Дональд Томпсон - Супермодель и фанерный ящик. Шокирующие истории и причудливая экономика современного искусства Страница 20

И все же новые фонды продолжают появляться. В типичном рекламном проспекте такого фонда упор делается на приобретении предметов искусства XX и XXI веков стоимостью в миллион долларов и выше при 15 процентах целевой годовой доходности, плате за управление 2 процента в год и 20-процентной поощрительной премии за доход сверх целевого. Некоторые фонды утверждают, что разрешают крупным инвесторам выставлять предметы искусства в их домах.

Каждый проспект подчеркивает, что инвестиции в искусство более эффективны в смысле налогов, если прибегнуть к услугам фонда. Многие страны облагают налогом прибыль на вложенный капитал и предметы коллекционирования по более высокой ставке, чем другие вложения; в США федеральная ставка на изобразительное искусство составляет 28 процентов и 15 процентов — на акции и облигации. Фонд с головным офисом в Нью-Йорке, но зарегистрированный в офшоре, например на Каймановых островах или в Люксембурге, не платит налогов на прибыль с вложенного капитала. Всю прибыль можно снова вложить в новые предметы искусства или распределить между участниками в качестве дивидендов, которые облагаются налогом по более низкой ставке.

Насколько налоговые ставки влияют на вложения в искусство, стало очевидно на нью-йоркских торгах в ноябре 2012 года, которые пришлись на неделю президентских выборов и представляли собой последнюю возможность вывести активы на крупном аукционе в течение 2012 налогового года. Тобиас Майер из «Сотби» сказал, что крупные консигнации Питера Бранта, Стивена Коэна, Стива Уинна и телепродюсера Дага Крамера отчасти объясняются опасением, что вновь избранный президент и конгресс могут поднять ставку налога на прибыль с вложенного в искусство капитала. Все эти коллекционеры выставили на торги лоты стоимостью свыше 10 миллионов долларов.

Как обычно говорят фонды (и семейство Муграби), их инвестиционная стратегия состоит в том, чтобы купить и держать не меньше пяти лет. Несколько фондов попытались ввести десятилетний запрет на продажу, но мало кто из инвесторов был готов вкладывать средства на такой продолжительный период. У большинства фондов период запрета короче, у других, прежде чем инвестор может изъять свои средства, следует 90-дневный период ожидания.

Самая главная забота любого фонда — требуемый прирост стоимости. Чтобы покрыть оплату управления, расходы на транзакции, когда фонд имеет дело с аукционным домом или дилером, а также расходы на хранение и страхование, весь инвестиционный портфель должен получать не меньше 10, а то и 15 процентов в год, чтобы просто свести концы с концами.

Кроме того, встает вопрос: может ли фонд стремиться к высокой доходности и при этом обеспечить ликвидность, когда инвестору потребуется вернуть деньги? Что будет, если фондовый рынок погрузится в рецессию и рынок искусства придет в упадок? Выплатит ли фонд деньги инвесторам и будет ли вынужден продавать предметы искусства? Смогут ли менеджеры фонда продать оцененные предметы искусства из портфеля и добиться хорошего финансового результата в короткий срок, опираясь на неэффективное искусство и оценивая его по цене приобретения?

Целевая ставка в 15 процентов дохода ежегодно сверх расходов означает, что фонд (и любой портфель инвестиций в искусство) должен как минимум удваивать стоимость каждые пять лет. И удвоиться в цене за это время должны не просто отдельные работы, а весь портфель. Исходя из индексов рынка искусства, лучший долгосрочный результат, которого возможно добиться, — 4 процента увеличения в год; самый высокий долгосрочный результат, который мне доводилось видеть, — это 6 процентов, а самый низкий — около 3,2 процента. Чтобы добиться гораздо более высокого роста, управляющие фондов должны либо обладать незаурядными способностями, либо уметь изумительно рассчитывать время.

Если действует достаточное число фондов по инвестициям в искусство, некоторые из них могут в течение нескольких лет добиваться значительной прибыли. Вспомните карикатуру Скотта Адамса 2009 года из цикла про Дилберта. Директор Догберт предлагает инвестиционную стратегию боссу-всезнайке: «Для начала выберем наугад 10 паевых фондов. А потом разрекламируем те, которым просто повезло. Моя цель — стать главным поставщиком воображаемой компетентности».

Не замечая Дилберта, некоторые докладчики на конференциях Deloitte выступают с, как им кажется, убедительными доводами в пользу современного искусства в качестве инвестиции либо, по крайней мере, в качестве средства хранения капитала в нестабильные периоды. Основной аргумент в пользу роста цены на предмет искусства — это фактор редкости. Говорят, что каждый год появляется больше новых миллиардеров, чем качественных произведений современного искусства. Некоторые из этих миллиардеров откроют собственные музеи, тем самым не выпуская предметы искусства на рынок и создавая спрос на более современные работы.

Далее речь идет о том, что на уровне средней цены спрос на художественные «материальные активы» останется, так как многие сверхбогатые люди потеряли деньги (или не получили достаточной прибыли) на традиционных активах. Любой, кто потерял деньги во время кризиса 2008 года на финансовых продуктах, в которых не разбирался, будет испытывать соблазн вкладываться по страсти, а не расчету, ради эмоционального вознаграждения плюс некоторые перспективы финансового дохода. Однако требуется порядочная вера, чтобы перейти от тезиса, что «спрос останется», к тезису, что цены будут расти со скоростью двух знаков в год.

Иногда искусство представляют как страховку от волатильности[8] валютного курса. Это было верно до недавнего времени, когда доллар колебался и евро был неустойчив. Специалисты аукционных домов делятся историями про то, как искусство использовали в качестве хранения капитала. По их словам, десятки миллионов безналичных долларов приходили с офшорных счетов на Британских Виргинских островах, Каймановых островах и в Панаме; после этого предметы искусства отправлялись в Швейцарию или Люксембург и исчезали на складах в беспошлинной зоне.

Произведения искусства, кроме того, проще оставлять в наследство, не привлекая особого внимания налоговой службы, чем недвижимость и акции. Об этом говорили на парижской ярмарке FIAC в 2012 году. Сверхбогатые посетители ярмарки внезапно осознали, что французские власти в самом деле собираются ввести 75-процентный налог на высокие доходы и, может быть, налог на роскошь на предметы искусства стоимостью свыше 50 тысяч евро. Когда состоятельные семейства стали обдумывать перевод активов в Англию, Бельгию или Швейцарию, вдруг возник спрос на легко транспортируемое искусство (и даже предложения обменять на него дорогие квартиры). Позднее французский суд постановил, что предлагаемый налог не соответствует конституции страны, но правительство уверило, что все равно его введет в каком-нибудь другом виде.

Помимо прочего, искусство может в некоторой степени застраховать владельца от инфляции, что представляет огромный интерес для китайских и бразильских коллекционеров в условиях предполагаемой инфляции 8 процентов и выше. После 2011 года такие возможности искусства также привлекли внимание тех, кто полагал, что американский доллар вошел в период упадка. Если половина госдолга США принадлежит иностранцам, у государства возникает сильное искушение решить проблему за счет печатания денег; в таком случае, по прогнозам, долгосрочным результатом станет ослабление доллара.

И еще один аргумент в пользу искусства как одного из видов актива в диверсифицированном портфеле заключается в том, что в кризис его цена снижается медленнее, чем цена акций. Это объясняется несколькими причинами. Мало кто из коллекционеров берет кредит на приобретение предметов искусства; кредитный кризис, когда банкиры приостанавливают выдачу новых займов, не так влияет на рынок искусства.

Кроме того, цены стабилизирует и так называемое якорение. Это психологический процесс, при котором человек считает вещь ценной, основываясь на том, сколько он за нее заплатил. Коллекционер не расстанется со своим Францем Клайном за два миллиона, если заплатил за него три, следовательно, он столько и «сто́ит». Он будет держаться за эту мысль, даже если никто не захочет выложить больше. Якорение объясняет, почему пузырь на рынке жилья в Америке так медленно сдувался после начала кризиса в середине 2008 года; многие продавцы не соглашались на цену ниже той, по которой приобретали, до тех пор, пока уже не могли закрывать глаза на затянувшийся упадок на рынке. Якорение сильнее влияет на ценные активы; рецессия растягивается на более долгий срок. Это объясняет, почему после первого полугодия 2008 года в топовом сегменте рынка искусства цены все еще снижались медленнее.

Еще одно объяснение замедленного падения цен на арт-объекты — неликвидность, неэффективность и недостаток прозрачности частного рынка искусства. Во время рецессии аукционные дома принимают меньше консигнаций, а принятые предлагают по сниженным ценам. Предметы, которые плохо продаются, конфиденциально перепродают через дилеров и агентов; ни факт продажи, ни цена не разглашаются.