Дмитрий Евдокимов - За давностью лет Страница 41

Увлекшись, он прозевал подачу Андрея. Достав улетевший в траву целлулоидный шарик, продолжал:

— Как правило, спорящие всегда остаются при своем мнении.

— Так, значит, наше заседание бесполезно? —спросил его с лукавинкой Максим Иванович.

— Нет, почему же! — ответил Борис. — Я думаю, что мы найдем истину. Но искать ее надо не с помощью амбиций, а с помощью доказательств.

Это был камушек в огород Игоря. Во всяком случае, тот покраснел и запальчиво кинул:

— Андрей, по-моему, тоже достаточно субъективен. Может, только более сдержан, так это уже черта характера!

Андрей с превосходством взглянул на соперника:

— Быть тебе сегодня битым, Игорек!

Тот даже вскочил:

— Почему?

— «Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав!»

Игорь состроил холодное лицо и ледяным голосом

заявил:

— К барьеру! Нас рассудит история!

Все засмеялись, и Игорь в том числе. В чувстве юмора ему не откажешь. Максим Иванович сказал:

— Действительно, перемена кончилась. Прошу обратно на веранду! Итак, предоставляю слово защите! — объявил он, когда все снова уселись на веранде.

МУДРЫЙ ПРАВИТЕЛЬ

— Начну с сухих исторических фактов, — официальным тоном произнес Игорь. — Так вот, по свидетельству многих современников, Борис Годунов вовсе не был злодеем из какой-нибудь шекспировской трагедии, а совсем напротив — весьма гуманным правителем, сочувствующим бедствиям народа.

— Слушайте, слушайте! — иронически воскликнул Андрей.

— Обвинитель, помолчите. Вас же не прерывали! — строго заметил Максим Иванович.

— Дословно приведу одно высказывание о Годунове, — невозмутимо продолжал Игорь. — «Он цвел благолепием, видом и умом всех людей превзошел; муж чудный и сладкоречивый, много устроил он в Русском государстве достохвальных вещей, ненавидел мздоимство, старался искоренять разбои, воровство, корчемство, но не мог искоренить; был он светлодушен и милостив и лицелюб; но в военном деле неискусен. Цвел он, как финик, листвием добродетели, если бы терн завистной злобы не помрачал цвета его добродетели, то мог бы древним царям уподобиться. От клеветников извести на невинных в ярости суетно принимал и поэтому навел на себя негодование чиноначальников всей Русской земли; отсюда много ненастных зол на него восстали, и доброцветарную царево его красоту внезапно низложили...»

— Подхалимы, — фыркнул Андрей.

— Ничего подобного, — живо возразил Игорь. — Я привел высказывание англичанина Флетчера, от Годунова не зависящего. А вспомните, как человеколюбиво вел себя Борис во время страшного трехлетнего голода в тысяча шестьсот первом — третьем годах! Аграрная катастрофа в целом ряде областей Европы, в том числе и в России, явилась следствием самого резкого похолодания, какое было за последнее тысячелетие. Если обычно урожайные и неурожайные годы чередуются, что позволяло крестьянам компенсировать потери из следующего урожая, то два подряд неурожайных года вели к голоду. На этот же раз случилось подряд три неурожайных года. Исчерпав все запасы продовольствия, голодающие принялись за кошек и собак, ели траву, липовую кору. Только в Москве, по подсчетам современников, погибло сто двадцать тысяч человек, а в целом царство Московское вымерло на треть. Годунов уже в первый неурожайный год начал предпринимать энергичные меры для предотвращения голода. С целью борьбы со спекуляцией он ввел в городах твердые цены па хлеб, вдвое ниже по сравнению с рыночными. Скупщиков хлеба приказано было бить кнутом, а за возобновление спекуляций сажать в тюрьму. Когда морозы погубили ив корню урожай тысяча шестьсот второго года и голод приобрел характер всеобщего бедствия, Борис велел раздавать нуждающимся деньги. Так, в Смоленск было отправлено двадцать тысяч рублей, еще больше раздавалось денег в Москве, что, правда, привело к еще худшим последствиям. Весь голодный люд хлынул в столицу, в результате деньги начали катастрофически обесцениваться. Казенная копейка уже не могла пропитать семью и даже одного человека. Тогда Борис провел розыск хлебных запасов по всему государству и приказал продавать народу зерно из царских житниц. Но, к сожалению, запасы кончились очень быстро, поскольку ни монастыри, ни бояре не поддержали гуманного царя, не пожелав расстаться со своими хлебными запасами.

— А почему ты считаешь, что Годуновым руководило именно человеколюбие? — ехидно осведомился у Игоря Борис.

— И ты, друг! — не сдержал тот своего негодования. — Ты ведь вроде симпатизировал своему тезке?

— Я и сейчас не отрицаю, что считаю Годунова умным и проницательным человеком, умелым правителем, — сказал Борис. — Думаю, что именно в силу этих качеств, а вовсе не из человеколюбия, он и пытался организовать помощь голодающим. Ведь разорение крестьян. мелкопоместного дворянства — это ослабление мощи всего государства. Так что не о людях он заботился, а о государстве в целом!

— Точно Борис сказал, — поддержал его Андрей. — А все эти раздачи милостыни нищим, богомолье — сплошная показуха.

Игорь посмотрел на Максима Ивановича в поисках защиты. Но похоже, что и он не собирался его выгораживать. Прищурив левый глаз, он с хитрым видом спросил:

— А не задумывался ли наш уважаемый защитник, почему так охотно людская молва приписывала Борису Годунову любое преступление, действительно совершенное или даже выдуманное?

— Потому что бояре пытались всячески очернить Годунова! — уверенно ответил Игорь.

Максим Иванович покачал головой.

— Вы не согласны? — удивился Игорь.

— Я не о том спрашиваю. Клеветали и на других правителей. Но народ не всегда верил, причем с такой охотой.

Молодой историк пожал плечами:

— Не знаю. А вы что думаете сами, Максим Иванович?

— Я предполагаю, что в исторической памяти народа Борис Годунов остался как злодей не потому, что он расправлялся с соперниками. Это делали все «благородные» цари да князья и до него, и после. Самое главное, за что он был проклят в памяти «бедных людишек», то есть абсолютного народного большинства, — это отмена Юрьева дня, приведшая к полному закрепощению крестьян. Хотя эти действия производились именем царя Федора Ивановича, все отлично понимали, что инициатива исходит от Бориса Годунова, который искал популярности и поддержки у широких слоев среднего дворянства. Если человек, не дрогнув, мог лишить свободы миллионы людей, то чего уж говорить о каких-то частностях? Злодей, он и есть злодей! — Максим Иванович говорил таким тоном, что ребята не могли понять, шутит он или говорит всерьез.

— Хорошо, — насупился Игорь, — раз вы все на меня навалились, допускаю, что Годунов, как дитя своего века, мог, подобно другим, расправляться со своими соперниками не совсем по-джентльменски, мог приказать убрать царевича Дмитрия. Но возникает другой вопрос, о котором сказал Максим Иванович в начале заседания: а зачем Годунову нужно было убирать Дмитрия? Ведь для этого нужна хоть какая-то причина. Если мы внимательно посмотрим, то убедимся, что необходимости в убийстве царевича не было.

— Факты, давай факты! — перебил его Андрей.

— Пожалуйста, не буду голословным, — согласился Игорь. — К тысяча пятьсот девяносто первому году Борис Годунов достиг полного могущества. Последних соперников — Шуйских он разослал по тюрьмам, а частично и умертвил еще в тысяча пятьсот восемьдесят девятом году. Богатство Годунова становится поистине сказочным. Он добивается таких доходов, каких не имел ни один удельный князь. Согласно сведениям, опубликованным англичанином Горсеем в тысяча пятьсот восемьдесят девятом году, Годуновы получали сто семьдесят пять тысяч рублей ежегодно и могли выставить в поле сто тысяч вооруженных воинов. Он присвоил себе множество пышных титулов. Кроме конюшего он носил звание «царского слуги» — высшего титула в Российском государстве. Королева Елизавета в своих письмах называла его «пресветлым княже и любимым кузеном», братья австрийского императора адресовали письма «наивысшему тайному думному всея Руские земли, навышнему моршалку тому светлейшему». В такой ситуации малолетний угличский князь никак не мешал могущественному правителю, напротив, его убийство могло повредить репутации Бориса, что и случилось на самом деле. Я категорически утверждаю, что у Годунова не могло и не должно было быть намерений убить Дмитрия! Я кончил!

Игорь сел на свое место, с торжеством оглядывая оппонентов. Действительно, такое не опровергнешь!

— Есть ли что сказать обвинителю? — бесстрастно задал вопрос Максим Иванович, видимо убежденный его доводами.

— Представьте себе, что есть! — с вызовом ответил Андрей. — Защитник взял тысяча пятьсот девяносто первый год, так сказать, в статике, в отрыве от тех событий, что происходили ранее. Поэтому у него и получилось все так гладко и убедительно. На самом деле Борис Годунов находился в постоянном тревожном напряжении, даже когда достиг расцвета своего могущества. Вспомните, что с момента воцарения Федора все усилия Годунова шли по двум направлениям — с одной стороны, сохранить положение главного лица в государстве, а с другой стороны — не дать рухнуть трону. Эта вторая сторона — сохранение династии Федора — иногда ускользает от внимания историков. И ведь Годунов делал все возможное, однако все его предприятия проваливались.