Януш Пшимановский - Четыре танкиста и собака Страница 15

Кос сложил письмо, спрятал в карман, встал и пошел к остальным. Хотелось ему поделиться с другими, рассказать, как его обманули и как он сам обманул другого человека, забыл о нем, хотя обязан был помнить.

Но, пока шел, передумал. Бывает так, что у человека все в жизни запутается и нужно тогда ему самому все распутать и во всем разобраться. Тут и самые верные друзья не помогут. Однако, решив так, Янек через минуту снова не был уверен, прав ли он.

Густлик и Григорий лежали на траве рядом. Саакашвили допытывался, у Еленя:

– Ну не будь ты таким вредным, придумай мне какое-нибудь место, чтобы я знал, откуда я родом. Придем в Польшу, люди спросят: «Из каких мест, солдат?» А что я им отвечу? Объяснять, откуда и как, это очень уж долго, времени не хватит. Ты мне подбери какое-нибудь место хорошее в ваших краях и расскажи, какие там горы или реки, какой лес, какие дома стоят. А когда меня спросят, я уж буду знать, что ответить.

Шарик, резвившийся на лугу, подбежал к Янеку и стал ласкаться у его ног.

Василий стоял, опершись рукой о лобовую броню танка, шаря рукой в кармане брюк. Наконец вытащил оттуда испачканный кусок сахару и протянул его на ладони Косу:

– На тебе вот, чтоб во рту не так горько было. Ишь нахмурился, как грозовая туча.

Янек взял сахар, неуверенно улыбнулся и спросил:

– Часы уже ходят? Подтолкнул колесико?

Поручник прищурил правый глаз, и его взгляд стал совсем голубым.

– Да. Кажется, да. Теперь будут ходить как нужно.

Со стороны полигона из-за горизонта стали выползать танки. Рядом с ними колонной шла пехота, возвращавшаяся с учений в лагерь.

8. Переход

Так уж сложилось, что первая не учебная, а настоящая боевая тревога, по которой танковая бригада отправилась на фронт, была объявлена 15 июля, как раз в годовщину Грюнвальдской битвы. Это, конечно, было случайное совпадение, но иногда и случай значит многое.

Марш продолжался весь день. Танки, замаскированные ветвями под гигантские кусты, шли длинной колонной, и со стороны могло показаться, что это лес с корнями оторвался от земли и двинулся на запад. Но всего этого не видели польские танкисты, укрытые броней, окутанные пылью, словно рыцарским плащом. С воздуха, летя над облаками, похожими на цветную капусту, этот марш прикрывали юркие истребители.

Танкисты шли на фронт не одни.

Некогда, ровно 534 года назад, к Грюнвальду шло рыцарство польское и литовское, а с ним – смоленские полки.

Сейчас в широкой волне советского моря в том же направлении навстречу гитлеровским дивизиям шли представители всех национальностей, населяющих огромную страну, раскинувшуюся от Балтики до Тихого океана. Об этом можно было скорее догадаться, чем отличить их друг от друга. Темноволосые, круглолицые украинцы из выжженных фашистами полей пшеницы и из залитых водой шахт Донбасса. Белорусы, светловолосые, высокие, из выжженных полей ржи, из темно-зеленых лесов, из городов, превращенных в руины. Шли посланцы воинственного Кавказа – Грузии, Армении, Азербайджана. Шли узкоглазые татары, смуглолицые узбеки и казахи. И конечно, русские, самые многочисленные, первые среди равных.

В этом море, словно река или поток, отличающийся лишь цветом воды, а не направлением, плыли польские батареи, артиллерийские дивизионы и бригады, которые первыми должны были подать голос.

Корпуса и армии все ближе и ближе подходили к фронту. Все сильнее сжималась пружина, набирая силы, чтобы прорвать проволочные заграждения противника, многочисленные линии окопов, бетонных дотов.

Не отыскать, не заметить в этой массе отдельный танк, в котором едут четыре танкиста и собака. А вызывать «Граб-один» нельзя: в эфире царит строжайшая радиотишина. Только пушки у линии фронта грохочут, выпуская снаряды, чтобы заглушить идущий издалека рев моторов, шум надвигающегося прилива.

Пройдет еще три дня нарастающей, становящейся с каждым часом все более грозной тишины, и наконец, словно зародившаяся далеко в море гигантская волна, которая неумолимо обрушится на берег и взметнется пенными гребнями, грянет атакующий девятый вал. Едва забрезжит рассвет, как по сигналу на призывный залп гвардейских минометов «катюш» отзовутся тысячи орудийных стволов 1-го Белорусского фронта, который вскоре станет уже польским фронтом, и двинет все на запад. Нет, не все. Только те дивизии, которые, как острые копья, нанесут удар первыми.

Когда все дороги, все тропинки и поля, изрезанные этими тропинками, были запружены людьми, пушками и танками, радио принесло в бригаду воззвание – Манифест Польского Комитета Национального Освобождения. Первые его слова были для всех как дыхание близкой родины. А пока танкисты находятся здесь под надежной защитой фронта, на безлюдной, выжженной земле, где не увидишь ни деревушки, ни даже хаты, только иногда – пепелище да одиноко торчащую печную трубу. И на каждом шагу – воронки от снарядов, как оспины, оставленные эпидемией войны; всюду – искореженный, обгоревший металл: мертвые орудия, уткнувшиеся стволами в землю. Отсюда вслед за теми, кто первыми форсировали Западный Буг, должны были двинуться и эти танкисты, готовые нанести удар, когда у тех, что впереди, притупится оружие и ряды их поредеют в боях.

И вот теперь они выступают. По разъезженной дороге ползет та же самая танковая колонна, только ветки на танках заменены более свежими. Люди стоят в открытых люках, лица их темны от пыли, но все же среди них можно узнать Семенова, Еленя и Коса, до пояса высунувшихся из башни. Саакашвили сидит внизу, ведет машину, следя за дорогой через открытый передний люк. Как раз сейчас они проезжают мимо группы сожженных «тигров», которые, видно, пробовали контратаковать и попали под снаряды орудий.

– Вон сколько наклепали этих гадов! – восхищается, стараясь перекричать рев моторов, Янек.

Семенов кивает головой, а через минуту взглядом показывает в другую сторону. В стороне от дороги у разрушенной печной трубы стоит Т-34, на ходу остановленный вражеским снарядом. Башня с опущенным стволом, как склоненная на плечо голова мертвого человека, броня покрыта серой копотью и совсем темная звезда. «Такой, как наш, – думает Янек, внезапно почувствовав разлившийся в груди холод испуга. – Что же за люди воевали в нем и погибли?»

Следуя примеру Семенова, он поднимает руку, отдает честь. Слева, параллельно танкам, идет колонна пехоты. То тут, то там видны зеленые брезентовые крыши грузовиков, тянущих орудия. Печет июльское солнце. Белые кучевые облака висят в небе рядами, вытягиваясь в полосы поперек направления марша.

Внезапно, где-то впереди, оживает треск выстрелов. Перестук автоматического оружия быстро приближается, бежит словно огонь по фитилю. Отчетливо, звонко лают противотанковые ружья. Гудят сигналы танков.

– В машину! Люки закрыть!

Танкисты стремительно соскальзывают вниз, захлопывают замки. Янек, вскочив в башню, хватается за ручки перископа, отводит его, чтобы сквозь окуляры увидеть небо.

Сначала весь прямоугольник заливает голубизна, потом появляется белый кусок облака, его сменяет более темный фон, и наконец вот они: один и другой следом за ним, немного сбоку. Летят низко, прямо над дорогой, стремительно вырастают на глазах – овалы фюзеляжей, круги пропеллеров, крылья, изогнутые, как распластанная перевернутая буква «М», а внизу колеса шасси, похожие на ноги, обутые в лапти. Даже здесь, внутри машины, слышен рев самолетов, а потом с боков и сзади раздаются взрывы бомб. Самолеты удаляются, их рев утихает, и сердце наполняет радость, что опасность миновала.

Гудение мотора, лязганье гусениц – эти звуки кажутся теперь почти такими же ласковыми, как журчание воды в ручье. И именно в это мгновение танк вдруг приподнимается, содрогается, свет в перископе краснеет, раздается страшный грохот. Янека швыряет вниз на механика, и не понятно, как Шарик оказывается у них на коленях. Мотор глохнет, танк замирает.

– Целы?.. Целы, спрашиваю? – слышится из наушников беспокойный голос поручника.

Да, все целы, только оглушены, а собака не скрывает страха. Янек, глядя на нее, перестает удивляться и начинает ощущать испуг.

– Выйти из машины на левый борт, – звучит приказ, не давая времени на раздумывание.

И вот уже они стоят на земле, смотрят на свой замерший у дороги танк и сорванную гусеницу, которая растянулась сзади, как длинный уж, ощетинившись на спине зубами.

– Съехал, Гриша. Рука у тебя дрогнула, – спокойно констатирует Семенов.

И в самом деле, танк стоит в добрых трех метрах за линией красных флажков, обозначающих правую сторону дороги. Один флажок, опрокинутый, торчит из-под разорванной гусеницы.

– Я увидел, что летят, ну и вверх посмотрел…

– Нельзя. На наше счастье, это была не противотанковая мина, а какая-то послабее. Янек, в машину, к пулемету! Не глазей по сторонам, это уже не учения. Григорий, ты тоже садись на место, а мы с тобой, Густлик, за дело.