Илья Деревянко - «Белые пятна» Русско-японской войны Страница 6

В «Заключении» автор пытается подвести итоги своему исследованию.

Работа снабжена комментариями и приложениями. В «Комментариях» автор попытался осветить те вопросы, которые прямо не касаются основного объекта исследования, однако представляют интерес как дополнительные сведения, подтверждающие точку зрения автора. В «Приложениях» приведена схема Военного министерства; выдержка из сатирического журнала «Клюв» (№2, 1905 г.); рапорт командира 4-го Восточно-Сибирского саперного батальона начальнику штаба 4-го Сибирского армейского корпуса; сведения о состоянии неприкосновенных запасов в военных округах после Русско-японской войны в процентном отношении к положенному количеству, а также список использованных источников и литературы. В список литературы включены только те работы, которые содержат хотя бы фрагментарные сведения о деятельности аппарата Военного министерства во время Русско-японской войны.

Глава I.

ВОЕННОЕ МИНИСТЕРСТВО НАКАНУНЕ И ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ

В начале двадцатого столетия Россия переживала серьезный экономический кризис. Неспокойно было и в политической атмосфере общества. С одной стороны, наблюдалось определенное «шатание» в верхах, выражавшееся в нерешительности и беспомощности властей, в бесконечных и бесплодных совещаниях, в активизации либеральной оппозиции. С другой — ухудшившееся в связи с экономическим кризисом положение народных масс и, главное, их моральное разложение под воздействием либеральной пропаганды. В России назревала революционная ситуация, вновь поднялась волна терроризма. В то же время правительство проводило активную внешнюю политику, нацеленную на дальнейшее расширение границ империи. В конце XIX в. Россия получила «в аренду» Порт-Артур и Ляодунский полуостров. В 1900 г., после подавления «боксерского восстания», русские войска оккупировали Маньчжурию. Планировались широкая колонизация Маньчжурии и ее вхождение в состав России под названием «Желтороссия». В перспективе предполагалось двигаться и дальше: после Маньчжурии — захватить Корею, Тибет и т. д. К этому императора настойчиво подталкивал ряд приближенных, так называемая «безобразовская группа», получившая свое наименование от фамилии ее главы — статс-секретаря А.М. Безобразова. Тесно связанный с ней министр внутренних дел В.К. фон Плеве говорил военному министру А.Н. Куропаткину, сетовавшему на недостаточную готовность армии к войне: «Алексей Николаевич, Вы внутреннего положения России не знаете. Чтобы удержать революцию, нам необходима маленькая победоносная война»{10}.

Однако на Дальнем Востоке Российская империя столкнулась с Японией, имевшей далекоидущие, агрессивные планы относительно данного региона. Японию активно поддерживали США и Великобритания, поскольку широкое проникновение России в Китай задевало их колониальные интересы. В начале XX в. Япония заручилась союзом с Англией, сочувствием США, нейтралитетом Китая и начала активно готовиться к войне с Россией, широко используя иностранную помощь.

Союзница России — Франция относительно дальневосточной проблемы придерживалась политики нейтралитета. О нейтралитете заявила с начала войны и Германия[4].

Такова была международная обстановка в тот момент, когда в ночь с 26 на 27 января 1904 г.[5] японские суда атаковали Порт-Артурскую эскадру, ознаменовав таким образом начало Русско-японской войны.

Сразу после этого по городам и селам полетели миллионы листков, телеграмм и официальных донесений, возбуждающих народ против дерзкого и коварного врага. Но народ, уже в значительной степени одурманенный знаменитыми либералами (вроде Л. Толстого), реагировал вяло. Правительство пыталось подогреть патриотические настроения, но безуспешно.

Проводимые администрацией на местах мероприятия, как правило, не встречали никакого сочувствия{11}.

Лишь незначительная часть населения (преимущественно ультраправые, черносотенные круги) встретила войну с воодушевлением: «Загорелся на Руси великий костер, и покаялось русское сердце и запело»{12}, — проповедовал 18 марта 1904 г. в Тифлисе грузинский епархиальный миссионер Александр Платонов.

Начало войны вызвало оживление и в ультралевых кругах, правда, совершенно по другой причине. Большевики, в частности, провозгласили, что «поражение царского правительства в этой грабительской войне полезно, так как приведет к ослаблению царизма и усилению революции»{13}.

Однако подавляющее большинство населения войну не поддержало вовсе.

Судя по письмам, полученным периодическим изданием «Крестьянская жизнь и деревенское хозяйство» под редакцией И. Горбунова-Посадова от своих сельских корреспондентов, к началу 1905 г. только 10% селькоров (и тех, о ком они писали) придерживались патриотических настроений, 19% — равнодушны к войне, у 44% — настроение унылое и тягостное и, наконец, у 27% — отношение резко отрицательное{14}.

Крестьяне выражали принципиальное нежелание помогать войне, причем порой в достаточно гнусных формах. Так, они отказывались помогать семьям солдат, ушедших на войну. В Московской губернии в помощи отказали 60% сельских общин, а во Владимирской — даже 79%{15}. Священник села Марфино Московского уезда рассказывал сельскому корреспонденту, что он пытался взывать к совести сельчан, но услышал такой ответ: «Это дело правительства. Решая вопрос о войне, оно должно было решить вопрос и о всех последствиях ее»{16}.

Враждебно встретили войну рабочие, о чем свидетельствовал целый ряд забастовок, в том числе на военных заводах и железных дорогах.

Принято считать, что войну всегда приветствуют из корыстных соображений помещики и капиталисты. Но не тут-то было! Вот что писала газета «Киевлянин», орган помещиков и буржуазии, в начале 1904 г.: «Мы сделали огромную ошибку, забравшись в эту восточную прорву, и теперь нужно <…> возможно скорее оттуда выбраться»{17}.

Великая княгиня Елизавета Федоровна так определила Куропаткину настроение Москвы: «Войны не хотят, цели войны не понимают, воодушевления не будет»{18}. А как же те капиталисты, капиталы которых были задействованы на Дальнем Востоке? Через несколько дней после начала войны член правления Русско-китайского банка князь Ухтомский дал интервью корреспонденту газеты «Франкфуртер цайтунг», где, в частности, заявил: «Не может быть войны менее популярной, чем настоящая. Мы абсолютно ничего не можем выиграть, принеся огромные жертвы людьми и деньгами»{19}.

Таким образом, мы видим, что российское общество в подавляющей массе сразу противопоставило себя войне[6], а к неудачам на Дальнем Востоке относилось если и не со злорадством, то по крайней мере с глубочайшим безразличием. Как простолюдины, так и «высший свет».

Но этого ни в коем случае нельзя сказать о главе государства, последнем русском императоре Николае II! Он принимал события на Дальнем Востоке близко к сердцу, искренне переживал, узнавая о гибели людей и кораблей. Вот всего лишь две краткие выдержки из личного дневника государя: «31 января (1904 г.), суббота. Вечером получил скверное известие <…> крейсер «Боярин» наткнулся на нашу подводную мину и затонул. Все спаслись, исключая 9 кочегаров. Больно и тяжело! 1 февраля, в воскресенье <…> Первую половину дня все еще находился под грустным впечатлением вчерашнего. Досадно и больно за флот и за то мнение, которое может о нем составиться в России!.. 25 февраля (1905 г.), пятница. Опять скверные известия с Дальнего Востока. Куропаткин дал себя обойти и уже под напором противника с трех сторон принужден отступить к Телину. Господи, что за неудачи!.. Вечером упаковывал подарки офицерам и солдатам санитарного поезда Алике на Пасху»{20}. Как мы видим из вышеприведенных отрывков, император Николай II не только болел душой за каждого русского солдата, но и не гнушался собственноручно упаковывать им подарки! Но, как известно, «короля играет свита». А вот «свита» последнего русского самодержца оказалась, мягко говоря, не на высоте. Так, С.Ю. Витте в начале июля 1904 года упорно твердил, что России Маньчжурия не нужна и он не желает победы России. А в беседе с германским канцлером Бюловом Витте прямо заявил: «Я боюсь быстрых и блестящих русских успехов»{21}. Подобным образом вели себя и многие другие высшие сановники, зараженные масонским духом. Уже тогда активно произрастали «измена, трусость и обман», которые расцвели махровым цветом в начале 1917 года и заставили государя отречься от престола <…>

Однако вернемся непосредственно к теме нашего исследования.

Войны XX века по своему масштабу и характеру сильно отличались от войн предшествующих эпох. Они, как правило, имели тотальный характер и требовали напряжения всех сил государства, полной мобилизации экономики и постановки ее на военные рельсы. Крупный специалист в области военной экономики Е. Святловский писал по этому поводу: «В то время как прежде войско, даже отброшенное на значительное расстояние от своего отечества, сохраняло боеспособность, современные технические и хозяйственные потребности военных масс приводят их к тесной зависимости от собственной страны <…> Война влечет за собой необходимость мобилизации народного хозяйства (в частности, мобилизации населения, промышленности, сельского хозяйства, путей сообщения и финансов), для того чтобы взять от народного хозяйства максимум усилий, которых требует война <…> Под мобилизацией экономической силы разумеется приведение ее в состояние готовности служить военным целям и подчиняться военным задачам, а также рациональное использование экономических ресурсов в целях войны во все последующие ее периоды»{22}.