Все о внешней разведке - Колпакиди Александр Иванович Страница 47

На следующий день, 17 июня, Сталин вызвал к себе наркома госбезопасности Меркулова и начальника внеш­ней разведки Фитина! По словам Фитина, встреча про­исходила следующим образом:

«В кабинете Сталин был один. Когда мы вошли, он сразу обратился ко мне: «Начальник разведки, не надо пересказывать спецсообщение, я внимательно его про­читал. Доложите, что за источники это сообщают, где они работают, их надежность и какие у них есть возмож­ности для получения столь секретных сведений». Я под­робно рассказал об источниках информации. Сталин хо­дил по кабинету и задавал различные уточняющие воп­росы, на которые я отвечал. Потом он долго ходил по кабинету, курил трубку и что-то обдумывал, а мы с Меркуловым стояли у дверей. Затем, обратившись ко мне, он сказал: «Вот что, начальник разведки. Нет нем­цев, кроме Вильгельма Пика, которым можно верить. Ясно?» Я ответил: «Ясно, товарищ Сталин». Далее он сказал нам: «Идите, все уточните, еще раз перепроверь­те эти сведения и доложите мне»[60]. Разумеется, фраза Сталина о Вильгельме Пике не означает, что тот имел сведения, отличные от получае­мых советской разведкой. Просто этим Сталин отметил, что информаторы ИНО были не коммунистами, а чле­нами НСДАП, офицерами вермахта, и поэтому их све­дения могут быть дезинформацией.

Так почему же Сталин до последней минуты не ве­рил во внезапное немецкое нападение которое должно вот-вот начаться и о котором ему докладывали как ИНО НКВД, так и Разведупр РККА, направившие с июля 1940 по июнь 1941 года в общей сложности около 120 со­общений о военных приготовлениях Германии? Здесь, как нам кажется, надо учесть следующие факторы.

В июне 1932 года-канцлер Франц фон Папен вел тайные переговоры с Францией о возможности тайного соглашения между Германией, Францией и Польшей против СССР. Советская разведка получила сведения о ходе переговоров от агента в окружении известного пред­принимателя Флик-Штегера, известного своими близ­кими связями с фон Папеном, и 24 июня 1932 года до­ложила Сталину следующее:

«За уступки Германии Польшу обещают вознаградить в широкой мере в сторону Советской Украины.

Если вообще начнется крестовый поход против СССР, то он начнется как раз по направлению Украи­ны... Как сказал Флик-Штегер, Англия, видимо, внача­ле останется доброжелательным наблюдателем в случае союза Франции, Германии и Польши против Советско­го Союза, но если эти страны пойдут походом на Украи­ну, Англия постарается захватить Кавказ и под видом освобождения Грузии овладеть нефтеисточниками Кав­каза. В этом отношении в Лондоне продолжается обра­ботка грузинских и других кавказских эмигрантов, а Детердинг приобрел старые акции кавказских нефтяных полей и предприятий»[61].

Следующее сообщение разведки датировано 1 июля 1932 года:

«Рейхсканцлер фон Папен ведет в Лозанне тайные переговоры, конечная цель которых объединить евро­пейские страны и Англию для похода против СССР с целью свержения советской власти. Хотя сейчас и неза­метно непосредственной опасности нападения на СССР, но, как утверждает информатор, война против СССР не заставит себя долго ждать»[62].

Как известно, из этой затеи ничего не вышло, но подозрительный Сталин вынес для себя предметный урок: Англия никогда не откажется от идеи уничтожения СССР.

Следующий фактор, влиявший на ход рассуждений Сталина, возможно, исходит из спецсообщения советс­кой разведки от 17 февраля 1937 года о переговорах пре­зидента США Франклина Рузвельта со специальным представителем правительства Англии Рэнсименом:

«Содержание главной части переговоров было посвя­щено вопросу о нейтралитете США, ибо Лондон ждет войны не позднее 1938 года, и если получение военных материалов из США не представляется возможным, то необходимо начать постройку больших заводов в Анг­лии, Франции и Чехословакии... Рузвельт заявил Рэнсимену, что Америка прилагает усилия к тому, чтобы как можно дольше сохранять нейтралитет. Если произойдет вооруженный конфликт между демократией и фашиз­мом, Америка выполнит свой долг. Если же вопрос будет стоять о войне, которую вызовет Германия или СССР, то она будет придерживаться другой позиции и по на­стоянию Рузвельта Америка сохранит свой нейтралитет. Если СССР окажется под угрозой германских чисто им­периалистических, т. е. территориальных, устремлений, тогда должны будут вмешаться европейские страны и Америка станет на их сторону...»[63].

В свете этих фактов Сталин имел право опасаться как немецкой, так и английской провокации, причем после­дней особенно, так как находящаяся в состоянии войны Англия испытывала тяжелые экономические и военные трудности и была бы не прочь переложить их на СССР. А вот предупреждение о предстоящем немецком ультима­туме, связанном с оккупацией Украины, наоборот, име­ло под собой давнюю историческую почву и не казалось странным. Поэтому сходящиеся в кабинете Сталина со­общения разведки, контрразведки и Народного комис­сариата иностранных дел подталкивали его к следующе­му видению ситуации;

если Советский Союз спровоцирует войну, то США останутся нейтральны;

если США останутся нейтральны, то Англия начнет переговоры о заключении сепаратного мира на услови­ях, которые привез Гесс 10 мая 1941 года;

Англия всегда подталкивала Германию к войне с Советским Союзом, а сейчас эта война для нее жизнен­ная необходимость;

Германия завершила развертывание огромной армии у границ СССР;

Германия имеет намерение предъявить СССР тяже­лый ультиматум с целью втянуть Советский Союз в вой­ну на своей стороне, выполнение которого невозможно. Значит, война вполне возможна, но только после предъявления ультиматума и заключения сепаратного мира между Германией и Англией.

Последнее предположение должно было казаться Ста­лину наиболее важным. И дело даже не в том, что Герма­ния никогда не выигрывала войны, которые вела на два фронта. Просто ведение войны требовало создания необ­ходимого запаса материальных ресурсов, в том числе боеприпасов и другого воинского снаряжения. А на лето 1939 года по данным советской разведки в Германии было запасено (если считать за 100 % четыре месяца боевых действий):

снарядов для танковых орудий — 5 %; мин для тяжелых минометов — 10 %; мин для легких минометов — 12 %; снарядов для горных орудий — 15 %; патронов — 36 %;

снарядов для тяжелых полевых гаубиц — 50 %. В период с лета 1939 по лето 1941 года немецкая/ армия вела активные боевые действия, и германская промышленность, так и не переведенная на военные рельсы, просто не могла восполнить все потери. Кроме того, материальное оснащение немецкой армии не было готово к войне в условиях российских просторов и мо­розов. Поэтому Сталин мог считать внезапное нападе­ние немецкой армии на СССР летом 1941 года невоз­можным.

Однако Сталиным явно не учитывалась немецкая те­ория молниеносной войны (блицкрига), которая полу­чила практическое подтверждение в ходе захвата Польши, Франции, Греции, Норвегии, Югославии. Раз­рабатывая план нападения на СССР, стратеги из немец­кого Генерального штаба рассчитывали разгромить Крас­ную Армию у границ и за шесть недель закончить вос­точную кампанию. А для ведения блицкрига немецкой армии по замыслам ее генералов не требовался большой запас боеприпасов и воинского снаряжения, в том числе бензина, зимнего обмундирования и не замерзающей на морозе оружейной смазки.

Таким образом, недооценка Сталиным-немецкой во­енной мощи, его подозрительность и недоверие к ин­формации, поступающей по каналам разведки, пере­оценка своего понимания политической ситуации в мире привели к катастрофическим последствиям.

Между тем в Центре были составлены планы на случай возможного внезапного нападения Германии на СССР. Согласно им, в случае начала войны Харнак должен был осуществлять прямую радиосвязь с Моск­вой, являясь одновременно нелегальным резидентом и радистом. Но Харнак, согласившись заниматься сбо­ром информации, отказался отвечать за ведение ра­диопередач. Поэтому организация радиосвязи была воз­ложена на Шульце-Бойзена. В апреле и мае 1941 года из Москвы в Берлин дипломатической почтой были доставлены два радиопередатчика — один маломощ­ный, с батарейным питанием, а другой более мощ­ный, с питанием от сети. Вместе со вторым радиопере­датчиком в берлинскую резидентуру были направлены шифр и описание способа кодирования радиограмм. После этого в период с 12 по 16 июня Коротков пере­дал передатчики и шифр связной Шульце-Бойзена Элизабет Шумахер (Ида).