, — что нет. Тео не было в школе.

В конце концов она отстала. В этот раз она ничего не скажет отцу. Но предупредила: если такое хоть раз повторится, если она обнаружит, что он снова употребляет спиртное — в коллеже или вне его, — тут же все доложит отцу.

В приставку играть тоже запрещено. Общаться ни с кем нельзя, потому что она отобрала мобильник. Все равно, когда Тео у отца, они никогда не видятся.

Днем в субботу Матис ходил вместе с матерью покупать новые кроссовки, потому что старые уже малы. После магазина они зашли к старшей сестре — она вместе с подружкой снимает квартиру возле Монпарнасского кладбища — и отнесли ей разные вещи, которые мать для нее купила. У Сони пили чай, потом пешком шли домой. На обратном пути смотрели разные киноафиши и обсуждали, на какие фильмы стоит сходить.

Весь день он чувствует, что мать рассеянна, ему это ужасно не нравится, и почему-то кажется, что огорчена она из-за него. Особая интонация в голосе, которую слышит как будто он один, и еще она как-то так смотрит на него, словно он за одну ночь повзрослел или собрался уехать на край света. Или в чем-то провинился, только не понимает в чем.

Утром в понедельник Тео встретил его у дверей коллежа. За выходные друг все разузнал, придумал план действий, и ему не терпелось поделиться.

Когда учитель господин Шаль собирал деньги, которые родители должны были сдать на Опера Гарнье, Тео сказал, что мать не отпускает его в культпоход из-за терактов. Господин Шаль на секунду запнулся, видно было, что он хочет что-то спросить, но потом махнул рукой.

Матис знает, что это неправда. Дело не в матери. Тео не пойдет, потому что у него нет денег. И это не в первый раз.

ЭЛЕН

Я обнаружила, что у нас нет адреса его отца: обычно он указывается в документах, которые ученики заполняют в начале года. Даже номера телефона не было — предупредить в случае какого-нибудь ЧП. Я решила вызвать мать мальчика — без особого повода. Я пригласила ее в школу не через Тео и не по системе связи с родителями на сайте коллежа, а послала краткое сообщение со своего мобильного телефона, попросила связаться со мной как можно скорее. Она отзвонилась в тот же день, в голосе слышалось беспокойство. Записку от медсестры Тео ей не передавал, поэтому она и не ответила. Не знаю уж отчего, но эта женщина с первой минуты вызвала у меня антипатию. Она сказала, что Тео до следующей пятницы у отца, а она свободна и может прийти в любой вечер после шести, когда мне удобно. Я пригласила ее на завтра.