Дмитрий Евдокимов - За давностью лет Страница 11

„Декадентщина”, — сказал кто-то громко.

Сзади зашикали, я с любопытством осмотрелась. Рядом со мной стоял высокий гимназист. Он сразу поразил мое воображение — высокий лоб, черные горящие глаза, буйные черные волосы. Заметив мой взгляд, он поклонился и представился: „Симонов. Не надоело вам это? Пойдемте лучше в буфет”.

Я согласилась. За мороженым мой новый знакомый с жаром принялся критиковать сначала гимназию, а потом и существующий строй. Он весь был напичкан революционными идеями. А как он рассказывал о женщинах революции, не испугавшихся казни во имя счастья народа!

Я слушала его с восторгом. До этого моя „революционность” заключалась лишь в игнорировании великого поста. К ужасу наших святош, в эти дни на переменке я доставала из портфеля аппетитный кусок колбасы и уминала назло всем церковным запретам.

Боже, какая смешная наивность! От Симонова я впервые услышала, как готовился заговор против Александра-„освободи теля”, как бросал бомбу в великого князя Каляев, как дерзко убегал из тюрем князь-бунтовщик Кропоткин.

С этого вечера мы стали встречаться постоянно. Симонов не объяснялся мне в любви и не лез целоваться, как прочие. Этим юноша мне нравился еще больше. Зато какие он строил величественные планы заговоров против царя! Вот, переодетый в форму офицера, он проникает во дворец и хладнокровно ждет выхода светлейшего палача. Мгновенно выхватывает кинжал — вот тебе, негодяй, за слезы народные!

Видимо, столь откровенен Симонов был не только со мной, и кончилось это плохо. Его исключили из гимназии с „волчьим билетом”. Об этом мне сообщила наша классная дама, пригласившая меня для специального разговора.

„Вы, кажется, поддерживали знакомство с этим молодым человеком? — спросила она, щуря свои холодные глаза. — Ах, Новинская, Новинская. Уж если вам необходимо флиртовать, в чем я не убеждена, так флиртуйте с достойными молодыми людьми. Ведь, говорят, к вам неравнодушен сынок банкира?”

Симонов, по слухам, уехал куда-то из города, встретила я его не скоро и при весьма странных обстоятельствах. Впрочем, по порядку. Еще через год я закончила гимназию. Отцу очень хотелось, чтобы я продолжала учебу дальше, но где взять деньги? Было решено, что пока я пойду преподавать в народную школу, только что открывшуюся для железнодорожных рабочих.

Вопрос был не только в заработке. Еще до этого у нас с отцом состоялся разговор по душам. Узнав, что Симонов пострадал за свои идеи, я твердо решила пойти в революцию. Как? Не такая уж я была наивная, чтобы не понять, чем занимается мой отец.

„Я знаю, кто ты! ” — трагическим шепотом сказала я ему как-то вечером, когда он проводил своих постоянных гостей. Среди них, кстати, я все чаще видела Гриню, который к этому времени стал помощником кочегара. „Ну? И кто же?” — хмыкнул иронически отец на мой театральный тон. „Не отпирайся! Ты — подпольщик!”

Отец попытался разыграть добродушное недоумение: „Подпольщик? Это как это? Под полом, что ли, сижу? Вроде нет”. — „Не делай из меня маленькую дурочку, — не сдавалась я. — Что я, слепая? Не вижу, что в дровяном сарае лежанка стоит? Что по ночам приходят и уходят какие-то таинственные личности?”

Настало время смутиться отцу. Он как-то крякнул в растерянности, потер лоб, потом сказал серьезно: „Ладно. Видать, действительно от разговора не уйти. Садись вот сюда, напротив, поговорим. Хочешь знать, чем твой отец занимается?” — „А я и так знаю!» — сказала я запальчиво. „Ну?” — „Губернатора убить собираетесь!”

Отец искренне расхохотался: „Откуда у тебя такие кровожадные мысли? А, понимаю, это твой ухажер тебя так настроил”. — „Симонов не ухажер. Он хочет погибнуть за народ”. — „Ну ладно, не ухажер. А кому это нужна его гибель?”. — „Как кому? Народу! Его жертва заставит содрогнуться собратьев…” — „Поверь мне, Сашенька, смерть твоего героя не нужна народу. Еще одно покушение, пусть даже удачное, ничего не изменит. Напротив, лишь усилятся репрессии против революционеров, еще сотни невинных пойдут на каторгу. Игры в героев. эти эсеровские штучки, отвлекают от главного — пробуждения политического сознания рабочих и крестьян. Только когда на борьбу встанут не единицы, а сотни тысяч, возможно ниспровержение одного строя и создание другого, справедливого и равноправного...” — „Чьи штучки, ты сказал?” — „Эсеровские. Есть такая партия — социал-революционеров. Эсеры считают, что толпу должны вести за собой герои-одиночки. Это вроде бы красиво, но за этой красивостью как раз и кроется неверие в народ, за который они так горячо ратуют”. — „А ты к какой партии принадлежишь?”

Отец чуть помедлил с ответом, потом, словно решившись, твердо сказал: „Я социал-демократ, большевик. И только наша партия приведет рабочих к победе”. — „И вас много?” — „Много, Сашенька, очень много. Практически организации есть на каждом заводе, на каждой фабрике, есть уже и в деревнях... А самое главное — с каждым годом, нет, теперь с каждым месяцем становится больше”. — „Я тоже хочу быть социал-демократом!” — пылко заявила я.

Отец ласково потрепал меня по голове: „Пока в этой головенке полный ералаш. Для начала тебе надо почитать кое-что вместо приключений Рокамболя...”

Он дал мне брошюрку, отпечатанную на гектографе. Вслух я прочитала название: «Что такое „друзья народа” и как они воюют против социал-демократов?».

«„Друзья народа” — в кавычках? Эсеры имеются в виду?» — „Нет, эта книга написана несколько раньше, она была направлена против народников, влиятельной партии конца прошлого века. Но эсеры очень многое взяли от народников, так что в книге ты найдешь кое-что из того, о чем мы сегодня говорили”.

После того как я прочитала первую работу Ленина, отец стал постоянно давать мне читать подпольную литературу, терпеливо объясняя не понятое мною. Однако на собрания подпольщиков он меня по-прежнему не допускал, каждый раз роняя лаконично: „Рано".

Спустя какое-то время он стал давать мне поручения, вполне невинные на непосвященный взгляд, — сходить к такому-то, сказать то-то или передать какой-нибудь сверток. К началу моей работы в народной школе я уже неплохо разбиралась в революционной науке, боевой пыл мой не остыл, напротив, я все время просила отца дать мне более серьезное поручение.

„Это и будет твоим партийным делом“ — сказал отец, когда я была принята учительницей в народную школу. „Учить — партийное дело?" — не без иронии спросила я. „Безусловно, — ответил отец. — Мы должны использовать любую легальную возможность для пропаганды". — „Арифметика и пропаганда?” — „Почему бы нет? Учти, твои ученики — не мальчики и девочки, а молодые рабочие. Можно и уроки по арифметике вести так, чтобы они задумались, почему это получается, что одни все становятся богаче, а другие — все беднее. Вот и пораскинь умишком..."

Преподавать в школе оказалось действительно очень интересно. Вопросики мои ученики порой задавали такие, что ни в каком гимназическом учебнике не найдешь.

Отцу ежедневно доставлялась объемистая пачка газеты „Правда". Он делил ее на части и раздавал подпольщикам для передачи в организации. Небольшую стопку газет он давал мне, чтобы я передавала одному из моих учеников, работавшему на судостроительном заводе. Я очень гордилась этим заданием, хотя сердце мое и трепетало каждый раз, когда я по дороге в школу проходила мимо полицейского.

Однажды поздно вечером я возвращалась с занятий и у самого нашего дома нос к носу столкнулась с... Симоновым.

„Ты?! ”

Симонов был одет как рабочий, кепка надвинута низко на глаза, но все равно я сразу узнала его.

„Я, Сашенька, я! — Он крепко стиснул меня за локоть. — Но, чур, ты меня не знаешь.." — „Все в Желябова играешь?" — засмеялась я. „Нет, Сашенька, время игр прошло. Перед тобой смазчик вагонов Афанасьев. Могу паспорт предъявить..." — „Значит, нелегал?"

Симонов молча кивнул.

«Где же ты пропадал? Был слух, вроде в Москву подался...” — „Да, был в Москве, участвовал там в революционной работе, — он усмехнулся, — романтический пыл быстро с меня сбили. Кстати, в Москву я благодаря твоему отцу попал. Он явку дал...” — „Мой отец? — не могла я скрыть изумления. — Значит, он связан...” — „А ты не знала? — перебил меня Симонов. — Да, твой отец — конспиратор, каких поискать. Когда я «волчий билет» получил, он встретился со мной. Оказывается, Сергей Григорьевич присматривался ко мне, когда я еще к тебе приходил. Был серьезный разговор. Убедившись в моем твердом желании быть революционером, он дал мне адрес в Москве. написал письмо, помог с железнодорожным билетом. Вот так-то, Сашенька”. — „А почему ты снова здесь?” — „По тебе соскучился, — рассмеялся Симонов, и вдруг лицо его стало сурово-печальным. — Схватили нас. А там, известное дело, — суд да на каторгу. Помог случай — с напарником бежали в дороге. И сюда!” — „Тебя, значит, ищут?”