Томас Лоуренс - Восстание в пустыне Страница 4

Когда мы наконец стали на якорь во внешней гавани Джидды[5], над нами под пламенеющим небом повис белый город, отражения которого пробегали и скользили миражем по обширной лагуне. Зной Аравии словно обнажил свой меч и лишил нас, обессиленных, дара речи. Был октябрьский полдень 1916 года. Полуденное солнце, подобно лунному свету, обесцветило все краски. Мы видели лишь свет и тени, белые дома и черные провалы улиц. Впереди, над внутренней гаванью, расстилался бледный, мерцающий блеск тумана, а дальше на многие мили лежала ослепительная яркость безбрежных песков, бегущих к гряде низких гор, слабо намечающихся в далеком мареве зноя.

Как раз на север от Джидды была расположена вторая группа черно-белых здании. Они дрожали в пекле, словно от толчков поршня, когда судно качается на якоре, а перемежающийся ветер поднимает горячие волны.

Полковник Вильсон, британский представитель при новом арабском государстве, выслал за нами свой баркас, и мы отправились на берег. По дороге в консульство мы прошли мимо белокаменной клади еще строящегося шлюза через тесные ряды рынка. В воздухе роились мухи, перелетая от людей к финикам, от фиников к мясу. Они плясали, точно частицы пыли в полосах солнечного света, пронизывающих самые темные закоулки хижин через скважины в настиле, в холщовых занавесах. Воздух был горяч, как в бане.

Мы добрались до консульства. В затененной комнате, с открытой позади него решеткой, сидел Вильсон, готовый приветствовать морской бриз, запаздывавший вот уже несколько дней. Он сообщил нам, что шериф Абдулла, второй сын Гуссейна, великого шерифа Мекки[6], только что вступил в город.

И я, и Рональд Сторрс[7] пересекли Красное море, чтобы встретиться с Абдуллой. Наше одновременное прибытие было большой удачей, казалось благоприятным предзнаменованием: Мекка, столица шерифа, все еще была недоступна для христиан, а трудную задачу Сторрса не мог разрешить телефонный разговор.

Мою поездку следовало рассматривать как увеселительную. Но Сторрс, секретарь по восточным делам резиденции в Каире, являлся доверенным лицом сэра Генри Мак-Магона[8] во всех щекотливых переговорах с шерифом Мекки. Счастливое сочетание его знания местных условий с опытностью и проницательностью сэра Генри, а также с обаятельностью генерала Клейтона[9] производило такое впечатление на шерифа, что этот крайне недоверчивый человек принимал их сдержанное вмешательство как достаточную гарантию для того, чтобы начать восстание против Турции. Он сохранял веру в британский авторитет в течение всей войны, которая изобиловала сомнительными и рискованными положениями. Сэр Генри являлся правой рукой Англии на Среднем Востоке до тех пор, пока восстание арабов не стало фактом. И если Министерство иностранных дел поддерживало бы взаимный обмен информацией со своими доверенными лицами, то наша честная репутация не пострадала бы так, как это случилось.

Абдулла, верхом на белой кобыле, окруженный стражей из великолепно вооруженных пеших рабов, медленно подъехал к нам при безмолвный, почтительных приветствиях всего населения города. Он был упоен и счастлив своим успехом при Тайфе[10]. Я видел его впервые, меж тем как Сторрс, его старый друг, был с арабским вождем в наилучших отношениях.

Едва они заговорили друг с другом, я понял, что Абдулле была свойственна постоянная веселость. В его глазах таилось лукавство, и, несмотря на свои тридцать пять лет, он уже толстел. Полнота, возможно, происходила от того, что он много смеялся, самым непринужденным образом шутя со своими спутниками.

Однако, когда мы приступили к серьезной беседе, с него как бы спала маска веселости; шериф тщательно подбирал слова и приводил веские доводы. Разумеется, он спорил со Сторрсом, который предъявлял своему оппоненту очень высокие требования.

Мятеж шерифа в течение нескольких последних месяцев шел вяло (он стоял на мертвой точке, что при иррегулярной войне является прелюдией к поражению). Я подозревал, что причиной этого было отсутствие руководства — не в смысле ума, осмотрительности или политической мудрости. Дело было в отсутствии энтузиазма, которым могли бы воспламенить пустыню. Целью моего приезда был поиск неизвестной пока главной пружины всего дела, а также определение способности Абдуллы довести восстание до той цели, которую я наметил.

Чем дольше продолжалась наша беседа, тем больше я убеждался, что Абдулла слишком уравновешен, холоден и современен, чтобы быть пророком, в особенности же вооруженным пророком, которые, если верить истории, преуспевают во время революций. Его роль в мирное время была бы куда большей.

Сторрс втянул меня в разговор, спросив у Абдуллы его мнение о ведении кампании. Тот сразу стал серьезным и сказал, что считает необходимым настаивать на немедленном и действенном участии Британии в борьбе. Он следующим образом кратко изложил состояние дел.

Благодаря тому что мы не позаботились перерезать Хиджазскую железную дорогу, турки оказались в состоянии наладить транспорт и посылку снабжения для подкрепления Медины[11]. Фейсала оттеснили от города, и враг готовит летучую колонну из всех видов оружия для наступления на область Рабег[12]. Арабы, жившие в горах, которые пересекали путь, были вследствие нашей нерадивости слишком слабо снабжены припасами, пулеметами и артиллерией, чтобы обороняться достаточно долго. Гуссейн Мабейриг, старшина рабегского племени гарб, примкнул к туркам. Если мединская колонна двинется вперед, гарб присоединятся к ней. Отцу Абдуллы останется лишь стать самому во главе своего народа в Мекке и умереть, сражаясь перед Святым городом.

В эту минуту зазвонил телефон: великий шериф хотел говорить с Абдуллой. Тот рассказал отцу о сути нашей беседы, и последний немедленно подтвердил, что в крайнем случае он поступит именно таким образом: турки вступят в Мекку лишь через его труп.

Закончив телефонный разговор, Абдулла, чуть улыбаясь, попросил, чтобы британская бригада — если возможно, из мусульманских войск — была наготове в Суэце, откуда можно было бы стремительно перебросить ее в Рабег, как только турки ринутся из Медины в атаку. Что мы думаем о его предложении?

Я заявил, что передам в Египте его мнение, но что британское командование с величайшей неохотой снимает военные силы, жизненно необходимые для обороны Египта (хотя Абдулла и не должен был знать, что Суэцкому каналу угрожала какая-либо опасность со стороны турок)[13], тем более что христиан надо послать на защиту населения от врага Святого города (в данном случае — Иерусалима).

Я добавил, что некоторые мусульманские круги в Индии, считавшие, что турецкое правительство имеет неотъемлемые права на святые места, ложно истолковали бы наши побуждения и поступки[14]. Быть может, я мог бы поддержать его предложение более активно, если бы был в состоянии осветить вопрос о Рабеге, лично ознакомившись с положением дел и местными настроениями. Мне хотелось бы встретиться также с эмиром Фейсалом и обсудить его нужды и перспективы более длительной защиты гор населением, если мы усилим материальную помощь. Мне хотелось бы проехать дорогой султанов от Рабега к Медине вплоть до лагеря Фейсала.

В разговор вступил Сторрс и горячо поддержал меня, настаивая на жизненной важности для британского командования в Египте иметь исчерпывающую и своевременную информацию от опытного наблюдателя.

Абдулла подошел к телефону и попытался получить от своего отца согласие на мою поездку по стране. Шериф отнесся к его просьбе с большим недоверием. Абдулла приводил доводы в пользу своего предложения. Добившись не многого, он передал трубку Сторрсу, который пустил в ход все свои дипломатические таланты. Слушать Сторрса было наслаждением, а также уроком для любого англичанина, как надо вести себя с недоверчивыми или нерасположенными к чему-либо туземцами восточных стран. Почти невозможно было противиться ему дольше двух-трех минут, и в данном случае он также добился полного успеха.

Шериф опять попросил к телефону Абдуллу и уполномочил его написать эмиру Али[15]. 11-го же числа прилетел аэроплан из Азрака. К несчастью, Доуни опять заболел, и заменивший его штабной офицер, новичок, позабыл передать, что 6 сентября Алленби сказал Бартоломью: предложив тому, если он сочтет удобным и возможным, разрешить мне посетить Фейсала.

Под влиянием Сторрса Абдулла превратил это осторожное поручение в точную письменную инструкцию для Али: отправить меня со всевозможной быстротой и под надежным конвоем в лагерь Фейсала. Это было все, чего я добивался, но лишь часть того, чего добивался Сторрс. Мы прервали наш разговор, чтобы позавтракать. После завтрака, когда жара немного спала и солнце стояло не так высоко, мы отправились побродить и полюбоваться достопримечательностями Джидды под руководством полковника Юнга, помощника Вильсона, человека, который одобрительно относился ко всем старинным вещам и не слишком одобрительно к современным.