Михаил Терентьев - Россия и Англия в Средней Азии Страница 7

Преследуя и по занятии Катты-Кургана прежнюю цель — относительно составления такой политической комбинации, что бы, не расширяя наших пределов, извлечь, все таки, из своих успехов наибольшую для себя выгоду, в смысле спокойствия края, генерал-губернатор предложил на этот раз бухарцам одно из двух: или уплатить нам, в течении осьми лет, 1.150.000 тиллей {9} контрибуции, (4.600.000 рублей) с тем, что по выполнении этих условий, эмир получит обратно все, вновь завоеванные нами, земли, от Катты-Кургана до Яны-Кургана включительно — или же уплатит военные издержки (до 120.000 р.) и признает за Россией все ее завоевания с 1865 года. Предложение это, однако же бухарцами принято не было. Тогда генерал-губернатор решился присоединить завоеванный край к России, так как эта мера давала простор всевозможным комбинациям, не исключая даже и безусловного возвращения занятого края бухарцам, если бы на то последовало Высочайшее повеление.

Безвозмездное возвращение завоеванных земель, совершаемое по воле Государя, могло бы еще тогда быть объяснено бухарцам как знак высокой царской милости и прощения, тогда как подобное же решение, принятое самим главнокомандующим, имело бы только вид простого отступления, а следовательно было бы сочтено признаком нашей слабости и собственного сознания в невозможности удержать за собою занятую страну. Кроме того, Самарканд имеет весьма важное историческое и религиозное значение для всей Средней Азии, и потому с потерею этой древней столицы — обаяние, каким пользовался дотоле в Азии эмир, совершенно померкло в лучах славы Русского Царя.

Отказаться от таких нравственных приобретений и тем дать эмиру возможность оправиться — ген. губернатор был не в силах.

Но и помимо нравственных выгод, обладание Самаркандом весьма выгодно для нас и в материальном отношении, ибо дает нам возможность держать Бухару в постоянной от нас зависимости, так-как Самарканд владеет гидравлическими сооружениями по снабжению всей остальной части бухарских владений водою. Сохранив Самарканд за собою, мы всегда можем оставить Бухару без хлеба и воды то-есть обречь ее на голод и жажду, и таким образом, регулировать страсти фанатического населения путем спасительной диеты! Важность вопроса об очереди в пользовании водою достаточно характеризуется уже тем обстоятельством, что с первого же слова переговоров, бухарцы прямо повели речь о наблюдении за правильным и справедливым распределением воды Зеравшана.

Держа в руках земли, лежащие по нижнему течению Зеравшана, мы, и без естественных границ, можем считать себя отныне достаточно обеспеченными от всяких случайностей азиятской политики. Таким образом цель многолетних войн была достигнута только с занятием Самарканда, и если мы действительно желаем мира — мы должны сохранить за собою этот важный пункт.

В виду всего вышесказанного, сочтено было необходимым изменить предложенные прежде условия. Бухарские послы, явившиеся в Катты-Курган, просили дать им девятидневный срок для доставления ратификаций, и не двигать войск с занятых ими позиций. Это было им обещано и мы свято соблюдали условие до истечения срока, оканчивавшегося 1-го июня. Не смотря на беспрерывные нападения бухарцев на войска, стоявшие лагерем под Катты-Курганом, мы ограничивались только пассивною обороною.

Эмир и на этот раз не оценил умеренности наших требований и, вдобавок, трактуя о мире, втайне приготовлял все средства для нанесения нам неожиданного удара: 2-го июня его войска и союзники должны были атаковать русских единовременно и в Катты-Кургане и в Самарканде. Результатами этой стратагемы были: бой 2-го июня под Зерабулаком, осада Самаркандской цитадели шахрисябзцами и мятежниками со 2-го по 8-го июня, и нападение на Яны-Курган. Замыслы эти, как известно, не увенчались успехом.

Неудачи разбили все соображения и надежды эмира, смирили гордость его и заставили согласиться на предложенные ему еще в Катты-Кургане условия, оставшиеся без изменения, не смотря на новые успехи нашего оружия. 12-го июня прибыл новый гонец от эмира с письмом, в тоне которого слышалось безнадежное отчаяние. Надобны были какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства, чтобы поколебать характер азиятского деспота до унизительной просьбы принять его капитуляцию, вместе с оставшимися войсками и артиллерией, и допустить его до личного свидания с Государем Императором, чтобы испросить себе позволение удалиться в Мекку. Генерал-губернатор отвечал в тот же день и поспешил успокоить эмира при чем уверял его, что «никогда я не имел цели и желания уничтожить бухарское ханство: как прежде, так и теперь повторяю, что мир и спокойствие соседних с Россиею владений, составляет цель моих трудов и даже моих войн». Далее эмиру советовалось объявить народу о заключении мира, а касательно капитуляции войск ему напомнили, что эти войска пригодятся ему еще для усмирения непослушных сыновей и для подчинения вновь своей власти мятежных беков, сделавшихся независимыми в последние годы его неудачной борьбы с Россиею. Таким образом, генерал-губернатор добровольно отказался вплести в свой лавровый венок новую солидную ветвь. Безусловная сдача эмира произвела бы невообразимый эфект и не в одной только Азии!

Отстранив эту капитуляцию, мы лишились неисчислимых выгод. Начать с того, что ничто не мешало нам посадить на ханство того же Музаффара, но ужь тогда он знал бы, что он держится только нами и если-бы чье положение оказалось неудобным, то конечно не наше.

Мы отступили сами перед громадностью и неожиданностью достигнутых результатов, хотя капитуляция эмира вовсе не обязывала нас непременно занять Бухару, а тем менее водворяться в ней. — Разве опасались, что не с кем будет заключить мир? — Но ведь документы все равно для азиятов не обязательны — обязательна только сила, а самая действительная статья договора — контрибуция — могла быть взыскана и без Музаффара. Тремя дополнительными статьями мирного договора 23-го июня определялось: 1) присоединение к России Самаркандского и Катты-Курганского округов, 2) разграничение российских и бухарских владений и 3) предоставление работ по разграничению смешанной международной коммисии. Кроме того, секретными статьями, эмир обязывался уплатить в течение года 125 000 тиллей или 500.000 рублей золотом или серебром, и следить за тем, чтобы пограничные беки не дозволяли разбойникам переходить в пределы Российской Империи.

По заключении мирного договора, эмир выразил желание, чтобы четвертый и любимый сын его, Тюря-Джан, был принят в какое-нибудь учебное заведение в Петербурге. Ходатайство генер. губернатора по этому предмету удостоилось Высочайшего соизволения, о чем и сообщено было эмиру, но он в это время был занят более близким и тревожным делом: старший сын его, Катты-Тюря, поднявший знамя бунта, приобрел, благодаря своей ненависти к русским, большую популярность и был уже провозглашен кое-где эмиром. Разосланные им прокламации, в которых эмир-отец обзывался «неверным» за мир его с Россиею и объявлялся низложенным, произвели большое волнение в народе. Войска бухарские двинуты были к Черахчи, с целию вытребовать от шахрисябзских беков, скрывавшегося у них, претендента-сына. — Желая помочь эмиру и тем доказать ему, осязательным образом, выгоды мирных с нами отношений, ген. губернатор приказал генералу Абрамову сделать диверсии к Кара-Тюбе, Ургуту или Джаму, а не то и далее, под видом рекогносцировки, лишь бы движение это было сделано во-время, при чем добавил: «тогда можно оказать услугу Эмиру, не вдаваясь самому в военные действия, которых, во всяком случае, следует избегать».

Генерал Абрамов предупредил эмира, что он выставит отряд к Джаму, чтобы не допустить шахрисябзских беков до серьезной помощи Катты-Тюре.

Обстоятельства тем временем все усложнялись: претендент вошел в сношения с туркменами, Хивою и киргисскими партизанами. 16-го августа Сыддык, пользуясь отсутствием эмира, занял крепость Нураты, а оттуда двинулся к Кермине, куда претендент назначил его беком. Эмир, оставив в Черахчи 1,500 человек, возвратился в Бухару. Претендент тотчас занял Черахчи, а затем и Карши.

Однако же рекогносцировка наша к Китабу заставила шахрисябзских беков отозвать из Карши 4,000 войска с артиллерией, и дальнейшая деятельность Катты-Тюри была, таким образом, приостановлена. В это время, пользуясь некоторым затишьем, эмир выступил из Бухары, разбил Сыддыка под Кермине и восстановил здесь свою власть.

За то другой киргисский партизан Назар, с 10,000 войска, осадил и взял Хатырчи; часть его войска перешла нашу границу, но скоро была рассеяна, высланным для того, нашим отрядом. Туркмены же были на столько смелы, что делали набеги под самую Бухару — так что эмир, возвратившися в столицу, попал как бы в осаду.

Все эти беспорядки, отзываясь и у нас, вследствие разных слухов о замыслах Катты-Тюри против Самарканда и Катты-Кургана, были нам невыгодны еще и в том отношении, что, в случае падения эмира, влекли за собою почти неизбежную войну, а это было для нас тем неудобнее, что наступала пора сборов податей и войскам надобно было еще устроиться на зиму. К тому же, никем нелюбимый, непопулярный и неэнергичный Сеид-Музафар был во всяком случае более удобен для нас, чем энергичный и популярный фанатик Катты-Тюря. Наконец, по азиятским понятиям, договоры и условия настоящего владетеля не обязательны для его преемников, а потому в наших видах и интересах было поддержать старого эмира. Все эти причины казались на столько убедительными, что когда эмир обратился наконец к Абрамову с просьбою о помощи, которой до этого старался всячески избежать, то джамский отряд был передвинут к Карши и 23 октября, после небольшой стычки, занял город, покинутый бежавшим претендентом. Еще раньше эмиру дано было знать о движении отряда в Карши и предлагалось прислать своего бека с отрядом, для принятия от нас города, но так как бухарцы шли весьма медленно, как видно не вполне доверяя нашей искренности, то отряд наш выступил 27-го октября из под Карши по Самаркандской дороге и остановился в расстоянии одного перехода. Передача города войскам эмира возложена была на самих аксакалов. Тогда бухарцы прибавили шагу и в тот же день вступили в город. На другой день, узнав, что бухарцы уже заняли город, отряд продолжал движение к Самарканду.