Джон Фоллейн - Шакал (Тайная война Карлоса Шакала) Страница 13

Убийцы Будии знали, что поместить мину-ловушку под днище автомобиля им не удастся, поскольку он обнаружит ее во время обычного осмотра машины. Поэтому израильтяне попросту подложили нажимную мину под водительское сиденье, когда “Рено” стоял на улице. Поскольку у такой мины нет проводов, используемых в обычных минах, которые срабатывают в момент включения зажигания, ее установка потребовала меньше одной минуты. Чтобы исключить всякие подозрения, команда “Гнева Господнего” и применила такой элементарный способ. Однако их причастность к убийству была установлена Разведывательным управлением, которое занималось контрразведкой, когда им была выслежена группа наблюдения Моссада, снимавшая в Париже несколько квартир.{85} По чистой случайности во время взрыва никто больше не пострадал.

Через месяц после этого убийства Карлос вылетел в штаб-квартиру Народного фронта, находившуюся в Бейруте. Палестинцы остались довольны его работой в Лондоне и приказали расширить поле деятельности, чтобы заполнить брешь, образовавшуюся после убийства Будии. Однако успехи Карлоса были не настолько впечатляющими, чтобы он мог заменить Будию, и после своего возвращения в Европу в сентябре он снова осел в Лондоне. А на место Будии был назначен Мишель Мухарбал, невысокий щеголеватый ливанец с высокомерным, пристальным взглядом и свисающими усами, которому был присвоен громкий титул “главы комитета внешних сношений в Европе”. К своему огорчению, Карлос был назначен лишь его помощником.

Порывистому двадцатитрехлетнему Карлосу претила мысль о необходимости подчиняться Мухарбалу, который очень мало походил на борца за свободу. Выпускник Бейрутской школы искусств и профессиональный декоратор интерьеров, он не был даже членом Народного фронта, хотя и числился бойцом одной из групп, близких к нему. Тридцатидвухлетний Мухарбал поселился во Франции в 1960-х годах и к 1973-му имел жену и любовницу, которые не подозревали о его тайной деятельности, включавшей переправку денег для создания склада оружия и взрывчатки, а также изготовление фальшивых паспортов для членов “Черного сентября”.

“Он был умелым, умным и трудолюбивым человеком, но храбрым я бы его не назвал”, — такова была сдержанная оценка, данная Карлосом своему боссу.{86} Своим друзьям он постоянно жаловался на Мухарбала. Подруга Карлоса Индия тоже ощутила напряженность при их встрече. “Только я имею право говорить тебе, что делать, а что нет, — утверждал Карлос. — Берегись Мухарбала и держись от него подальше. Запомни, что из соображений безопасности ты должна говорить мне обо всех его предложениях”.{87}

Несмотря на явные различия, Карлос и Мухарбал были едины в своем мнении, что за смерть Будиа необходимо отомстить. Наконец Карлос нашел применение своему списку смертников и сделал свой первый выстрел в Джозефа Эдварда Зифа, президента компании “Маркс и Спенсер”. “Как ни странно, но Зиф остался жив, — вспоминал Карлос несколько лет спустя. — Несмотря на тяжелое ранение, врачи ухитрились спасти его. А когда через две недели я решил предпринять еще одну попытку, он уже улетел из Лондона на Бермуды”.{88} Днем позже, в канун Нового года, Народный фронт запоздало взял на себя ответственность за это покушение, объявив об этом на пресс-конференции в Бейруте.

Карлос настолько приукрасил покушение в своем воображении, что начал неправильно излагать факты. “Я выстрелил три раза, — вспоминал он. — Пуля попала Зифу в верхнюю губу. Обычно я стреляю трижды в нос — это убивает мгновенно. Слуга попросту ничего не видел. Я ушел с ножом-выкидушкой в кармане и револьвером, в котором еще оставалось две пули”.{89} На самом деле он выстрелил в Зифа один раз, а не три: на полу была обнаружена одна-единственная гильза.

Карлос понял, что плохо подготовлен. “Для того, чтобы кого-нибудь убрать, нужно два пистолета. Один с глушителем, а второй — очень мощный. Тогда вы можете защищаться, если произойдет что-то непредвиденное. Кроме того нужно иметь две гранаты и шофера. Вот и все, что необходимо для проведения операции. У меня же не было ничего. У меня был только этот старый пистолет с пятью пулями, которым я не смог даже до конца воспользоваться”. И все же он наконец приступил к тому, что считал своим революционным долгом. “Время, когда я был бунтующим студентом с революционными идеалами, прошло. Я начал действовать. Именно в это время и родился настоящий Карлос”.{90}

Меньше чем через месяц Карлос предпринял менее дерзкую попытку. И на этот раз его мишенью были израильтяне, а именно банк “Апоалим” в Чипсайде. “Я изготовил две пластиковые бомбы, обе по 200 г взрывчатки в тротиловом эквиваленте. Швырнул их через центральный вход по направлению к кассам. Одна их них упала прямо перед служащим вместо того, чтобы проскользить по паркету. Он остался жив, потому что вовремя отскочил назад. Взрыв полностью разрушил фасад банка. Эта операция наделала много шума в средствах массовой информации несмотря на то, что обошлось без жертв{91}.

Тем не менее Карлос снова придает своим достижениям более радужные тона. На самом деле он просто подошел к банку утром 24 января, одной рукой открыл входную дверь, а другой попытался швырнуть бомбу, упакованную в коробку из-под обуви и обернутую в коричневую бумагу, через стойку. Однако, захлопываясь, дверь выбила у него сверток из рук. Тот заскользил по полу и ударился о стойку, где и взорвался, проделав небольшую дыру в полу, разбив окна и ранив девятнадцатилетнюю секретаршу. Взорвался только детонатор. Полиция определила ручную гранату русского производства, которая была начинена 600 г сильной взрывчатки оранжевого цвета. Взрывчатка была того же типа, который применялся Народным фронтом в предыдущих акциях.

В своих судебных показаниях Карлос не стал ни подтверждать, ни отрицать того, что стрелял в Зифа и взрывал банк, и предпочел сослаться на свои “моральные” обязательства как недавно назначенного офицера: “В Народном фронте существует дисциплина, моральный кодекс и разделение труда. И я не вправе выступать от имени всей организации и брать на себя ответственность за ее действия. К этому времени я уже был профессиональным революционером, и все мои действия без исключения были частью войны за освобождение Палестины. К тому же я находился на содержании у этой организации.{92}

Однако он вполне мог рассказывать о своей деятельности родным. В течение долгого времени его родители находились в полном неведении о новых занятиях своего сына, и его откровения вызвали настоящий шок. Во время одного из редких визитов его отца в Лондон Карлос решил объясниться начистоту. “Ильич собрал нас в Лондоне и сказал, что примкнул к боевикам, — вспоминал Рамирес Навас. — Это должно было подготовить меня к дальнейшему, иначе дело кончилось бы инфарктом”.{93}

Услышав рассказ сына, старый марксист разрыдался, и его не могли успокоить в течение четверти часа. Однако сын, уже утративший страх перед отцом, строго произнес: “Реакцию лучшего из отцов я уже видел. Теперь я жду реакции товарища, ибо именно ты наставил меня на этот путь, и каждый день с утра до позднего вечера я думал лишь о том, чтобы быть достойным своего отца”.{94} После этих слов Рамирес Навас вытер слезы, и они обнялись. “В кругу семьи отец проявлял огромную нежность, в то время как посторонние считали его суровым и строгим”, —как-то заметил Карлос о Рамиресе Навасе.{95}

В течение многих лет отец и сын часто ссорились из-за своих политических разногласий, однако на людях Рамирес Навас всегда поддерживал позицию своего наследника: “Переход от капиталистической системы к социалистической возможен только с помощью вооруженной борьбы. Поэтому, с философской точки зрения, я полностью разделяю взгляды своего сына Ильича, хоть мы и расходимся в воспросах стратегии”.{96} Как-то позднее Карлос объяснял отцу: “Неужто ты считаешь, что мы можем изменить этот мир? Конечно же, нет. Сменятся бесчисленные поколения, но каждое из них должно оставить свой след в этой жизни”.{97}

Для того чтобы самому оставить подобный след, Карлос все активнее использовал своих любовниц как в Лондоне, так и в Париже. За несколько недель до покушения на Зифа в пабе “Утки и селезни” он познакомился с испанской официанткой Марией Анжелой Отаолой Баранка (для друзей — просто Анжела). За завтраком он разговорился с ней по-испански и рассказал о своих путешествиях и многочисленных языках, которые ему удалось выучить. Через три дня он пригласил эту темноволосую двадцатилетнюю проказницу на свидание. И она не упустила случая заметить, как контрастируют его маленькие изящные кисти с плотным телосложением и как завиваются на шее его волнистые волосы.

Анжела приняла приглашение и сочла Карлоса приятным и воспитанным молодым человеком. Они разговаривали о политике, сепаратизме басков и ситуации в Палестине, причем, что касается последней, Карлос не проявлял никакой воинственности. Он назвался Карлосом Мартинесом Торресом, экономистом из Перу, работающим в Лиме. Анжела стала одной из первых женщин, которой он назвал кличку, данную ему палестинцами. Вскоре они стали любовниками, а чтобы объяснить свои частые отлучки, Карлос сказал, что его работа предполагает частые поездки, главным образом во Францию, Германию и Швейцарию. Квартира, в которой Карлос жил вместе с матерью и братьями, совсем не годилась для подобного рода отношений, поэтому они встречались либо в Королевском отеле в Инвернесс-Террас, либо в ее скромной квартирке на последнем этаже, которую она снимала над прачечной в Бэйсуотере на улице Хирфорд в доме 24-В.