Юрий Щекочихин - Забытая Чечня: страницы из военных блокнотов Страница 11

Масхадов предлагает вернуться к ситуации 30 июля прошлого года. Тогда была достигнута договоренность обменять всех на всех.

«Правда, — добавил Масхадов, — не повторяйте ваших шуток, когда под видом моих бойцов подсунули чеченских уголовников из Саратова. Оставляйте их себе. У нас таких хватает».

Вот, пожалуй и все, что я увидел и почувствовал во время этой командировки в Чечню.

Только еще одно: невозможно вести никакие переговоры, когда — словно специально для нашей встречи — снова начались удары с воздуха по чеченским селам.

По словам полевого командира Лече Юсупова, назначенного Дудаевым комендантом селения Новогрозненское, с 1 по 3 февраля в результате обстрела федеральными войсками населенных пунктов, расположенных вблизи главного штаба дудаевских формирований, разрушено 400 домов, 114 мирных жителей погибло. Речь идет о населенных пунктах Центорой, Ялхой-Мокх, Аллерой. В последнем селе разрушено 13 домов.

Об этом ни в одной телепрограмме не сообщалось.

Воскресенье. Я только что оттуда.

Все. Хватит.

Чтобы Россия выиграла, Россия должна проиграть эту войну.

Спустя две недели началось мощное наступление на Новогрозненское (этим, наверно, и объяснялась тогда нервозность наших военных). И в следующем номере газеты я написал вторую статью после этой командировки, может быть, в чем-то и повторяясь, но скорее — чтобы со всей ясностью еще раз объяснить, что же я там видел.

На наших руках умирали солдаты,Мы честно свое под огнем отпахали.Кто там, за спиной — мы за тех виноваты.Они нашу честь, наши души продали.

Новогрозненское — селение на трассе Ростов-Баку километрах в двадцати от границы Чечни и Дагестана. Селение — по-российски большое село, напоминающее районный центр где-нибудь посредине России: несколько каменных зданий, оживленный придорожный рынок, дети, бегающие по улицам, женщины, стоящие возле магазинов, собаки, без любопытства наблюдающие то за людьми без оружия, то за людьми с оружием.

Старыми, молодыми, подростками… Новогрозненское — прифронтовое село, но две недели назад ничто там не напоминало о линиях укреплений, долговременных подземных коммуникациях (образ которых так полюбился нашему президенту), просто окопах, всем том, что отличает мир от войны, а фронт — от тыла.

Сворачиваешь с шоссе — и пожалуйста: можешь попить пепси-колы, можешь купить кусок курицы, можешь просто так проехаться по селению, и если что тебя и удивит, так это народ в камуфляже, а кое-кто с автоматами, которые носят, по врожденной привычке сельских жителей, на плечах, как грабли или лопаты.

А за километр до селения и в километре после него — окопы, землянки, бэтээры, блокпосты, грязь и смрад, все то, из-за чего не перепутаешь фронт с тылом, а мир с войной.

Но мир, который находится, вернее, находился между двумя фронтовыми позициями — селение Новогрозненское, — все долгие месяцы этой тяжелой и бессмысленной войны жил будто бы в совершенно другом измерении, в другой вселенной, в другом мироздании.

И потому я только изумленно развел руками, когда по программе «Время» услышал в воскресенье, что войсковая операция в Новогрозненском началась с целью «выдавить» проникших туда боевиков.

Был бы я, допустим, президентом и пришлось бы мне озвучивать всякие фантастические бредни его помощников, я бы поверил и сказал: да, раз «вдавились», то надо «выдавливать». Удар с вертолетов! Залп из «града»! В атаку, вперед… За Родину (или за что умирают сегодня там ребята?)…

Но я-то только что оттуда, из Новогрозненского…

И то, что там Масхадов, и Радуев, и Басаев, что там штаб и даже особый отдел, не знал только лишь какой-нибудь совсем ленивый отставник из ЦРУ.

Больше того! Когда по пути в Новогрозненское мы разговорились на блокпосту с нашим офицером, то, узнав, к кому и зачем мы едем, он сказал: «Часа два назад Масхадов был там. Не знаю, там ли он еще или уже уехал…» Сказал так, как раньше один председатель колхоза говорил о другом председателе колхоза, с которым только что виделся на совещании в райкоме партии.

Да, все знали, что именитые дудаевские командиры собирались в Новогрозненском. Но только не видел я там ни дотов, ни дзотов, ни того, что в военной пропаганде называется «базами противника». Обыкновенные сельские дома — видел, женщин, развешивающих белье, — видел, детей, бегающих по улицам, — видел… И мужчин, молодых и старых, естественно, тоже. И тех, кто войны не хочет, и тех, кто к войне привык.

Только система «Град» не различает, кто есть кто: она бьет по живому, по всему живому. Только бомбам и снарядам все равно, что будет на их пути: окопы или огород с копающимся в земле стариком. И потому только сейчас понимаю слова одного полевого командира: «Ну бомбили бы на самом деле наши базы, наши позиции. Война есть война, и по крайней мере знаешь, за что гибнешь. Но мирный-то народ при чем? Женщинам — за что? Детям — за что?..»

Только одну причину вижу, почему вдруг сейчас вспомнили о Новогрозненском: именно там идут пусть хрупкие, но переговоры о судьбах российских же пленных. Допустить успех в них — значит приблизить окончание этой бессмысленной войны.

Есть, правда, еще одна причина, о которой все больше и больше думаю. Деньги.

На восстановление Грозного были выделены миллиарды и миллиарды, которые так до сих пор и не ясно кому достались. Кончились деньги — даешь Гудермес! — пока и он не превратится во второй Грозный. Снова миллиарды и миллиарды. Но те, кто затеял эту новую операцию (возможно, в школе они получали двойки не только по истории и по военной подготовке, но и по географии), не в курсе, что селение Новогрозненское — не город Грозный и не город Гудермес, для восстановления которого снова откроется денежный мешок.

Просто селение, село, которых так много по всей России.

Перечитав репортаж и написанный спустя две недели комментарий (они для меня — одно целое из 96-го), я не стал в них менять ни одного предложения.

Включая последнюю фразу: «Чтобы Россия выиграла, Россия должна проиграть эту войну», за которую кто-то из жириновцев злобно рыкнул на меня в Госдуме, а кто-то из более спокойных посоветовал не забывать, что сейчас мое слово уже не просто журналистское, а депутатское.

Хотя по сей день не могу отыскать этого различия в самом себе.

Да, в декабре 1995 года я был избран в Госдуму от фракции «Яблоко» и снова пошел в депутатство — только теперь это было уже в Российской Федерации.

То есть второй раз шагнул в одно и то же море.

Хотя нет. И море стало другим, и цвет у него какой-то не такой, и чайки говорят на похожем, но не всегда понятном языке.

Ну ладно… О том, что хотел бы добавить к тому репортажу января 96-го.

Там была не война,Просто люди стрелялиДруг в друга.

Во-первых, я впервые ехал в Чечню в качестве депутата, члена Комитета по безопасности Госдумы, чтобы увидеться с Масхадовым, с нашими военными и, самое главное, выяснить судьбу наших пленных.

В ту поездку со мной попросились несколько журналистов: Саша Климов из «Эха Москвы», Юра Снегирев из «Известий», Сергей Кешишев из АТВ вместе с оператором и двое коллег из «Нью-Йорк Таймс».

Да, еще один человек слезно умолял его взять, чтобы заснять эти, как он считал, «исторические» приключения.

Назову его — Константин Д.

История нашего знакомства очень занятна.

Ранней весной 91-го года, незадолго до известных событий, он появился у меня дома и несколько часов наговаривал на диктофон историю своей жизни, начиная аж с середины тридцатых, со дня своего рождения. Главное в его биографии — практически с юности он был завербован КГБ в качестве агента, кем оставался и ко времени нашего знакомства. Но самое пикантное заключалось в другом: Константин Д. являлся личным шофером английского посла, притом действующий посол был для него уже седьмым.

История, сами посудите, для журналиста была фантастической, и я сказал Константину, что как только он скажет «можно», я тут же опубликую материал в «ЛГ».

Именно три кассеты с записью этой беседы я взял с собой 19 августа, когда на рассвете мне спешно надо было покинуть дом.

Две статьи были опубликованы в «Литгазете» осенью 91-го.

Когда вышла первая часть нашего диалога, разразился колоссальный скандал, прежде всего в Англии.

Я это почувствовал и сам, когда, приехав в редакцию, застал на пороге своего кабинета целую толпу английских коллег с микрофонами, блокнотами и телекамерами. Тогда же, помню, Питер Прингл из «Индепендент» рассказал мне, что целая толпа журналистов — и не только англичан, американцев, канадцев — приехала в английское посольство на Софийской набережной в надежде встретиться с самим Константином, но дальше ворот никого не пустили: у посольства была выставлена усиленная охрана.