Адам Шафи Адам - Кули. Усадьба господина Фуада Страница 39

— Пошла вон, пока я не разбил тебе голову! Скройся с глаз моих, подлая старуха! — продолжал кричать Фуад, вымещая на Киджакази весь накопившийся в нем гнев.

Киджакази сначала попятилась, а потом со всех ног бросилась во двор. А Фуад, все больше распаляясь, кричал:

— Три акра! Три акра! Они думают, что мне этого достаточно! Мне вообще ничего не нужно! Пусть подавятся, кровопийцы! О аллах! О аллах, заклинаю тебя, покарай их! Пусть у меня отнимут землю, пусть! Но сделай так, чтобы эти мерзавцы рассыпались в прах! Сделай так, чтобы они сгинули!

Фуад вышел из гостиной и направился в свою комнату. Он так обессилел, что даже не смог раздеться. Скинув ботинки, он бросился на кровать и тут же заснул.

Утром Фуад проснулся в мрачном настроении. Ему хотелось, чтобы земля разверзлась и поглотила его: ведь его поля, его прекрасные плодородные земли, унаследованные от отца, покойного господина Малика, больше не принадлежали ему. Будь Фуад порешительнее, он спалил бы свое имение. Но он был храбрым только на словах, а на деле боялся народного правительства и людей, которые его представляли. Самое большее, на что его хватало, так это поносить революционное правительство в компании таких же, как он, бывших помещиков, которые время от времени заезжали к нему.

Прошло еще несколько дней. Теперь даже Киджакази заметила, что в усадьбе творится что-то необычное. Она видела на полях много незнакомых людей, и никто ими не командовал, все работали сами по себе. Киджакази решила спросить у кого-нибудь, что происходит. И конечно, никто не мог объяснить ей этого лучше, чем Умари. Поэтому вечером, когда люди возвратились с работы, она отправилась к нему.

Умари сидел у своей хижины и плел корзину. Увидев Киджакази, он улыбнулся:

— A-а, добро пожаловать!

Киджакази была настроена решительно. Она села на циновку напротив Умари и сразу же обрушила на него град вопросов:

— Скажи мне, Умари, что происходит?

— А что? — спросил Умари с улыбкой, начиная понимать, что привело к нему Киджакази.

— Как это «что»? Какие-то люди свободно ходят по всему имению и никого не боятся. Что, наш господин продал имение? — спросила Киджакази и посмотрела на Умари, нетерпеливо ожидая ответа.

— А разве я не говорил тебе, что у Фуада больше нет земли? Помнишь, в тот день, когда я работал в поле, а ты пришла сказать мне, что он меня зовет?

— Да? Ну и когда же он продал его? — удивленно спросила Киджакази. — И зачем ему продавать такие хорошие земли?

Умари оторвался от своей почти уже сплетенной корзины и внимательно посмотрел на Киджакази:

— А он и не продавал их.

— Как же это? Ты что, хочешь сказать, что он отдал их даром?

— Нет, не отдал. Их отобрало у него правительство и поделило между безземельными крестьянами. Вот и я получил участок — целых три акра.

— Отобрало правительство? — Киджакази была озадачена. — Что же это такое делается? И что такое «правительство»?

— И откуда ты только такая взялась? — насмешливо сказал Умари, снова принимаясь за корзину.

— Почему ты спрашиваешь? — удивилась Киджакази. — Ты же знаешь, что я здесь родилась и никогда отсюда не уезжала.

— Да я не это имею в виду, — сказал Умари. — Как можно не знать о том, что режим султана свергнут и страной теперь правит революционное правительство, которое отняло землю у помещиков и разделило ее между крестьянами!

— Вот это да! А как же господин Фуад?

— Ему придется взять в руки мотыгу и самому обрабатывать свой участок.

— Бедный мальчик! Он же не умеет этого делать!

— Пусть учится. Почему мы можем, а он нет? — ехидно спросил Умари. — А тебе, Киджакази, я вот что скажу: хватит прислуживать ему как рабыня! Он больше тебе не хозяин.

— Конечно, мне уже тяжело жить в услужении, — сказала Киджакази, — но куда же я пойду?

— Если захочешь, то и ты сможешь получить участок в три акра, — предложил Умари.

— Что?! И не заикайся об этом! Мне не нужно краденого. Ну ладно, я пошла.

Сон не шел в ту ночь к Киджакази. Чего только она не передумала! Снова и снова мысль ее возвращалась к тому, последнему, разговору с Мконгве перед тем, как девушка покинула имение навсегда. Киджакази впервые задумалась о своей жизни, вспомнила свое детство, когда она в поте лица работала на господина Малика, и с горечью решила, что жизнь ее прожита зря. Киджакази вспоминала, как нянчила Фуада, и думала о том, каким он стал. Почему ей приходится терпеть от него только побои, издевательства и унижения? Она посмотрела на свои мозолистые ладони, и ей показалось, что она видит их впервые: раньше ей было некогда рассматривать собственные руки, да это и в голову не приходило.

А потом Киджакази опять подумала о Фуаде. «Пусть я бедна, пусть я низкого происхождения, — рассуждала она, — но неужели в нем нет никакого уважения к моему возрасту? За что он бьет меня?»

В ту ночь что-то переменилось в ее душе. Она поняла, что ее усердие не было и никогда не будет оценено. Наоборот, чем больше она старалась угодить Фуаду, тем сильнее он презирал ее. И она решила уйти от него.

Наступила суббота, и Фуад с утра уехал в город развлекаться: ему нечего было делать в имении, которое больше ему не принадлежало. А Киджакази впервые в жизни решила устроить себе выходной.

Она помылась у колодца, тщательно оделась, покрыла голову накидкой и вышла во двор. Бесцельно побродив по двору, она села в тени мангового дерева и опять вспомнила разговор с Мконгве.

— Бедная девочка! Я зря обидела ее. Что она сейчас думает обо мне? Нет, мне нужно обязательно увидеться и поговорить с ней.

И тут, подняв глаза, она увидела девушку, которая шла к ней. Ей хотелось броситься навстречу Мконгве, но она осталась на месте. Мконгве подошла и весело поздоровалась.

— Ну что, Киджакази, вы все еще сердитесь на меня? — спросила она.

— Нет, дочка, что ты! За что мне сердиться?

Мконгве с жалостью посмотрела на старую служанку. За время, пока они не виделись, Киджакази еще больше постарела и высохла. На глаза девушки навернулись слезы. Она хотела сказать Киджакази, чтобы та уходила от Фуада в кооператив, но потом передумала, решив, что сначала лучше показать ей, как они живут. «Может быть, это поможет ей сделать правильный выбор?» — подумала она.

— А почему вы не работаете? — спросила девушка.

— Устала я! Не могу больше! Я ему во всем стараюсь услужить, а он только бьет и ругает меня. Он даже не уважает мои седины. И чем дальше, тем хуже.

Мконгве не ожидала услышать такое от Киджакази. Да, сейчас было самое время сводить ее в кооператив.

— Послушайте! Давайте сходим погулять, — предложила Мконгве.

— Гулять? Под таким солнцем? — удивилась Киджакази. — Что ты! У меня и ноги уже не те. Ты, наверное, что-то затеяла, если решила куда-то тащить меня, старуху?

— Пойдемте, пойдемте. Вы все сами увидите, и, я думаю, вам там понравится, — сказала Мконгве. — Я хочу вам показать, где я сейчас живу и работаю.

— Я бы рада, да не знаю, когда он вернется. Ведь он убьет меня, если не застанет дома. Хотя… Аллах с ним! Пойдем! А это не очень далеко?

— Нет, совсем близко, — обрадовалась Мконгве. Она подала Киджакази руку, помогла ей встать, и они отправились в путь. Вскоре они увидели большое каменное строение, а в стороне от него — разбросанные по равнине маленькие аккуратные домики.

— Ну, вот мы и пришли, — сказала Мконгве.

Когда они подошли к каменному строению, Киджакази уловила с детства знакомый ей запах навоза. Это был новый коровник. Мконгве предложила зайти внутрь.

— Заходите! Чего вы боитесь? Думаете, вы в имении Фуада?

Киджакази пришла в изумление: она никогда не видала столько животных сразу. В коровнике быстро и слаженно работали несколько женщин. Вокруг царили чистота и порядок.

— Мконгве, чьи это коровы? — спросила она.

— Наши. Они принадлежат кооперативу.

Киджакази внимательно разглядывала коров, останавливаясь возле тех, которые ей особенно нравились, и все спрашивала:

— И это тоже ваша?

— Наша, наша. Здесь все наши.

— Скажи мне, как ее зовут?

— А это написано здесь, на дощечке.

— Ты смеешься надо мной, доченька. Я же не умею читать. Значит, на этих дощечках написаны имена коров?

— Да, на каждой дощечке написаны имя, возраст, количество съедаемого за день корма и суточный надой молока.

Киджакази восхищенно покачала головой.

Осмотрев коровник, они пошли к девушке домой. Мконгве открыла дверь, и они попали в светлую, уютную комнату с цветами на окнах, зашторенных белыми тюлевыми занавесками. Посреди комнаты стоял стол, покрытый скатертью, и два стула, а у стены — кровать, застеленная белым покрывалом. В углу висело зеркало.

— Кто здесь живет? — спросила Киджакази.